Страница 2 из 3
Медленно, с закрытыми огнями, он двигался в сторону железнодорожной будки, где уже находились командующий А. И. Деникин со штабом, генералы Алексеев и Марков. Бойцы, залегшие вдоль полотна, бесшумно отбегали в сторону. С бронепоезда их не видели, а также не знали, кто находится в железнодорожной будке. Иначе один точный выстрел – и в командном составе Добровольческой армии произошли бы серьезные перемены.
Критическое положение исправил остроумный Марков. Он с нагайкой в руке бросился к паровозу.
– Поезд, стой! – кричал он. – Раздавишь, сволочь! Разве не видишь, что свои?!.
Ошалелый машинист дал по тормозам, и, пока он приходил в себя, Марков выхватил у кого-то из стрелков ручную гранату и бросил ее в машину. Мгновенно из всех вагонов открыли сильнейший ружейный и пулеметный огонь. Только с открытых орудийных площадок не успели сделать ни одного выстрела.
Миончинский продвинул к углу будки орудие и под градом пуль почти в упор навел его на поезд.
– Отходи в сторону от поезда, ложись! – раздался громкий голос Маркова.
Грянул выстрел, граната ударила в паровоз, и тот с треском повалился передней частью на полотно. Вслед за первой полетела вторая, третья граната, но уже по пломбированным вагонам…
После этого со всех сторон бросились к поезду марковцы, а с ними их вездесущий генерал. Они стреляли в стенки вагонов, взбирались на крыши, рубили топорами отверстия и сквозь них бросали бомбы. Кто-то догадался принести из будки смоляной пакли, и скоро запылали два вагона. Однако большевики проявили большое мужество и не сдавались: из вагонов шла беспрерывная стрельба. Отдельные фигуры выскакивали из вагонов на полотно и тут же попадали под штыки. Из горящих вагонов, наполненных удушливым дымом, сквозь пробитый пол обгорелые люди пролезали вниз и ползли по полотну. Их настигали и прикалывали штыками.
Скоро все кончилось. Слышался еще только треск горящих патронов.
Армия приобрела прежнюю уверенность и всеми силами навалилась на станцию. Уже светало, когда бригада Боровского и Офицерский полк атаковали станцию с севера. Большевики обстреливали сильным огнем будку, переезд и дорогу в станицу. Под этим огнем полковник Тимановский, невозмутимый «Степаныч», как его называл Марков, с неизменной трубкой в зубах, подгонял залегших кубанских стрелков, ведя их на подкрепление к Боровскому.
С юга задымилась труба паровоза, и новый бронированный поезд открыл артиллерийский огонь по колонне, однако батарея отогнала его, и его орудия на пределе возможного продолжали вести по колонне бессмысленный уже огонь.
Вскоре Боровский взял станцию, перебив много большевиков; часть их успела погрузиться в поезд, который ушел на север. Конница, потрепанная несколько при переходе через железнодорожный мост встретившимся бронепоездом, перешла линию еще севернее.
И вот уже вереница повозок ныряет в станичные улицы. А на самом переезде идет лихорадочная работа: здесь тушат, расцепляют вагоны и выгружают из них драгоценные боевые припасы. В этот день было взято более 400 артиллерийских и около 100 тысяч ружейных патронов. По добровольческим масштабам, этого должно хватить на несколько боев.
После привала в Медведовской армия без всякого давления со стороны противника двинулась дальше – в мирную, дружественную станицу Дядьковскую. Потери добровольцев были совершенно ничтожны.
Антон Иванович Деникин на вороном коне обогнал колонну, армия приветствовала его радостным дружным криком, как когда-то генерала Корнилова. Тяжелая рана, нанесенная смертью любимого вождя, заживет ещё не скоро, но наваждение, нашедшее на армию в колонии Гначбау, уже прошло. По широкой кубанской степи под ясным солнцем идет прежняя Добровольческая армия, сильная духом, способная опять бороться за Россию и побеждать.
