Страница 14 из 45
Магомед-хаджи так описал мне роль старейшины в чеченском обществе, попутно высказав свое мнение по поводу трений между исламским законом (шариатом) и чеченским традиционным обычаем (адатом):
«В нашем селе, например, старейшины отвечают за распоряжение похоронами, в зависимости от того, к какому вирду [суфийскому братству] принадлежал покойный. В связи с этим существуют очень строгие правила, и старейшина должен их знать…
В идеале старейшина должен быть справедливым и беспристрастным, поскольку он – по крайней мере так было в прошлом – регулировал всю структуру общества и смотрел за соблюдением правосудия и порядка. Если какой-то человек в селе слишком много пьет или плохо обращается со своей женой, он получит отповедь от старейшины. В прошлом, знаешь ли, у чеченцев не было милиции, и даже при советской власти они пытались разбирать проблемы и споры без лишнего шума по своим правилам всякий раз, когда это было возможно».
Эту мысль мне подтвердил один бывший майор КГБ, сказавший, что начиная с 1970-х годов КГБ в Чечне, за исключением тех случаев, когда у его сотрудников стояла над душой Москва, в целом пытался взаимодействовать с чеченским сообществом по вопросам, связанным с преступностью, вместо того чтобы внедрять силой советские законы: «…иначе в тех случаях, когда по той или иной причине нам действительно нужно было получить результат, никто бы не стал даже разговаривать с нами». Разумеется, в процессе полицейские структуры также всё больше поглощались миром «бизнеса».
Вот что рассказал Магомед-хаджи дальше:
«Одна из проблем для старейшин – это, конечно же, вопрос о кровной мести. По чеченской традиции (адату), если член вашей семьи убит или ранен, вы имеете право на кровную месть. Была такая история в горах, она разрешилась в этом году – члены одной семьи напились и избили человека из другой семьи, украли его машину, и он умер. Кровная месть тянулась 23 года. Советский закон назначил виновным десять лет тюрьмы, но, когда они вышли, вражда началась снова.
Но шариат устанавливает совершенно иные правила – он абсолютно запрещает месть в отношении невиновных родственников, – хотя многие чеченцы не знают об этом либо не хотят знать… Мы, религиозные старейшины, обращаемся к Корану, говорим людям, что Аллах не позволяет убийства, какой бы ни была для этого причина.
Но когда возникают проблемы, наша задача – примирить стороны, чтобы конфликт между ними не распространялся и было даровано прощение. Такова наша религиозная обязанность. Старейшины могут назначит компенсацию (меттахIоттор) – хотя, строго говоря, это неправильно. Если убит кормилец семьи, то другая сторона иногда покупает ей машину, обеспечивает пропитание, поддерживает детей, пока они не достигнут 15-летнего возраста…
Одна из причин убийств и распрей заключается в том, что чеченцы всегда любили оружие. Каждый представитель мужского пола, будучи мужчиной, должен был носить оружие и знать, как его использовать. Человека без оружия будут постоянно унижать, его будут провоцировать на драку… Хотя в итоге люди не дрались, потому что противная сторона немедленно достанет свое оружие, да и в целом скандалистов у нас не уважали. Уважаемым человеком был не тот, кто искал драки, а тот, кто храбро защитит себя, если на него напали.
Сегодня такого уважения к традиции нет. Молодежь легче дерется друг с другом, легче пользуется оружием, отчасти из-за распространения алкоголя, бесчестия и преступности – спасибо за это советской власти. Мы пытаемся вернуть молодым людям любовь к традиции, солидарности и сотрудничеству с ближними, отучить их от постоянной готовности пользоваться оружием, но это будет долгий процесс»[18].
За день до этой беседы я брал интервью у представителя крайне негативной стороны чеченского общества и тех искажающих влияний, которые не одобрял Магомед-хаджи, – это был Руслан Лабазанов, некогда тренер по боевым искусствам и криминальный босс из Краснодара. Противостояние этих старого и нового миров в Чечне будут определять будущее всего этого края. Лабазанов, осужденный за вооруженное ограбление и убийство (предположительно, русского офицера КГБ, что сделало его чеченским героем, хотя он мог и придумать эту историю), был выпущен из тюрьмы чеченскими властями[19] и стал одним из главных телохранителей Дудаева, пока не порвал с ним в 1994 году. Затем Лабазанов стал главным вооруженным сторонником «миротворческих» усилий Руслана Хасбулатова, перешел на российскую сторону и в конце концов был убит при невыясненных обстоятельствах в мае 1996 года, вскоре после того, как Ельцин заключил притворную «мирную сделку» с Яндарбиевым.
