Придурки

Тогда благородный рыцарь вытащил из сортира за шиворот королевское войско и вместе с ним пошёл воевать с немцами, чтобы отобрать у них немного угля. Но немцы повыскакивали из пивных и так отколотили деревянными кружками благородного рыцаря и его войско, что они бежали до самой Белоруссии, где и провалились в болото.

Войско тут же утонуло, зато благородный рыцарь нашёл в болоте торф, которым тоже можно было топить баню.

Три года он выковыривал из болота торф и сушил его на солнце. Питался благородный рыцарь головастиками и комарами. А потом пришли небритые черкесы и забрали весь торф, чтобы топить свои бедные сакли.

Тогда благородный рыцарь вернулся в своё королевство и велел порубить на дрова всю дворцовую мебель. Но оказалось, что ещё три года назад это уже сделали крестьяне. Благородный рыцарь велел повесить всех крестьян, но в чулане нашлось только два метра верёвки, на которой удалось повесить только кладовщика.

Тогда благородный рыцарь наконец задумался, нашёл в тумбочке карандаш, кусок бумаги и написал письмо соседнему султану, предлагая дружить домами.

Султан, которому до этого писали только грубые запорожцы, очень обрадовался такому вежливому письму, присоединил королевство благородного рыцаря в качестве провинции и подарил ему свою жену, которую некогда обещал бывший король.

Тогда благородный рыцарь написал султану ещё одно письмо, и, по его просьбе, в столице бывшего королевства построили мечеть, а бывшую церковь переделали в турецкие бани, в которых и отмыли наконец-то беспризорников, которые все до единого оказались мальчиками.

На этом история благородного рыцаря вполне могла бы и закончиться, но однажды повариха уронила за печку заколку, а когда попыталась её оттуда достать, кто-то укусил её за палец.

Повариху успокоили, пригласили пьяного дворника, и он достал кочергой из-за печки очень грязную прекрасную принцессу, которая, оказывается, жила там все эти годы, питаясь сбежавшим молоком.

Принцесса сначала искусала дворника, зато потом очень обрадовалась тому, что благородный рыцарь пообещал её накормить, если она выйдет за него замуж.

Её кое-как отмыли, причесали и посадили за свадебный стол.

Наконец-то благородный рыцарь добился своей цели.

А когда гости затопали ногами и закричали «горько», с потолка упала чугунная люстра и всех убила к чёртовой матери.

На этом и закончилась история одного благородного рыцаря, который полюбил прекрасную принцессу.

Енот и папуас

«В данном конкретном пространстве существует несколько верных способов дождаться чего угодно. Из них лично мне известен только один – не ждать.

Только не надо притворяться и косить глазом, тогда ничего не выйдет. Нужно просто не ждать, и оно полезет к вам изо всех щелей с криком «а вот и я!». Не вздумайте в него вцепиться. Оно тут же без всякого крика просочится сквозь пальцы и уползёт в те же щели. Лучше посмотрите на него с тоской и представьте, что оно останется с вами по гроб жизни. Оно останется, честное слово.

А ещё в этом пространстве существует несколько верных способов не дождаться никогда.

Не смотрите вы на этот телефон, не таскайте его за собой в ванну – он всё равно никогда больше в этой жизни не зазвенит.

И не сидите вы возле этого окна – мимо него пройдут все живые и мёртвые этого мира, пролетят все ангелы и птицы, проползут все гады земные на чреве своём, и только одна-единственная тень никогда не вывернет из-за угла.

И не пытайтесь надуть этот мир. Не ложитесь спать с надеждой проснуться от звонка в дверь. Вы проснётесь в три часа ночи, и сегодня уже точно никто не придёт, и спать уже не хочется, а до утра с его спасительными иллюзиями ещё ох как долго.

Наплюйте. Наплюйте на всё, и у вас появятся тысячи и миллионы от всей души ненужных вам вещей. Все будут завидовать, но вам и на это будет наплевать».

