Рассвет над Байонной

***

Оказавшись у себя в лагере ограниченным в передвижениях шестиугольником шатровой палатки, Ингвар не находил себе места подобно зверю, рыскающему в лесу и не встретившему ни радости, ни удовлетворения. Всем, кроме узкого круга доверенных лиц было запрещено входить внутрь. Их командующий не болен, но ранен, и ему требуется покой в ближайшие три дня, а потом он обязательно пойдёт на поправку и всем покажет свой грозный командирский лик… или рык, в общем, кому чего достанется по делам его.

Ингвар честно провалялся на узкой походной и жесткой постели целый последующий день. Было плохо: болела голова, хотелось пить, иногда тошнило. Лекари постоянно поили его какими-то отварами, меняли повязки, делали холодные компрессы на лоб, обмахивали веерами, чтобы разогнать жар в палатке, стоявшей на солнцепеке, обтирали винным уксусом, даже приготовили лохань с холодной водой, чтобы остудить тело.

Лекарь внимательно осмотрел и ощупал болезненный синяк на боку Ингвара, но успокоил тем, что рёбра целы и можно даже заниматься физическими упражнениями, но с осторожностью, не напрягая себя. Большую обеспокоенность вызывала рана на голове, но прикладываемые вонючие мази помогали уменьшать опухлость и боль.

После целого дня и ночи пыток, Ингвару удалось поспать, а утром пришло облегчение, хотя вставать ему еще запрещали. К обеду он собрал своих командиров и составил план дальнейшего похода, послал гонца в замок Энсина, чтобы тот попросил приготовить карту южной оконечности Байонны с подробным описанием дорог. Как пообещали этары, карта будет привезена ближе к ночи.

Затем настала очередь лекарей. Ингвар позвал к себе всех пятерых, поставил перед собой в рядок и спросил, можно ли ему привести женщину и заняться с ней сексом. Конечно, осторожно, но так, чтобы получить удовольствие. Вся трудность заключалась в том, что ниже живота все органы работают, и кровь прильёт в нужное место, но выше… Частит сердце, легкие раздуваются как два больших мешка, кровь, разгоняемая по мышцам и венам, струится толчками, а если сильно отольёт от головы, то Ингвар почувствует боль. А с сильной головной болью — будет уже не до женщины.

Ингвару взгрустнулось. Лекарям тоже, когда они узнали, что их командующий завтра должен будет поиметь своего младшего мужа на алтаре до полного удовлетворения.

— И чем вы мне можете помочь? — сидевший на ложе Ингвар устало потёр ладонями лицо, стирая капли пота, катящиеся со лба по щекам.

— Привести к вам женщину, чтобы всё, что вы почувствуете — не показалось сюрпризом. Или попробуйте сначала удовлетворить себя сами, а женщину привести ближе к ночи. В любом случае, завтра примете снадобья, усмиряющие боль.

— Ладно, я подумаю. Но сейчас — купание в ледяной воде мне бы не помешало.

***

Ночная прохлада принесла ещё больше радости. Где-то в горах грохотала гроза, расчерчивая небо яркими всполохами. Ингвар даже позволил себе распахнуть полог палатки, выставив лампаду вперёд и спрятавшись в густой темноте. Снял с себя почти всю одежду и подставил разгоряченную кожу под ласкающие дуновения влажного ветерка.

На севере королевства с заходом солнца, повинуясь распорядку, жизнь в лагере замолкала и успокаивалась. Но южное солнце внесло свои изменения, вялые и спящие в течение всего полудня воины, именно к вечеру начинали острее шутить и переговариваться, петь песни и подыгрывать себе на музыкальных инструментах: маленьких свирелях или склеенных из тонкого дерева струнных, что подчиняются переборам, щипкам или смычку.

Пение же лагерных рожков можно было услышать только утром и на закате, а Ингвар с нетерпением ожидал тот торжественный момент, когда, повинуясь легкому взмаху его руки, все рожки воспоют вместе, призывая к началу дальнейшего похода.

Он вспоминал и об Альваро, оставленном в замке, даже чаще, чем хотелось бы. Как он там? Готовится? Грустит? Стоит у раскрытого окна, потирая подбородок, и тоже видит на небе всполохи, тоже прислушивается к раскатам грома?

