Страница 5 из 10
Я внимательно смотрю на него, если это он спал в моё отсутствие с Авиллой, мог не знать, что ребёнок его… Или… она могла не говорить ему об этом?
– То есть ты предполагаешь, что Авиллу они оставлять не собираются?
Яван усмехнулся:
– Пока они не знали, что ты и Авилла из одного стального теста… Вас же таких не сломать, а если согнуть, то отдачу получишь, что не будешь жив… Пока они думали, что она как все девушки её возраста, планировали её иметь при себе этакий куклой на троне. Умела бы она притворяться… Наверное, думали, я её слабая сторона, но… Но за эти месяцы… людей быстро видно, Орик.
У меня чесался язык расспросить его о ней, но я понял, что он не расскажет ничего, а, кроме того, я убью его в конце этого рассказа…
Я скучаю по ней. Эти крошечные свидания, когда она выходит ко мне на крыльцо Белогорова терема, только обостряют это чувство. Она с каждым днём там, у Белогора, становилась, как это ни странно, только красивее, странно, потому что она была и не прибрана, как положено, и волосы всё скромнее и скромнее причёсаны с каждым днём, и серьга одна, и платье всё то же, шейка торчит из ворота… и на лицо всё худее, осунулась прямо…
– Ты… ешь хотя бы? – спросил я её. – Или не помнишь о пище?
Я вытянул серьгу из её уха и показал, развернув ладонь.
– Что, так и хожу? Вот растрёпа… зеркал-то у него там нет.
Она усмехнулась, опустилась на ступеньку ниже, встав на одну со мной, и прильнула, обнимая, прижав тёплую голову к моей шее, а я обнял её, опять растопырив пошире пальцы. Почему-то только её я хочу так обнимать, будто полнее ощущать в моих руках… И когда закончится разлука эта проклятая?!..
А за вечерей Явор спросил, чего это я совсем позабыл Лану, что привёз с собой, не посещаю.
– Самое время, пока теперь Авилла в терем-то вернётся, что ж скучать?
Я действительно забыл про Лану, как и про всех других женщин. Но Явору, разумеется, об этом знать незачем.
– Она беременная, – сказал я, чтобы что-то сказать.
– И что? Мне не мешает никогда, – засмеялся Явор. – Если она тебе нравится, какая разница? Да и живота-то ещё ведь нет…
Доброгнева подняла голову:
– Вы бесстыдники, о ком говорите-то?
– О Лане, новой жене Ориксая из Вокхого.
– Так ступай, развлекайся, она не беременна, если ты опасался чего-то… – как ни в чем, ни бывало, сказала Лунная жрица.
И увидев удивлённые взгляды с трёх сторон, усмехнулась:
– Никаких чудес, помощницы с моего двора дружат с девушками, которых она набрала себе, целую ораву, между прочим, Ориксай. Любительница роскоши тоже, не хуже Агни. Ты бы с умом женщин-то выбирал. Нам и Агни хватило… Вот Лилла девушка добрая, спокойная, я могу понять… А что тебе в таких-то нравится? Или окромя задов их сдобных и не замечаешь ничего? Женщина это не только тело, Ориксай, особенно, если ты их так приближаешь к себе, в жизнь свою впускаешь. Пора осмотрительнее стать, а то наследника тебя уже лишили один раз… Хочешь много разных женщин иметь, пожалуй, царское дело, но не давай кому попало рожать и прилипать клещом к тебе. Иначе второй Агни не избежать.
Целая проповедь… Никто не смел со мной обсуждать мои отношения с наложницами. Отца эта тема не интересовала, сам он наложниц не имел, а дядья не вмешивались, хотя у каждого была своя, годами выверенная, в этом отношении, привычка. Если бы сейчас меня принялся при всех учить кто-то из них, я не позволил бы с возмущением, но Доброгнева женщина, Доброгнева вторая женщина в царстве после царицы, Доброгнева старше, и, главное, в Агниных преступлениях виноват я сам почти как сама Агня. Поэтому я не рассердился.
