Страница 24 из 54
Распорядившись Португалией таким образом, Наполеон получал обратно Этрурию, необходимую для обустройства Италии, швырял изрядную приманку притязаниям князя Мира, откладывал окончательное решение в отношении Иберийского полуострова и даже оставлял открытым вопрос выдворения Браганса в Америку.
Договор о временном разделе Португалии был составлен согласно записке Наполеона, продиктованной Шампаньи, и подписан Искуэрдо со стороны Испании и гофмаршалом Дюроком со стороны Франции в Фонтенбло 27 октября. Договор этот приобрел, под названием договора Фонтенбло, печальную известность, ибо стал первым актом вторжения на Иберийский полуостров.
Едва подписи были поставлены, как генералу Жюно, чьи войска, вступившие 17-го в Испанию, уже дошли до Саламанки, был отправлен приказ двигаться на Тахо через Алькантару и следовать ее правым берегом, в то время как генерал Солано будет следовать с 10 тысячами испанцев ее левым берегом. Жюно настоятельно рекомендовалось отсылать в Париж всех португальских эмиссаров, которые будут выходить ему навстречу, говоря, что у него нет полномочий вести переговоры и он получил приказ двигаться на Лиссабон как друг, если не встретит сопротивления, или как завоеватель, если сопротивление будет ему оказано.
За внимание к излияниям Наполеона об Испании Талейран получил то, чего желал, а именно род верховенства в департаменте иностранных дел. Побежденный его ловкостью, Наполеон постановил, что великий вице-электор заменит в исполнении всех обязанностей не только великого электора, который находился в Неаполе, но и государственного канцлера, который правил в Милане. Талейран оказался, таким образом, одновременно сановником и министром, к чему всегда стремился и чего никогда не хотел Наполеон. Но в эту решающую и роковую минуту благоразумие удалилось и уступило место попустительству, куда более опасному у Талейрана, чем у кого-либо иного, ибо у него оно облекалось в формы здравомыслия.
Наполеон планировал отбыть в Италию тотчас после прибытия Толстого, ибо он не посещал своей любимой страны с 1805 года. Но внезапно, в минуту отбытия, известия из Мадрида остановили его и вынудили отложить отъезд. Известия, с некоторого времени начавшие делаться всё серьезнее, были самого странного и неожиданного свойства. Они возвещали, что 27 октября, в самый день подписания договора Фонтенбло, наследный принц Астурийский был арестован в Эскориале и помещен под арест в собственных покоях; что его бумаги конфискованы, в них найдены доказательства заговора против трона и принц теперь будет подвержен уголовному преследованию. Вскоре после этого письмо от 29 октября, подписанное самим Карлом IV, уведомило Наполеона о том, что старший сын короля, совращенный злодеями, составил двойной план покушения на жизнь матери и на корону отца. Несчастный король добавлял, что подобное покушение должно быть наказано и его подстрекатели разыскиваются; но что принц, будь он автор или сообщник столь отвратительных планов, уже не может быть допущен к правлению и теперь один из его братьев, более достойный верховного титула, заменит его при отцовском дворе и на троне.
Судебное преследование наследника короны и изменение порядка наследования трона были событиями огромной важности, они неизбежно должны были взволновать Наполеона, весьма озабоченного делами Испании, и не позволяли ему более отстраняться от испанских проблем. Призыв к его дружбе и советам, возвещая об ужасном и весьма позорном семейном несчастье, если всё описанное было правдой, вынуждал его проявить пристальное внимание к происходящему и даже вмешаться, чтобы справиться с последствиями. Более того, в то же самое время пришло письмо и от принца Астурийского, который также взывал к покровительству Наполеона и хотел стать не только его протеже, но и родственником, чуть ли не приемным сыном, получив руку одной из французских принцесс. Так несчастные Бурбоны – и отец, и сын – сами призывали и почти вынуждали вмешаться в их дела грозного победителя, и без того питавшего сильное отвращение к их немощи и слишком склонного прогнать их с трона, на котором они были не только бесполезны, но и опасны для общего дела Франции и Испании.
