Дракоши

В квартире уже горел свет. Правда, только в большой комнате, где Батюшка и Княже несколько удивленно созерцали сидевшего в кресле у окна парня. Мы с Кубиком опять весело переглянулись, и мне показалось, что надо с ходу определять отношения:

– Дима!– я дружески протянул ладонь.

– Саалинс, – неразборчиво ответил парень на мое рукопожатие.

Княже и Батюшка последовали моему примеру. Правда, потом они, под неблаговидным предлогом вызвав меня в коридор, поинтересовались:

– Ты не расслышал, как его зовут?

Я отрицательно мотнул головой.

– Еду-то готовить или как? – уже полностью одетая Иринка дружески ткнула кулачком в живот своего бывшего супруга.

В холодильнике нашлись соки, бутылки были открыты, и пиршество закружилось. Через час мы называли прибалта просто Юхан, а он только умиротворенно икал в ответ. Долгая дорога и интенсивная любовь подкосили беднягу, и после первых тостов его белобрысая голова начала испытывать собственную шею на растяжимость. Впоследствии Юхан принимал участие в общей беседе наравне со своим креслом. Правда, шокированные десятиклассницы довольно быстро лишили нас своего общества, но, по-моему, никто этого так и не заметил, потому что Кубик расчехлил гитару и затянул нашу геройскую самодеятельную:

"Дедушка Махно, внучки твои

в каменных лесах

на лихих "Жигулях" —

их не поберег ни черт, ни ГАИ,

темной ночью нет нужды в тормозах!"

К полуночи я обнаружил, что сломавшийся Юхан привез нашей хозяйке неплохой презент – в морозильнике леденела бутылка голубой "Смирновской". Расчувствовавшись, мы перенесли дарителя из неудобного кресла на низенькую кушетку в одной из комнат.

– Мать Ирина – в приливе благодарности Княже достал из кармана какую-то ветхую книжицу – И от нас тебе подарок, раз ты уж бывшая Батюшкина жена..

– Что это?

– Учебник хорошего тона, начало века. Слушай и не обижайся, цитирую "К игуменье же следует обращаться "мать такая то"…"

Часы засмеялись одновременно со всеми, вызванивая половину второго. А в начале третьего «мать Ирина» вытащила меня в коридор с явным умыслом заставить мои губы прижаться к ее очаровательному ротику.

Мы стояли лицом к лицу в темноте. Две пары рук безбоязненно притянули одну к другой наши головы. В большой комнате раздалось несколько нестройных аккордов – до музыкального агрегата дорвался Княже, и вновь грохнуло хоровое пение. Обе пары рук, убедившись в том, что головам не грозит случайная расстыковка, стали ласково изучать непривычные на ощупь тела. И тут к бренчанию гитары за дверью, чудеснейшим образом накладывавшемуся на break-ритмы наших сердец, прибавился еще один звук " Шлеп-шлеп-шлеп-шлеп" – словно маленький ребенок пробежал быстро в темноте коридора.

– Крысы, что ли? – отстраняясь, бесстрашно спросила мать Ирина и чиркнула спичкой.

Вспышка на какое-то мгновение ослепила наши хищные глаза и, пока они жмурились, снова зашлепало. Мне стала даже как-то нехорошо от такого сюрреализма. Но когда спичка в Иринкиной руке разгорелась ровным огоньком, я не заметил вокруг ничего подозрительного.

– Видишь что-нибудь? – мать Ирина направилась к прихожей, где находился выключатель. Я сделал шаг следом.

– Попрятались.

Точеная Иринкина фигурка заслонила от меня огонек умирающей спички, и в этот момент под ногу мне подвернулось что-то вроде резинового мячика. Я с грохотом рухнул на какую-то недвижимость.

– Ох, мать!

– Это ты меня, что ли? Эй-эй, ты жив?

– Включай свет быстрей, Иринка! Я тут тебе раздавил что-то.

– Крысу что ли? Так это не беда, они, знаешь, как плодятся! – Мать Ирина щелкнула выключателем – Ой, алкоголики проклятые, дверь забыли закрыть, вот живность и набежала.

Взломанная дверь, наверное, действительно осталась незапертой, но я и не подумал пойти помочь возившейся с ней Иринке. Медленно поднимаясь из искалеченного мной псевдоантикварного кресла, я глаз не сводил с… я, не отрываясь, смотрел на…. Черт знает, что это было такое!