Больше того, я поблагодарил её за ценное сообщение о лжи, которой Лана заставила меня привести себя в Солнцеград. Я ни за что не взял бы её, как не взял никого из остальных. Но какие у меня были основания не верить Лане? Меня впервые так обманули…
Едва окончилась наша трапеза, я помчался к Лане. Меня злила не только она и её подлость. Я не могу не думать об оборванной беременности Авиллы и о том, что до сих пор ничего об этом не знаю. И именно это, а не Лана, сейчас злит меня сильнее всего… В доме, что заняла Лана, вовсю шла уже работа: нанесено резной, с золотыми пластинками мебели, ещё не расставлена по местам, ковры, рулонами, видимо решает, куда же станет их класть и вешать, посуда, ткани для занавесей и нарядов…
Я прошёл сразу в большую горницу, в доме спёртый воздух и слишком густо пахнет деревом от обилия, лавок, кресел, столиков и всевозможных подставочек. И душная жара кажется ещё душнее от наваленных ковров. Даже Агня не была такой жадной. Особенно вначале, она была и мила, и скромна, и тиха, правда всяких скоморохов всегда любила и капризничала, выпрашивая подарки, хотя я ни разу с пустыми рукам и к ней не пришёл. Но обустраивать дом начала уже позднее, после того как родила Морошку…
Мне сдавило сердце. Мне жаль сейчас и Агни, что она превратилась в страшного зверя из той, кого я так любил, и я не заметил этого и не остановил, и, тем более, малышку Морошку, моего несчастного нелюбимого матерью ребёнка…
– Лана! – рявкнул я, обернувшись в этой затхлой духоте.
От моего крика содрогнулась пыль, густо плавающая в воздухе, её видно в солнечных лучах, пробивающихся через прикрытые ставни. Как они тут обретаются, совсем нечем дышать… как в какой-нибудь смрадной норе.
Она появилась, вихляясь, разодетая в роскошное платье, после моей ощипанной Авиллы, что обнимала меня на лестнице у Белогора, эта разряженная румяная красавица, вызвала во мне неожиданно такую злость своей наглой ухмылкой, с которой она смотрела на меня, что я едва сдержался, чтобы не удавить её немедленно.
– Соскучилси, осударь? – пропела она, приникая ко мне под плечо и заглядывая снизу вверх, впрочем, вполне уверенным взглядом.
Я смотрю на неё, вот интересно, она как собирается выпутывается из этого? Сымитирует выкидыш? Или думает забеременеть, а там я не вспомню, когда же должен был родиться её ребёнок? Как они обдумывают, как планируют свою ложь? Как планировала поступить Авилла? Но её-то я спрошу ещё…
– Когда ребёнка-то ждём, Лана?
– Чой-то ты, осударь? Ну, ждём… када там…
Даже не придумала правдоподобной лжи, совсем в «сотах» никто не уважает меня?!
Я схватил её за шею одной рукой, она, такая полненькая, упругая, как варёная свиная ножка…
– Как посмела ты лгать мне?! – прорычал я, почти теряя голос от гнева и отвращения. Даже её бело-розовая красота сейчас отвратительна мне.
Она захлопала глазами, стала цепляться за мою за руку, чтобы ослабить хватку:
– Ма… мать… мать с отцом… сказали: скажи, брюхата, царь в столицу тебя заберёть, а там ишшо с царицей мож станешь…
Я оттолкнул её:
– Немедля поедешь назад! Стража поедет с тобой, мать с отцом казнят, за такую науку, а ты жить будешь с вечным позором, что посмела лгать царю! Весь твой город будет это знать! И всё царство, чтобы ты даже спрятаться от позора не могла! Чтобы никому и никогда такое было неповадно!
Я обернулся по сторонам, где сжались девушки:
– Вы все о лжи знали. Все знали и молчали! Лгали царю!.. Всех позорной казни! И немедля! И с этого дня, за ложь казнить буду! Запомните навсегда царёву милость.
Глава 3. Баба-Яга
Весть о преобразованиях в царёвых «сотах» принесла мне Доброгнева на третий день болезни Бела. У меня мутится в голове, и я качаюсь от недосыпа и голода, я ем, конечно, потому что Орлик напомнил мне об этом, но я не чувствую даже вкуса еды.
– Совсем на ногах не стоишь, Ава, так нельзя, сама заболеешь, кто тебя лечить будет? Ты подумай! – увещевает Доброгнева.
– Не помру, я крепкая, как гвоздь, – мне смешно, что она меня жалеет: я как курица для лисы для неё.
– Не болтай ты! – рассердилась Доброгнева. – Капель возьми, они сил придадут. Не бойся, ничего такого…
Она взяла капли, хорошо, немного дурмана не помешает… И Белогор, я чувствовала, скоро должен очнуться, я чувствую: его энергия всё сильнее, весь Солнечный двор ею полон, а этот терем тем более. И даже она, Авилла, на ней его след, заметный след…