Страница 11 из 42
В знак уважения к волеизъявлению нации было решено провести плебисцит по вопросу об учреждении наследственной императорской власти в потомстве Наполеона Бонапарта и двух его братьев Жозефа и Луи.
Императору надлежало в течение двух лет принести торжественную присягу в присутствии высших сановников, высших должностных лиц, министров, Государственного совета, Сената, Законодательного корпуса, Трибуната, кассационного суда, архиепископов, епископов, председателей судов, председателей избирательных коллегий и мэров тридцати шести главных городов республики. Присяга приносилась, гласил текст нового конституционного акта, французскому народу на Евангелии. Составлена она была в следующих выражениях: «Клянусь охранять целостность территории Республики, положения Конкордата и свободу культов; уважать и заставлять уважать равенство прав, политическую и гражданскую свободу, неотменяемость продаж национального имущества; устанавливать налоги и пошлины не иначе как в силу закона; поддерживать учреждение Почетного легиона; править лишь с целью выгоды, благоденствия и славы французского народа».
Таковы были условия новой монархии, изложенные в проекте сенатус-консульта простым, точным и ясным языком, каким писались все законы того времени. Такова была третья и последняя трансформация, которую претерпела знаменитая конституция Сийеса.
Таково было творение конституционного комитета, собиравшегося в Сен-Клу. В последние дни его собраний Камбасерес и Лебрен отсутствовали. Наиболее мудрые сенаторы из состава комиссии сожалели об этом и дали почувствовать Наполеону, насколько важно удовлетворить двух его коллег, обойдясь с ними достойно. Наполеон не нуждался в предупреждениях, ибо понимал ценность Камбасереса. Он вызвал его в Сен-Клу, вновь объяснился с ним на предмет предстоящих перемен, привел свои доводы, выслушал его собственные и закончил обсуждение выражением своей воли, отныне непререкаемой. Он хочет короны и не потерпит противоречий. Впрочем, он предложил прекрасный способ вознаградить Камбасереса и Лебрена. Первому он предназначал сан великого канцлера Империи, второму – сан верховного казначея. Таким образом он обойдется с ними как и с собственными братьями, которые тоже должны войти в число шести высших сановников. Он объявил об этом решении Камбасересу, присоединив к предложению свою обольстительную ласку, которой не мог противостоять ни один человек, и окончательно привлек его на свою сторону.
Жозефа Бонапарта Наполеон назначил великим электором, а Луи Бонапарта – коннетаблем. Должности великого канцлера и генерал-адмирала оставались пока незанятыми. Наполеон колебался в выборе между членами своей семьи.
Талейран, главный изобретатель новых должностей, испытал по этому случаю первое разочарование, которое неприятным образом повлияло на его настроения и привело его позднее в оппозицию, пагубную для него и досадную для Наполеона. Поскольку место великого канцлера Империи, соответствующее судебному ведомству, предназначалось консулу Камбасересу, он полагал естественным получить место государственного канцлера, соответствующее ведомству дипломатическому. Но император высказался на этот счет определенно. Он не допускал, чтобы высшие сановники одновременно занимали министерские должности. Министры были ответственны и сменяемы, он мог отзывать и наказывать их по своему усмотрению. Генерала Бертье он ценил ничуть не меньше, чем Талейрана, однако и его, как и Талейрана, пожелал оставить министром и возместил ущерб обоим значительными суммами. Гордость Талейрана была особенно задета и, сохраняя любезность, он тем не менее постепенно дал прочувствовать это свое отношение льстивого недовольства, сдержанное поначалу, но ставшее впоследствии более явным и стоившее ему жестоких немилостей.
В армии и при дворе оставались еще должности, способные удовлетворить все притязания. Имелось четыре места почетных маршалов для генералов, уходящих на покой в Сенат, и шестнадцать маршальских жезлов для молодых генералов, призванных еще долго возглавлять французские войска. Четыре первых Наполеон дал Келлерману – в память о Вальми; Лефевру – за проявленную 18 брюмера доблесть и преданность; Периньону и Серюрье – за уважение, которым они по справедливости пользовались в армии. Из шестнадцати мест маршалов для действующих генералов он заполнил только четырнадцать, сохранив два места для награждения за будущие заслуги. Эти четырнадцать жезлов были даны: Журдану – в память о Флерюсе, Бертье – за выдающуюся и продолжительную службу в Генеральном штабе, Массена – за Риволи, Цюрих и Геную, Ланну и Нею – за неоднократно проявленный героизм, Ожеро – за Кастильоне, Брюну – за Гельдер, Мюрату – за рыцарскую доблесть во главе французской кавалерии, Бессьеру – за достойное командование гвардией, полученной им после Маренго, Монсею и Мортье – за их воинские доблести, Сульту – за его услуги в Швейцарии, Генуе и в Булонском лагере, Даву – за его поведение в Египте и твердость характера, разительные доказательства каковой он дал недавно, в деле с д’Арсенном, Бернадотту – за его добрую славу в армиях Самбры-и-Мааса и Рейна, но особенно за его родственные связи и несмотря на обнаруженную в сердце этого офицера ревнивую ненависть, которая уже заставляла Наполеона предчувствовать его будущее предательство, о чем он несколько раз говорил вслух.
