Страница 39 из 77
А брат Доминик, знаток богословия и права, глава папской канцелярии в Авиньоне, спасенный от смерти чудесным образом золотоволосым ангелом, которого он потом еще успел подержать за руку, не отпуская от себя, уверяя, что лишь он способен вернуть утраченное здоровье, постоянно думал о письме. Своём письме, что забрал с остальными для доставки в Париж Джованни Мональдески на обратном пути из Флоренции и поклялся на распятии доставить в руки епископу Агда, получив хорошие деньги на долгую дорогу.
***
От автора: на этом часть закончена. Следующую часть буду писать пока «в стол», потому что она должна быть более серьезной и не такой «слэшевой» как первые две. В принципе, можно было бы на главах 10 и 11 части II и закончить повествование: Готье де Мезьер великодушно простил бы долг, а Джованни с Михаэлисом отправились бы «в закат». Но, как я пишу в «шапке» своего произведения, мне не только важен слэш, но и важны исторические события, на фоне которых происходит всё действие.
Поэтому автор очень будет благодарен за комментарии, оценки и прочие «поглаживания», которые стимулируют творческий процесс.
========== Часть III. Глава 1. Когда бессилен архангел ==========
Обман — это грех, что, случившись однажды, начинает отравлять душу, не давая ей очиститься, и только искреннее покаяние может вернуть ей первозданную чистоту. Но еще хуже — отвечать обманом на обман или обманывать самого себя, тогда одно нанизывается на другое, как черные иссохшие горошины на грубую нитку, и уже не счесть им числа. И свет твоей души блекнет и слабеет под тяжестью обмотанных вокруг нее бус, крепких, подобно железным оковам. Разум же, потерявший связь с душой, все больше наполняется страхом и смущением, не дает волевому решению набраться сил и прекратить потворствовать греху, а тело… это бедное тело, каждое движение которого порождает боль, не наполненную усладой, покорно следует за чужими похотливыми желаниями.
И уже пятый день ты просыпаешься с рассветом — на краткий миг, со страхом ожидая удара соборного колокола, извещающего о начале нового дня, потом зажмуриваешь глаза и вновь призываешь сон. Успокоенно нашептывая собственной душе, что ничего плохого не случится и день не наступит. И громкий звук, исторгнутый железом, не вырвется наружу за пределы каменных церковных стен. И время для молитв никогда не начнется.
Удар колокола проникает в сознание, возвещая, что время пришло. Рядом с тобой просыпается чужое тело, кровать вздрагивает и слегка поскрипывает под его тяжестью. Советник короля всегда следует установленному им порядку, не меняя ничего: утром он подтверждает свои права и власть, призывает своё лето. Сначала смотрит, как ты спишь, скользя взглядом по расслабленным чертам лица, подрагивающим во сне ресницам, полураскрытым, манящим к поцелую губам. Даже если ты спишь, уткнувшись в подушку или отвернувшись, он всё равно найдет, что обласкать своим взором — гладкую кожу шеи, где пробегает синеватая вена, или изгиб, плавно переходящий в мышцы плеча. Созерцание совершенства подкрепляет в де Мезьере желание, и он распаляет себя, скользя губами и языком по расслабленному и горячему сонному телу, осторожно и частями сдергивает одеяло, открывая всё новые и новые соблазнительные рельефы. Затем ладонь Готье ложится на его возбужденный член, скользит по нему, ускоряясь. Поцелуи становятся всё более жесткими, требовательными, нетерпеливыми.
Де Мезьер сам решает, в какой позе он сегодня будет утолять свою страсть, поворачивая на спину или на живот. Джованни не сопротивляется, для него в любом положении то, что произойдет, будет насилием не только над привыкшим к подобному соитию телом, но и над душой, что сопротивляется всем своим естеством. Разуму лишь остается настойчиво уговаривать, призывая к терпению и покорности, проявлению таланта лицедейства, оправдывая свой собственный обман.
