Загляни в глаза тоске!

Роман. «Загляни в глаза тоске». Автор Елена Кожева.

Она смотрела, смотрела, смотрела, боясь пошевелиться, боясь отвести взгляд. Боль нарастала, ширилась, множилась. Где-то в животе так горело и жгло, что ей казалось, опусти она глаза, и увидит, как плавятся синтетические волокна ее дешевой блузки.

Она смотрела, вглядывалась, запоминала. Уже зная, что заберет этот образ с собой, спрятав его в самый дальний закуток души, в самый уютный сверточек памяти.

Глаза в глаза, зрачки в зрачки. Он – неумолимый, нужный, сбывшийся. Она – глупая, поспешившая, опрометчивая. Таким он будет с ней там, за черной полосой вечности, куда не проникают солнечные лучи.

Соскальзывая за этот горизонт, она только еще один раз равнодушно прикоснулась к горячей точке на животе. Тишина. Сон.

1.

Наверное, когда-то она любила лето. Синие сумерки, звезды, плавающую в лужах луну. Возможно, в юности ей нравилось смотреть, как солнечные пылинки играют в утреннем свете, и слушать, как за окном стучат чьи-то каблуки по асфальту, сигналят бессовестные водители маршруток, пытаются петь птицы.

Кто-то сказал ей однажды, что жизнь складывается из событий и воспоминаний о них. Этот кто-то был умен и заслуживал уважения. Но в нее он вселил страх, не сам, конечно, а его слова. У нее не было никаких событий, и воспоминания не тревожили ее разум. Значило ли это, что она никогда не жила? А, может быть, никогда и не рождалась?

Зеркало говорило ей, что пора бы подумать о более тщательном уходе за лицом и телом. С той стороны холодной глади на нее робко посматривала женщина неопределенного возраста, тускловолосая, пустоглазая, неумная. Диплом инженера-химика никак не отпечатывался в чертах, и казалось, что женщина эта – малоприметная техничка в школе, или, может быть, простая лаборантка. Жизнь среди тряпок и моющих средств, содержащих хлор. Диплом? Ха-ха. Лето? Синие сумерки…Она даже имя свое порой забывала, а когда надо было его назвать, представляясь, бормотала какие-то звуки, с грехом пополам складывающиеся наконец в Лидию. «Лилия?» – переспрашивали ее бессчетное количество раз – «Или как?»

Какая, к черту, Лилия?! Нашли, тоже, Лилию! У Лилии, наверняка есть воспоминания, да еще какие! У нее даже воображения не хватит назвать хотя бы одно, но она уверена: ей до них не дотянуться.

Она жила, как все. Вставала по утрам с мятыми полосками от наволочки, впечатавшимися в кожу на щеке и виске, морщась, косилась на стрелки часов, брела на кухню, стараясь не ступать на холодный пол всей ступней, поджимая пальцы. Яркий желтый свет от двестиваттной лампочки проедал глаза, и казалось, что нет аппетита, и на весь рабочий день хватит одной чашки растворимого кофе с мерзкой суррогатной кислинкой и вчерашнего недоеденного батона, забытого на столе. По радио сообщали, что до весеннего тепла еще далеко, и она с досадливым вздохом натягивала шерстяные колготки, старое платье с бестолковым воротником и подбирала с полочки у двери перчатки.

Домик на территории научно-исследовательского института. До лаборатории можно дойти через загущенный парк, не показываясь людям на глаза, не видя города, минуя его шум, смог, смех, презрение. По неасфальтированным тропинкам, усыпанным хвоей, мимо деревянных корпусов столовой, метеорологической станции, аналитики. Иногда можно увидеть белку и позавидовать ей, что животному не надо смешивать реактивы, вдыхая странноватые запахи, въевшиеся в одежду, мебель и стены. Ей еще посчастливилось обходиться без погони за маршруткой и склочных попутчиков.