Один генерал, который еще не был главнокомандующим, но командовал, как и генералы Ланн, Ней и Сульт, значительными корпусами и не менее, чем перечисленные офицеры, заслуживал маршальского жезла, не значился в списке новых маршалов. Это был Гувион Сен-Сир. Если он и не мог соревноваться с Массена воинскими доблестями и меткостью в стрельбе, то превосходил его в знаниях и таланте военных комбинаций. С тех пор как Моро был потерян для Франции из-за своих политических ошибок, а Клебер и Дезе мертвы, он и Массена оставались наиболее способными генералами. Наполеон, разумеется, был вне сравнений. Однако завистливый и неуживчивый нрав Сен-Сира уже начинал доставлять ему холодность высочайшего подателя милостей. Вместе с верховной властью пришли и ее слабости; и Наполеон, простивший генералу Бернадотту его мелкие измены, предвестники будущего большого предательства, не сумел простить генералу Сен-Сиру его критический ум. В то же время, генерал Сен-Сир получил звание генерал-полковника кирасиров.
Жюно и Мармон, верные адъютанты генерала Бонапарта, стали генерал-полковниками гусар и стрелков, а Бараге-д’Илье – генерал-полковником драгунов. Генерал Мареско был назначен генерал-инспектором инженерных войск, генерал Сонжи – генерал-инспектором артиллерии. Во флоте вице-адмирал Брюи, предводитель и организатор флотилии, получил жезл адмирала и должность генерал-инспектора океанского побережья, а вице-адмирал Декре – должность генерал-инспектора Средиземноморского побережья.
Предстояло также распределить высшие придворные должности. Двор организовывался со всей пышностью старой французской монархии и с бо́льшим блеском, чем императорский германский двор. Главным духовником императора стал кардинал Феш, дядя Наполеона, обер-камергером – Талейран, обер-егермейстером – генерал Бертье. Для двух последних эти придворные должности стали компенсацией за то, что они не получили мест двух высших сановников Империи. Должность обер-шталмейстера была предоставлена Коленкуру, в воздаяние за клевету ополчившихся против него после смерти герцога Энгиенского роялистов. Сегюр, бывший посол Людовика XVI при дворе Екатерины, более всего подходящий для того, чтобы обучить новый двор традициям старого, стал обер-церемониймейстером. Дюрок, управлявший Консульским домом, который превратился в Императорский, управлял им ныне в должности обер-гофмаршала.
К этим назначениям прибавилось еще одно, гораздо более серьезное, – назначение Фуше министром полиции в министерстве, восстановленном для него в награду за услуги, оказанные во время последних событий.
Всем этим назначениям и самому великому из них, которое превращало генерала республики в наследственного монарха, следовало придать характер официальных актов. Был составлен сенатус-консульт, чтобы представить его 16 мая 1804 года в Сенат и декретировать по заведенной форме. Как только представление состоялось, немедленно назначили комиссию для доклада. Доклад поручили Ласепеду, ученому и сенатору, наиболее преданному Наполеону. Он закончил его в сорок восемь часов и принес в Сенат 18 мая. Этот день назначался для торжественного провозглашения Наполеона императором. Решили, что председательствовать на заседании Сената будет консул Камбасерес, чтобы признание им нового монархического устройства стало более очевидным. Едва Ласепед окончил доклад, как сенаторы, без единого видимого проявления разногласий, единодушно приняли сенатус-консульт. С заметным нетерпением они исполнили необходимые формальности, каковыми сопровождается принятие подобного акта, торопясь отправиться в Сен-Клу. Сенат собирался в полном составе поехать в эту резиденцию, чтобы представить свой декрет Первому консулу и поздравить его с императорским титулом. Едва принятие сенатус-консульта завершилось, как сенаторы прервали заседание и наперегонки устремились к своим каретам.