В самом уголке коридора явно присутствовало нечто серовато-красное. Как только вспыхнул свет, я сразу заметил его. С виду оно напоминало какую-нибудь безобиднейшую детскую игрушку времен расцвета соцреализма – вроде тряпичного грязно-малинового зайца под названием "Бегемотик Зрубля" (который «3 рубля», три рубля).

На трех серовато-красных опорах держался чуть приплюснутый кругляш корпуса, от которого кверху торчали какие-то три палочки с шариками на концах, а по бокам приляпаны маленькие бутафорские крылышки, как у летучей мыши. Вся эта мерзость и впрямь вызвала бы у меня ассоциацию с полками "Детского мира", если бы тварь не метнулась вдруг под массивного платяного шкафа, извивая при этом свои оказавшиеся весьма гибкими верхние конечности "шлеп-шлеп-шлеп. "

– Иринка, смотри!

– Ну и что это шлепает? Ты видел? – мать Ирина повернулась от входной двери.

– Слушай, а глюки могут шлепать? – спросил я, не сводя глаз со шкафа

– Могут. Акустические глюки называются.

– Вон мой акустический глюк под шкаф заныкался. Позови-ка народ, а то скажете потом "Диме больше не наливать!" Я пока его посторожу тут.

– Как он выглядел-то? – спросила мать Ирина вполне серьезно – На крыску хоть похож?

– Похож, красноватенький такой крысенок, на трех лапках.

– Совсем, как мое кресло теперь! – не преминула вставить она, направляясь к большой комнате.

– Не совсем у него еще и три шеи, и крылышки!

– Ну-у.. – разочарованно протянула Иринка, – тогда это и не крысенок вовсе, а обыкновенный дракончик.

– Эй, мужики! – Она распахнула дверь в смех и гитарное бренчание – Идите все сюда Димка до крысиных дракончиков уже допился сидит, глюк под шкафом караулит!

– Больше ему не наливаем! – приговорил Княже.

– Нет, серьезно, идите сюда. Я сама слышала, как его глюк шлепал!

– Шлёпал кого? И по какому месту? – покачнулись от хохота вышедшие в коридор пьяные мерзавцы.

Трезвый как адамант под стеклом, я решил поторопить события и допустил тактическую ошибку.

– Не верите, магистры! – стоя на одном колене у шкафа с заныкавшимся туда «акустическим глюком», я потянулся за шваброй, поудобней перехватив, ткнул, ручкой вперед в зловещую стивен кинговскую пустоту пространства между мебелью и полом. Как и положено по Стивену Кингу, пустота оказалась наполнена ужасом. Несусветным. Точней, несозвучным.

Дикое писклявое верещание на границе ультразвуковой области вдарило по ушам. Мой глюк выскочил на желтый свет.

Желтый, потому что Ирина включила в коридоре подпотолочный светильник с парой шестидесятиваттных ламп.

Я выронил швабру.

Элегантный и в полупьяном виде Кубик женственно взвизгнул и облокотился на Княже.

Вдумчивый Княже решил, что в этом хаосе не хватает мудрых старших товарищей и громко, в голос позвал свою маму.

Гнусная мелкая нечисть, вереща, проскочила мимо этих оболтусов в огромную, метров двадцать пять квадратных, кухню. Тёмную и страшную..

Из гостиной вышел Батюшка, посмотрел на сцену «шок, деморализация и капитуляция», отхлебнул из горла напоминающей воду жидкости, посетовал:

– Не знаю, что у вас тут случилось, но, Княже, если сюда и впрямь придёт твоя мама, мало тебе не будет, а нам завтра что ж, на метро разъезжаться?

Эгоистичный голос мелочной правды жизни оказался тем, чего не хватало.

– Хм, – первым опомнился Княже, – да, насчёт мамы это я перегнул палку. Не место ей здесь.

– Ну и кинь её кому-нибудь, гнутую эту палку! – деловито посоветовала МатьИрина, – а сам быстро взял у Димули швабру и общее руководство! А то упустили живность!

– Это неправильная живность, – прекратил отвратительно повизгивать Кубик, чтоб не икать, выпил жидкости напоминающей цветом воду из Батюшкиной бутылки «Смирновской», – это научно-техническая живность. Гляньте, нечто типа соляры на вид!