Страница 16 из 42
и если бы недоверчивые, сомневавшиеся в его проекте, могли прочесть его личную переписку с министром морского флота, бесконечное множество его приказов и тайную исповедь его надежд Камбасересу, то от их неуверенности не осталось бы и следа. Все суда флотилии были собраны в Этапле, Булони, Вимрё и Амблетезе, кроме тех, что строились от Бреста до Байонны, ибо род каботажа, задуманного для их объединения, так и не позволил им обогнуть остров Уэссан. Но поскольку почти все суда строились между Брестом и устьем Эско, недоставало совсем незначительного количества. Собрали сто двадцать тысяч человек, которым назначалось переплыть на речных канонерских шлюпах. Остальные, как мы помним, должны были погрузиться на флоты Бреста и Текселя.
Голландская флотилия, строившаяся и собиравшаяся в Эско, запаздывала. Наполеон отдал командование ею адмиралу Верюэлю, которого весьма уважал и который того заслуживал. Голландцы, не особенно усердные и не особенно верившие в этот необыкновенный проект, чересчур дерзкий для их холодного и методического ума, участвовали в нем без всякого рвения. Однако усердие адмирала и настойчивые просьбы Семонвиля, нашего посла в Гааге, ускорили снаряжение судов в Голландии. Флот из семи линейных кораблей, в сопровождении многочисленных торговых судов, был готов перевезти из лагеря в Утрехте двадцать четыре тысячи человек под командованием генерала Мармона.
В то же время в Эско завершалась организация флотилии, состоящей из нескольких сотен канонерских лодок и крупных рыболовных судов. Оставалось уйти с этой якорной стоянки и пробраться через проходы Эско, гораздо более доступные неприятелю, чем берега Франции. Адмирал Верюэль, лично возглавивший свои подразделения, дал несколько блестящих сражений между Эско и Остенде. Несмотря на потерю пяти-шести лодок, он расстроил усилия англичан и обратил недоверчивость голландских моряков в доверие.
Голландская флотилия к весне 1804 года завершала свое объединение в Остенде, Дюнкерке и Кале и была готова принять на борт корпус маршала Даву, стоявший лагерем в Брюгге. Наполеону хотелось большего; ему хотелось собрать голландскую и французскую флотилии в портах, расположенных по левую руку от мыса Гри-Не, под одним ветром. Его желание старались исполнить, постепенно сближая лагерные стоянки войск и флотилий.
Наконец работы по снаряжению кораблей у побережья Булони были завершены, форты построены, доки вырыты. Справившись со своей задачей, войска вернулись к военным упражнениям. Они обрели дисциплину и поистине восхитительную точность движений и являли собой армию, не только закаленную многими кампаниями и приученную к тяжелому труду, но и маневренную, будто она годы провела на плацу. Эта прекраснейшая армия, какой доводилось когда-либо командовать королям и генералам, с нетерпением ждала прибытия своего только что коронованного полководца. Она горела желанием поздравить его и последовать за ним к театру новой и необычайной славы.
Наполеон испытывал не меньшее нетерпение. Но у флотоводцев возникли сомнения, смогут ли канонерские лодки, составлявшие флотилию, «скорлупки», как их называли, противостоять английскому флоту. Адмирал Брюи и адмирал Верюэль питали к этим лодкам величайшее доверие. Оба уже участвовали в стычках с английскими фрегатами, выходили из портов в любую погоду и обрели убежденность, что этих легких суденышек совершенно достаточно для переправы через пролив. Адмирал Декре, склонный противоречить всем на свете, и адмиралу Брюи охотнее, чем другим, думал иначе. Те из морских офицеров, что не были заняты во флотилии, то ли из предубеждения, то ли по обычной склонности критиковать всё, что делают не они, склонялись к мнению министра Декре. Адмирал Гантом, переведенный из Тулона в Брест, стал свидетелем одного происшествия, которое вселило в него большую тревогу за судьбу армии и императора. Вид канонерской лодки, перевернувшейся на его глазах на Брестском рейде, так что над водой показался ее киль, исполнил его беспокойства, и он тут же написал об этом морскому министру. На самом деле этот случай ничего не значил: груз на той лодке был размещен без предосторожностей, артиллерия дурно поставлена, люди не достаточно опытны, плохо распределенный вес в соединении с растерянностью экипажа привели к кораблекрушению.