Может быть, когда-то она и любила лето…

Ее родители развелись после двух сумбурных лет несчастливого брака, потому что абсолютно не подходили друг другу. Он – врач, она – микробиолог; на первый взгляд, профессии лежали где-то в одной плоскости, но пропасть между личностными качествами была так велика, что даже чужие люди с первого взгляда замечали проблемы пары.

Папа Лидии блистал остроумием, жаждой жизни и очень любил людей. Он приглашал в дом гостей, устраивая из обычного вечернего отдыха феерическое шоу. К нему тянулись все без исключения, завидуя жене такого обаятельного мужчины, недоумевая, что свело ее – зануду и серую мышь с таким добрым и отзывчивым человеком.

Мама отличалась довольно неуживчивым нравом, умудряясь ненавидеть не только людей, но и собственную дочь, а также, собак, кошек, деревья в лесу, реки и моря на карте, список можно продолжить, но истинную боль ее ненависть, естественно, причиняла только Лидии.

Отец ушел скоро, поспешно скидав вещи в чемодан, ушел, не оглядываясь, наверное, недоумевая, зачем вообще сблизился с этой сухой, как щепка, теткой. Дочь ему было жаль, но забрать с собой маленькое злое создание он не решился, разглядев в ней сходство с женой. Еще не хватало убить жизнь на воспитание неулыбчивого ребенка, чтобы потом получить неудовлетворенную женщину, с рождения лишенную эмоций и природной радости.

Мать ненавидела Лидию тоже, именно потому, что винила ее в отцовском уходе. Внятно сформулировать пункты вины ей не удавалось, и на протяжении двадцати пяти лет она просто срывала на дочери зло, при любом удобном случае напоминая ей, кто виновен во всех бедах их маленькой недружной семьи.

К своему тридцатилетию Лидия ушла из дома, попросив в лаборатории предоставить ей свой небольшой казенный уголок с печкой и горячей водой.

Мать, казалось, даже не заметила ее отсутствия. К старости она стала апатичной и глухой. Ненависть к людям никуда не делась, и от ее громких проявлений теперь страдали только соседи да бездомные собаки, отирающиеся около подъезда в поисках пропитания. Лидии до этого не было никакого дела. Она только удивлялась, как женщина может выносить и родить совершенно чужое существо, что за алхимия происходит в душе и теле, что на свет является ее собственный враг, ненужный ни ей, ни самому себе.

При свете ядовитой лампы Лидия читала по вечерам скучные книги, слушала радио и наслаждалась одиночеством и тишиной. Больше никто не сообщал ей с угрюмым видом, что она – бесполезное создание, способное разрушить нормальную человеческую семью. Больше никто не требовал ее отчета о дневных занятиях. Не надо было, путаясь в показаниях, рассказывать, куда пропала некая сумма денег, потраченная всего-навсего на пиццу с грибами, на которую дома был наложен строгий запрет. Потом она купила телевизор, за ним DVD проигрыватель, сменила старые покрывала из колючей невыносимой верблюжьей шерсти на мягкие китайские пледы и целых пять лет жила в состоянии относительного счастья, пока однажды не открыла окно и не осознала весну.

Но весна не желала осознавать ее. Ее игнорировало солнце и смеющиеся люди. Белки в парке демонстрировали презрение, даже когда она останавливалась под кронами сосен, вдыхая упоительный запах апреля, и бросала им орехи. Но на животных она не обижалась, что же касается людей, то здесь, обдумав положение вещей, Лидия сделала два вывода, расщепляющиеся потом на добрую сотню неприятных мыслей о себе самой.

Во-первых, решила она, мир любит красивых и длинноногих, наглых, способных отстоять себя и всучить свою личность окружающим.

Во-вторых, себя надо любить, как теперь часто говорят по телевизору, а этому человек учится в детстве, постоянно слыша от родителей, что он – самый-самый лучший. Ясно, что ни красотой, ни умением демонстрировать себя ей Землю не покорить, так путь все идет, как идет и не смеет портить ей нервы.

2

На подоконнике скопилась пыль, чего в обычные дни Лидия никогда не допускала. Но сегодня все шло кувырком. Олесенька Сомова наконец-то собралась в декрет!