Чтобы объяснить эти странные обстоятельства, следует оглянуться назад и узнать, что происходило в последний год при испанском дворе. Испания представляла самые уродливые формы разложения во всей Европе: вырождающийся двор, над которым властвовал наглый фаворит, узурпировавший королевскую власть благодаря страсти бесстыдной королевы; честный и благонамеренный король Карл IV, не способный, однако, ни на какой труд, кроме охоты и почитавший даром небес возможность переложить управление страной на кого-нибудь другого; его развратная, словно византийская принцесса, жена, покорная бывшему гвардейцу, ныне князю Мира, преданная ему сердцем и отдававшаяся вульгарным любовникам, которых он сам ей выбирал; пустой, легкомысленный, ленивый, невежественный, плутоватый и трусливый князь Мира, не обладавший лишь одним пороком – жестокостью, всегда подчинявший себе своего господина тем, что брал на себя труд принимать за него вялые и капризные решения, которых хватало для мизерной активности опустившегося правительства, – все они довели Испанию до неописуемого состояния. Ни финансов, ни флота, ни армии, ни политики, ни власти над готовыми взбунтоваться колониями, ни уважения со стороны возмущенной нации, ни отношений с Европой, пренебрегавшей трусливым, коварным и безвольным двором, ни даже поддержки Франции, ибо презрение заставило Наполеона считать всё дозволенным в отношении державы, дошедшей до такого падения. Такова была Испания в октябре 1807 года.
С той поры как испанская монархия оказалась запертой между Пиренеями и окружавшими ее морями и могла не опасаться ни Нидерландов, ни Италии, ее главные интересы сосредоточились в морском флоте, включая управление колониями и собственными арсеналами. В колониях не было ни солдат, ни ружей для вооружения колонистов за неимением солдат. Состоявший при Карле III из 76 кораблей и 51 фрегата, флот располагал только 33 кораблями и 20 фрегатами при Карле IV. Восемь кораблей из их числа не подлежали ремонту. Оставалось 25, в том числе пять трехдечных, хорошо построенных и весьма красивых; одиннадцать 74-пушечных, посредственных или дурных; девять 54- и 64-пушечных, большей частью обветшалых и устаревшей модели. Половина фрегатов нуждалась в срочном ремонте. Только шесть кораблей из всего этого арсенала были готовы к отплытию, но с запасом продовольствия не более чем на три месяца, неполными экипажами и настолько загрязненной подводной частью, что полноценное управление кораблями делалось невозможным. Эти шесть кораблей находились в Картахене, оснащенные и снаряженные уже три года как и поднимавшие якоря, только чтобы выйти из порта и тотчас вернуться.
Ни в Кадисе, ни в Ферроле не было ни одного корабля, способного выйти в открытое море. В Кадисе, правда, имелось шесть оснащенных кораблей, но лишенных запасов продовольствия и экипажей. Матросов было достаточно, но, поскольку им нечем было платить, их не решались нанимать и оставляли бездеятельными в портах. Немногие из тех, кого нанимали, использовались не на эскадре, а плавали на канонерских шлюпах между Альхесирасом и Кадисом для защиты каботажа. Таким образом, весь испанский флот в рабочем состоянии сводился к шести оснащенным и снаряженным кораблям в Картахене и шести оснащенным, но не снаряженным кораблям в Кадисе. Из двадцати фрегатов оснащены были лишь четыре, и еще шесть можно было оснастить. Будущее виделось столь же печальным, как настоящее, ибо во всей Испании строилось лишь два корабля, так давно поставленных на верфи, что не верилось, что когда-нибудь они будут достроены.
В Ферроле, Кадисе и Картахене недоставало дерева, железа, меди и пеньки. Великолепные арсеналы, построенные при прежних правлениях и достойные испанского величия как своими размерами, так и способностью удовлетворить все нужды могучего флота, пребывали в запустении. Порты зарастали илом. Прекрасная внутренняя гавань Картахены заполнялась песком и нечистотами. Многочисленные каналы, через которые порт Кадиса сообщался с богатыми равнинами Андалусии, зарастали тиной и обломками судов. Один из двух складов арсенала Кадиса, девять лет назад уничтоженный пожаром, так и не был восстановлен. Канатное производство в Кадисе и Картахене было некогда лучшим в Европе, теперь же не находилось и нескольких квинталов пеньки, чтобы занять рабочих. Между тем Севилья, Гренада, Валенсия настойчиво призывали закупить у них пеньку, не находившую сбыта. Буки и дубы Старой Кастилии, Бискайи, Астурии и Сьерра-де-Ронда, прекрасные сосны Андалусии, Мурсии и Каталонии, поваленные на землю, гнили за неимением транспорта для доставки к верфям, где должны были использоваться.