Но адмирал Декре опасался не недостатка устойчивости лодок: Булонская флотилия, маневрировавшая уже два года при самых шквальных ветрах, сняла всякую неуверенность на этот счет. Вот что он возражал императору и адмиралу Брюи.
«Разумеется, – говорил Декре, – 24-фунтовое ядро, будь оно выпущено канонеркой или линейным кораблем, имеет одну и ту же силу. Будучи выпущено хрупким суденышком, которое трудно поразить и которое целится с линии погружения, оно причиняет те же разрушения, а часто даже большие. Добавьте сюда ружейную пальбу, страшную на коротком расстоянии, добавьте опасность абордажа, и станет невозможно не признать ценность канонерских шлюпов. На них установлено более трех тысяч орудий большого калибра, то есть столько же, сколько на целом флоте из 30–35 линейных кораблей, какой редко удается собрать. Но где эти шлюпы мерялись силой с большими английскими судами? В одном только месте, у побережья, при малой глубине, где большие корабли опасаются заплывать далеко, преследуя слабого, но многочисленного неприятеля, готового изрешетить их своими ядрами. Это похоже на армию, растянутую цепью и осаждаемую с высоты недосягаемых позиций тучей ловких и неутомимых стрелков. Но представьте эти шлюпы не на мелководье, а посреди пролива и в присутствии кораблей, уже не боящихся приблизиться к ним; представьте, кроме того, сильный ветер, который облегчит маневр кораблям и затруднит вашим шлюпам. Не окажутся ли они во множестве растоптанными и потопленными теми гигантами, с которыми их заставили сражаться?» «Возможно, мы и потеряем сотню шлюпов из двух тысяч, – отвечал адмирал Брюи, – но тысяча девятьсот переправится, и этого будет довольно для погибели Англии». «Да, но только если крушение сотни шлюпов не посеет ужас на тысяче девятистах оставшихся, – возражал Декре, – если сама их многочисленность не причинит неизбежной неразберихи, и если морские офицеры сохранят хладнокровие и не утратят присутствия духа, что может вызвать всеобщую катастрофу».
Кроме того, обсуждали возможность летнего штиля или зимнего тумана, в равной степени благоприятных, ибо в штиль английские суда не могли преследовать наши корабли, а в тумане были лишены средства их видеть, и в обоих случаях мы избегали устрашающей встречи с ними. Но сами по себе подобные обстоятельства, хоть и случались по два-три раза за сезон, не доставляли достаточной безопасности. Чтобы вывести всю флотилию, требовалось время двух приливов, то есть двадцать четыре часа, на переход – десять-двенадцать часов, а с потерями времени, всегда неизбежными, – примерно сорок восемь часов. Не следовало ли опасаться, что за два дня внезапные перемены в атмосфере захватят флотилию врасплох в самый разгар операции?
Таким образом, возражения министра Декре были весьма существенны. Наполеон черпал ответы в своем характере, в своей вере в удачу, в воспоминаниях о Сен-Бернаре и Египте. Он говорил, что самые его блистательные операции, несмотря на столь же великие препятствия, удавались; что нужно оставлять на волю случая как можно меньше, но всё же нужно что-то оставлять. Однако, не переставая отвечать на возражения, он умел их оценить. Этот человек, без конца испытывавший удачу и в конце концов отвративший ее, никогда не пренебрегал возможностью лишний раз избавить себя от опасности и добавить шанс своим планам. Дерзкий в замыслах, он привносил в их исполнение безупречную предусмотрительность. Именно чтобы устранить эти возражения, он и обдумывал непрестанно план неожиданного маневра, с помощью которого он мог бы ввести большой флот в пролив. Если бы этот флот, обогнав лишь на три дня английский флот из Дюн, прикрыл переход флотилии, все препятствия отпали бы. Адмирал Декре признавал, что в таком случае у него не останется возражений, и покоренный Океан откроет Великобританию удару французов. Если бы французы обеспечили себе превосходство более чем на два дня (ибо английский флот, наблюдавший за Булонью, не мог быстрее оповестить флот, который блокировал Брест, чтобы тот немедленно воссоединился с ним), этого времени было бы достаточно, чтобы флотилия вернулась от берегов Англии за новыми войсками, оставленными в лагерях, десятью-пятнадцатью тысячами лошадей и боеприпасами. Тогда силы становились так велики, что всякое сопротивление со стороны Англии делалось невозможным.