У входа послышался шум. Кто-то спорил. Ингвар подал голос из темноты, и его помощник доложил, что к нему пришли двое — один назвался младшим мужем, а другой — Примусом.

— Их можно впустить, — разрешил Ингвар и лёг на лежанку, изобразив из себя страдающего больного.

Оба гостя были в длинных тёмных накидках, скрывающих их лица, но войдя в круг света скинули капюшоны.

— Мне здесь можно положить бумаги? — спросил Примус указывая кивком на стол, у него в руках был увесистый мешок.

— Конечно, — небрежно махнул рукой Ингвар, которой сразу же завладел Альваро. Он опустился перед ложем на колени, поцеловал запястье и выдохнул:

— Как ты?

Ингвар нежно убрал с его лица прядь волос, свесившуюся со лба. У младшего мужа был уставший вид и покрасневшие глаза, будто он давно не спал или спал мало.

— Со мной все в порядке, — с улыбкой ответил старший муж. — До вас дошли слухи?

— Ещё как дошли! — лукаво рассмеялся Альваро. — Я чуть сам не поверил, расстроился, а потом крепко подумал. Да и этар Бреннато, — он кивнул головой в сторону Примуса, — вовремя подсказал. Мы принесли всё, что ты просил — карты, одежду для завтрашней церемонии, печать герцога…

— Ты почему плохо спишь? — заботливо спросил Ингвар.

— Я? — не пряча улыбку вздохнул Альваро. — Ты же сам попросил прочитать.

— Ну, не сразу же всё! — возмутился старший муж. — А если бы я тебя попросил перечитать «Свод законов и традиций Байонны», вот такой толстенный том, — Ингвар показал на пальцах, — ты бы вообще спать не ложился?

— Но мне же интересно! — возразил Альваро. — Я всё разобрал вместе с этарами. Мы принесли только те, что нужно срочно отменить. Там многое касается меня лично, Ингвар. И то, что я сейчас здесь, за стенами города — уже нарушение закона, но оно перекрывается твоим первым пожеланием, что я имею право находиться рядом с тобой. Мне нельзя есть с тобой за одним столом, да и вообще за столом. Нельзя спать, пока ты не уснул, да и вообще нельзя спать на кровати больше двух часов ночью. Много мелочей, которые важны для меня, моей обычной жизни. Тем более — если ты собираешься послезавтра уехать, а меня оставить.

— Бред какой-то!

— Однако я жил в этом бреду! И он ещё продолжается, — на лице Альваро отразилась его боль.

— Как я могу отменить эти законы? Подписать, поставить печать?

— Мы составили список. Печать нужно будет поставить только один раз. Этар Бреннато, пожалуйста, принесите герцогу бумагу.

На листе были выписаны только номера и даты законов, а в конце стояла приписка «отменяю». Ингвар приложил печать и оставил росчерк пера.

— Милорд, все перечисленные законы мы оставляем на вашем столе. Копию списка тоже. Вы сможете всегда проверить правильность подписанного. Пожалуйста, потом верните всё в архив, — определил дальнейшие действия старшего мужа этар. — А теперь по просьбе графа Альваро я оставлю вас наедине.

Уходя, он развязал ремешки, удерживающие полог палатки, и плотно закрыл его за собой.

Альваро привстал, обхватывая старшего мужа за плечи, и потянулся к нему за поцелуем. Ингвар зажмурил глаза от удовольствия и ответил, провел пальцами по шелку волос младшего мужа, огладил спину, заставив задрожать от своих настойчивых ласк, прихватил ткань плаща и потянул на себя, задирая вверх, потом почувствовал, что лишь тонкая ткань длинной рубашки, одетой на голое тело, является ему преградой. Он застонал от удовольствия. Наконец-то Альваро пришел к нему не соблазнять, как делал это раньше, а именно распалить страсть, довершив ее до сладостного послевкусия.

Младший муж, повинуясь его немому призыву и не прерывая поцелуя, легко расстегнул на своих плечах застёжки плаща, позволяя струящейся ткани свободно прошелестеть падая вниз. Он перекинул ногу через тело Ингвара, вставая перед ним на колени, нависая и опираясь на локти. Но Альваро почти соскальзывал, ложе было слишком узким, чтобы вместить двоих.

— Давай не здесь, — прошептал Ингвар.

— А где?