Одна из версий смерти Лабазанова, которую я слышал от нескольких источников, такова: федералы, пойдя на бесплатную уступку сепаратистской стороне, либо сами его убили, либо же позволили сепаратистам убить его, поскольку он привык брать деньги с чеченских семей за убийство отдельных российских офицеров, которых эти семьи считали виновными в смерти своих родственников. Эта версия представляется вполне вероятной, хотя, учитывая, как сильно ненавидели Лабазанова, его легко могли убить также и сами сепаратисты без помощи федералов или в рамках кровной мести.
Именно так случилось с другим печально известным представителем криминалитета, Алаудди Абреком – с некоторыми его сторонниками я немного поездил по горам Чечни в мае 1995 года6. За много лет до этого Алаудди убил двух человек в Чечне – как говорят, муллу и некую женщину, которую он считал наложившей на него заговор (как и предполагал Магомед-хаджи, не все традиционные верования в Чечне являются исламскими). Затем он бежал в Казань, на тот момент крупнейший центр преступности в советском мире, где стал криминальным боссом. При Дудаеве Алаудди вернулся в Чечню с некоторыми своими сторонниками и балансировал между режимом и оппозицией, поддерживая Дудаева, но в то же время предоставляя защиту Лабазанову, когда тот был ранен людьми Дудаева в июне 1994 года. Затем Алаудди воевал с российской армией в январе – феврале 1995 года. Когда мы вернулись с гор в мае 1995 года, наш хозяин Муса Дамаев сказал, что нам удалось счастливо отделаться. Я спросил его тогда, представляют ли люди типа Алаудди и Лабазанова опасность для Чечни, и получил такой ответ:
«Алаудди опасен для всех, у кого есть деньги, но нет семьи за спиной. Со мной он будет вести себя по-другому. Если я поеду к нему в горы, то в принципе окажусь в его милости, но он знает, что моя семья знает, куда я направился, и если он что-то со мной сделает, то его найдут и отомстят. Но для всякого, чья смерть не будет предполагать кровной мести, да, он может быть очень опасен. Лично тебе Алаудди ничего бы не сделал – он в конечном итоге большой человек, причем более или менее разумный. Он участвует в крупных криминальных делах, банковских аферах и так далее. Но Асаб [сообщник Алаудди] – тот другой: мелкий, жадный человечек. Если бы ты отправился в горы без моего письма, он бы тебе точно так же улыбался, как он это делал, но затем мог бы легко на тебя напасть, чтобы проверить, что можно с тебя получить».
Чуть позже в этом же году Алаудди в самом деле был убит из-за кровной мести, хотя говорили, что его убили по приказу чеченского руководства за то, что он продолжал грабить и убивать других чеченцев, несмотря на войну. Теперь, после ее окончания, всё это очень похоже на то, как будто второстепенные персонажи смогли показать всё, на что способны, вдохновленные перспективами высокого выкупа за похищенных представителей западных стран.
Лабазанов и Алаудди воплощают именно то представление, которое имеют о чеченцах в целом российские шовинисты. Этот типаж был большой угрозой и для самого чеченского общества, для попыток создать эффективное чеченское государство, а на деле и для чеченских традиций, которые и принесли чеченцам победу в последней войне (см. десятую главу). Волна похищений, совершённых этими людьми уже после окончания войны, создает серьезную опасность для чеченских надежд на процветание.
18
Согласно более распространенной версии, незадолго до августовского путча 1991 года
19
Руслан Лабазанов был этапирован в СИЗО Грозного, где во время захвата власти в Чечне силами Общенационального конгресса чеченского народа (ОКЧН) организовал бунт, в результате которого вышел на свободу вместе с другими заключенными, влившимися в ряды Национальной гвардии Ичкерии.