Так думал юный папуас, дрожа от утренней сырости на острове, однажды открытом Миклухо-Маклаем просто так, с похмелья и от дурного настроения.

И кто их просил, этих вечно пьяных великих мореплавателей, сочинять мир по своему образу и подобию, рисовать трясущимися руками Африку и Австралию, отбирать у индейцев Америку и лепить куда попало? Хорошо, что все они в конце концов заболели малярией, утонули, сошли с ума и были съедены ими же придуманными дикарями. А то неизвестно, чего ещё они натащили бы на этот и без них скособоченный глобус.

Вот и Миклухо-Маклай, простой ведь русский человек, лежал бы себе на печке и гордился тем, что всё у него не как у людей – летосчисление кривое, свиньи в доме живут, а тоска какая… Так нет же, придумал себе папуасов, хотел, наверное, чтобы они у него счастливые получились. Но у него тоже ничего не вышло. Вот и запил Миклухо да и выловил как-то из неназванного серого киселя никому не нужный остров, на котором теперь мучается в предрассветных кустах юный папуас с мокрым луком в руках и дожидается такого же несчастного сумчатого енота.

Иногда, после многообещающего шуршания, из кустов выскакивал неинтересный муравьед или полосатый бело-коричневый младенец.

Эти младенцы таинственным образом расплодились на острове сразу после его открытия Миклухо-Маклаем. Никто не знал, откуда они берутся и как они размножаются, во всяком случае, никто не заставал их за этим занятием, но размножались они удивительно быстро. Применить их к какой-нибудь пользе тоже никому не удалось. Однажды экспедиция людоедов с соседнего острова наловила восемь мешков этих младенцев и торжественно зажарила под бой тамтамов, но есть их никто не стал – вкусом младенцы больше всего напоминали грибы. Людоеды, они, конечно, люди с широкими взглядами на жизнь, но для них грибы – всё равно что кошке огурцы. Есть можно, но противно.

«А я всегда завидовал тем, кто твёрдо уверен в своём существовании.

Как это, должно быть, прекрасно – проснуться утром, посмотреть в зеркало и обрадоваться: «Вот он я, Вася Печкин!»

А я… я смотрю на зеркальное существо, пытаюсь напялить его на себя, втиснуться в него, а оно не лезет, морщит и лопается на спине, и мои глаза никак не желают совмещаться с дырками в его резиновом лице. Так и хожу весь день, как дурацкий кенгуру из детского парка, выглядывая через проеденную мышами прореху в душном костюме, чтобы не растянуться от чьей-то дружелюбной подножки».

Так думал сумчатый енот, крупно дрожа в редком кустарнике. Он никак не мог решиться на то, что всё равно неизбежно: выйти из кустов и появиться перед папуасом, наперёд зная, что всё напрасно, что тот будет напряжённо смотреть насквозь, и, уже навсегда, остаться ничем.

И тогда зачем это всё? Зачем эта дрожь в сырых кустах на никому не нужном острове, зачем это ежедневное выламывание суставов для того, чтобы найти с этим миром ну хоть какие-то точки соприкосновения?

«Всё это глупости, мой мальчик, – говорил Миклухо-Маклай, задумчиво ковыряя дырку на колене. – Тебе, сынок, повыдерут перья, отмоют добела и заставят поливать помидорную рассаду. Можно бороться с наступлением зимы или с дрейфом материков, но с этим миром бороться нельзя. Он одушевлён и начисто лишён иллюзий».

«Иллюзий… Что останется от этого мира, если убрать все эти глупые веру-надежду-любовь? – думал юный папуас, сидя в засаде. – Зачем он мне без иллюзий? И зачем он тогда себе, раз он всё-таки одушевлён?»

Папуас подёргал мокрую провисшую тетиву, и тут из кустов на мягких непослушных лапах выполз сумчатый енот.

Когда от нас ушли коммунисты