Похоже, что де Мезьер оставил его сегодня отдыхать, не позвав к утренней трапезе. Приятно было лежать укутанным в толстое одеяло — наподобие кокона. Тепло расслабляло, забирая боль, напоминающую о себе при любом, даже незначительном движении. Усердное выполнение договора грозило болезнью. Джованни с тоской представил, что ему нужно двинуться, выбираясь из уютной постели в прохладу комнаты, натянуть на себя камизу и шоссы, спуститься по лестнице на этаж ниже, выйти во двор, пересечь его и дойти до купальни. Приготовленная с утра вода уже остыла, а значит, нужно сначала завладеть вниманием Филиппы и дождаться, пока вода в ведре, поставленном на раскалённый очаг, закипит. Потом взять толстые рукавицы и донести обеими руками ведро до купальни, не расплескав. Раздеться, забраться в лохань… И, если повезет и горячей воды окажется достаточно, блаженно закрыть глаза, насладившись покоем расслабленного тела и чистотой.
Стоило представить себя в ласкающей воде, как воспоминания унесли прочь из холодного и чужого Парижа в ставший родным Агд. Соединившись вместе после возвращения из Лаграсса, Джованни и Михаэлис начали обустраивать свою жизнь внутри тюрьмы Агда, где они правили уже безраздельно. Один исполнял обязанности писаря и работника, следившего за питанием заключенных и чистотой в камерах, другой — палача, а вместе — они продолжали совершенствовать свою науку врачевания. Если совместное проживание двух мужчин в одной комнате в холодное время года могло быть объяснимо экономией дров, то с началом весны приходилось готовить отдельную комнату для Джованни и поддерживать ее в жилом виде, чтобы не поползли ненужные слухи о палаче и его помощнике. Оснований для подозрений и так было достаточно: начиная с соблазнительного облика молодого флорентийца и заканчивая тем, что стоны страсти в жарком соитии невозможно приглушить даже толстыми каменными стенами и удержать плотными ставнями. Но жители Агда становились глухи к любым звукам, доносящимся со стороны тюрьмы: там пытали и наказывали, не будешь же ты утверждать, что расслышал страсть в случайном вскрике!
Для обустройства своей купальни они с Михаэлисом заняли помещение рядом с охранницкой, переложили очаг, чтобы дым в трубу можно было пускать, разжигая печи с обеих сторон разделяющей комнаты стены. Выгородили каменной кладкой часть коридора, увеличив пространство. Охранников удалось переселить в подвал ратуши. Теперь вечером можно было закрыть дверь со стороны внутреннего двора и полностью изолировать здание тюрьмы. Конечно, существовала опасность, что кто-то из заключенных попытается сбежать, но Агд не был большим городом, чтобы здесь содержались те, чей побег опасен. Более того, всех разбойников и убийц дополнительно приковывали тяжелыми цепями к стенам.
Купальня стала одним из приятных и памятных мест, в котором можно было уединиться и заняться любовью, а после смыть следы страсти с переполненных наслаждением тел. Джованни закрыл глаза, прислушиваясь к себе… Вспомнил нежные кончики пальцев, рисующие узоры вокруг его пупка. Щекотно и приятно, до дрожи.
Никогда… Никогда Михаэлис не довёл бы тело своего любимого до такого плачевного состояния, никогда бы не оставил в одиночестве стирать следы утолённой страсти, не ответил бы на твёрдое «нет» — «а я хочу». Прошлым вечером они с Готье опять совершили обоюдную попытку сблизиться, но с разными целями. Джованни вытянул из-под одеяла руки, пытаясь на пальцах сосчитать, сколько дней ему еще предстоит провести в заключении. Выходило, что семнадцать, включая и этот день. Он понял, что столько не выдержит, находясь в подобном положении. Готье опять всё испортил своим полным непониманием потребностей тела того, в кого он пытался впихнуть с утра свой смоченный слюной член. Откуда только силы черпал? Из расслабленного сна душу Джованни мгновенно вышибло ощущение острого ножа, который воткнули в нутро и начали им двигать. Его насильник не сразу понял, что стоны, застывшие в глазах слёзы и просьбы прекратить пытку не наигранны, а вполне реальны. Вышел, довел себя рукой и оставил одного, скрыв под маской гнева свою беспомощность и незнание, как правильно поступить.