Поход на восток. Пробуждение Дона и Кубани
Вырвавшись из окружения и преодолев полотно железной дороги у станицы Медведовской, Добровольческая армия, проделав еще 17-верстовый марш-бросок, к вечеру подошла к станице Дядьковской. Большая и дружелюбная станица встречала армию перезвоном колоколов. Завтра большой праздник – Лазарево воскресение5. Многие добровольцы, несмотря на усталость, поев, умывшись и немного отдохнув, поспешили в церковь, чтобы возблагодарить Бога за чудесное спасение. Поспешили в церковь и Деникин с Романовским.
– Не правда ли, Антон Иванович, – сказал Романовский, – что произошедшее с нами за последние четыре дня подобно воскресению четырехдневного Лазаря?
– Да, Иван Павлович, с гибелью Корнилова, казалось, погибла и армия, но Божьей милостью мы воскресли вновь, и армия готова продолжать борьбу…
В станице Дядьковской командование приняло решение для ускорения движения пересадить всю пехоту на подводы. Но тут же встали две проблемы: что делать с ранеными и где взять столько подвод? Смертность в лазарете, в котором иссякли лечебные и перевязочные средства, достигла ужасающих размеров.
На военном совете ответственные командиры, в том числе Алексеев, Романовский и Марков, высказались за оставление тяжелораненых в станице Дядьковской. Другие говорили о гнетущем впечатлении, которое вызовет факт оставления раненых. Деникин принял решение оставить в станице только тяжелораненых.
Врачи составили список раненых, не могущих выдержать перевозки. Таковых оказалось около 200. Станичный сбор постановил принять их на свое попечение. Оставлена была известная сумма денег, врач, сестры и несколько заложников, вывезенных кубанцами из Екатеринодара6, среди которых был влиятельный большевик Лиманский, давший слово сберечь раненых7. Остался по собственному желанию и «матрос» Баткин, в услугах которого после смерти Корнилова не нуждались.
Фактически осталось 119 человек – остальные были увезены своими однополчанами8.
5 апреля ускоренным маршем армия двинулись дальше на восток. Предстояло снова дважды переходить через железнодорожную магистраль Владикавказской дороги, где в двух ее узлах (Екатеринодаре, Тихорецкой) сосредоточились крупные силы и бронепоезда красных.
Добровольческой армии, противно всей природе военного дела, приходилось двигаться не вдоль, а поперек железных дорог, находившихся в руках большевиков. Для этого нужно было портить и разрушать железнодорожные пути, чтобы в течение нескольких часов в местах наиболее сносной дороги перебросить войска с обозом, которые тянулись на 8-10 верст. Митинговой медлительности большевиков добровольцы противопоставляли маневр и абсолютное повиновение войск.
В течение пяти дней, пройдя 130 верст почти без потерь, армия вырвалась из густой сети железных дорог и, получив известную свободу действий, наконец, остановилась на две дневки в станице Ильинской.
Здесь в станичной церкви в первый раз отслужили панихиду по «убиенном болярине Лавре и воинах Добровольческой армии, на поле брани живот свой положивших». Долго не отворялись царские врата; наконец после напоминания вышли растерянные священник и диакон, и последний глухим, дрожащим голосом возгласил прошение об упокоении… «православных воинов, на… брани убиенных». Внушительный шепот коменданта штаба армии исправил текст поминания. Священники опасались совершать службы и панихиды для воинов Добровольческой армии, что имело свои основания.9
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
5
Здесь авторский вымысел. Лазарева суббота в 1918 году была 15 апреля.
6
36 большевиков были взяты в заложники генералом Покровским при оставлении им Екатеринодара. Большая часть заложников была расстреляна.
7
По меркам Гражданской войны, поразительно то, что Лиманский слово сдержал и из раненых красными были убиты только двое.
8
Впоследствии выяснилось, что из оставшихся раненых двое были убиты большевиками, шестнадцать умерло и сто один спасся.
9
В одной Кубанской области весною 1918 года было зверски замучено 22 священнослужителя за такую вину, как «сочувствие кадетам и буржуям».