Страница 22 из 23
– У разных людей по-разному. Все зависит от того, какая часть души у тебя от тела и какая – от духа. И я сказал «половина» в общем условно. Потому что у некоторых эта якобы половина может быть в три четверти, а то и больше. А у других она может быть так сильно охвачена духом, что тела в ней и половины не наберется. Но у всех людей по крайней мере на четверть душа состоит из воды. Вы правы.
«Помилуйте! Я никогда не утверждал, что душа и тем более моя душа состоит из воды!» – хотелось воскликнуть Профессору, но он удержался и возразил, стараясь сохранять прежнюю дружелюбность тона:
– Интересная у вас получается физиология. Однако на мой вопрос вы не ответили: из чего та часть души, которая не из воды?
Митин взгляд, направленный на Профессора, казалось, еще сильнее отдалился от его лица.
– У души нет физиологии. И я условно говорил о душе, когда сказал, что в ней есть вода. Некоторые ученые, правда, пытаются с помощью науки исследовать душу. Но ту часть души, которая связана с духом, наука уж точно не видит и не может видеть. И как же я вам, ученому, могу объяснить, из чего эта, духовная, часть души состоит? Но уверяю вас: воды в ней нет совершенно.
– Да вы прямо философ, Аркадич! – восхищенно воскликнул Петрович и своим восклицанием перебил ту мысль, которая уже почти вызрела у Профессора.
Телеведущий, который до этого смотрел только на спиннинги и на тросы, ведшие к поплавкам-крыльям, теперь с интересом взглянул на Митю и спросил:
– А вы… вы кто по образованию?
Митя, по-прежнему глядя в сторону Профессора и мимо него, вздохнул и грустно ответил:
– Они у меня разные.
«И, поди, все они у тебя неоконченные!» – вдруг злорадно подумалось Сенявину.
А Митя грустно улыбнулся и, впервые посмотрев Профессору прямо в глаза, добавил:
– И все они у меня неоконченные. Если формально судить.
Сказав это, Митя ото всех отвернулся и стал смотреть на воду.
Некоторое время плыли в молчании.
Его нарушил Петрович:
– Пока не клюет, позвольте вам, это самое, предложить.
Он оставил штурвал, шагнул к левому борту и распахнул одну из дверок. В открывшемся шкафчике стояли бутылки, бокалы разных форм и размеров, в целлофановых обертках лежали нарезки и бутерброды.
Вернувшись к штурвалу, Драйвер, глядя на Ведущего, объявил:
– Тут, значит, на разные вкусы: водка, виски, коньяк, закуска самая свежая.
– Спасибо, Петрович. Я не пью на рыбалке, – не улыбаясь, ответил Трулль.
Профессор сурово нахмурился и решительно подумал: «Я тоже откажусь!». Но вслух ничего не произнес.
Петрович же обернулся к Мите и пояснил:
– Все, как говорится, за счет дома. То есть, для гостей – бесплатно, Аркадич.
Митя его слов будто не слышал.
Профессору сначала с раздражением подумалось: «Нашел кому предлагать!», потом с обидой: «Один я пить не буду!». А следом за этим Профессор спросил:
– Виски какой у вас?
– Виски российские… коньяк армянский… водка «Питерская ночь»…, – откликнулся Драйвер, с удивлением глядя на Профессора, будто меньше всего ожидал от него интереса.
«Сам пей эту гадость!» – гневно подумал Сенявин и спросил.
– А поприличнее ничего не найдется?
– Есть этот, как его, «Хеннессу всоп». Его у нас недавно два генерала пили. Но он, это, французский и за него, так сказать, надо платить.
«Если уж пить с утра, то, конечно же, «He
– Грех, говорят, пить в одиночестве. Но я, пожалуй, пропущу одну рюмочку… армянского.
Петрович снова оставил штурвал, метнулся к шкафчику, и в мгновение ока в руке у него оказался наполненный коньяком бокал.
Драйвера, похоже, обрадовала сговорчивость Профессора. Во всяком случае он теперь только к нему обращался.
– Правильно, Профессор! – говорил он, подавая коньяк Сенявину. – Те два генерала, о которых я вспомнил, один из них тоже, как вы, перекрестился, а другой ему говорит: ну, теперь, по уставу, надо запить молитву, а то не подействует… Закусывать чем будем?
Профессор спросил лимон и салями.
Петрович то с правой стороны поправлял руль, то с левой нарезал лимон, разворачивал колбаску и продолжал рассказывать:
– Грех, значит, в сухомятку молиться. Это мне второй генерал сказал. А иначе, говорит, клевать не будет. И сначала они, как и вы, заказали армянского. Быстро убрали бутылку. А потом говорят: теперь можно и по вражескому коньяку ударить беглым огнем. Это когда, значит, пьют не по команде, то есть не тостами, а немедленно по готовности, как первый генерал объяснил, тот, который крестился. Тогда, говорит, еще лучше клевать будет. Когда все очаги сопротивления будут подавлены.
– Ну и как? Клевало? – усмехнулся Сенявин. Он после нескольких глотков коньяка и ввиду проявляемого к нему внимания чувствовал себя все более благодушно и даже игриво.
– Со страшной силой, профессор! – воскликнул Петрович. – Так подействовала, что я сам был не рад. Прикиньте: восемь зачетных рыбин и еще три незачетных. И мне одному и лодкой управлять, и рыбу вываживать, и подсаком работать.
– Почему одному? А доблестные генералы? – удивился Профессор.
– Какие тебе генералы! – махнул рукой Драйвер. – Они после своего беглого огня по французскому не только, это самое, у врага очаги подавили, но и сами вырубились и заснули. А бедный Петрович..! – Тут Драйвер не удержался и произнес короткую, но, судя по всему, грубую фразу на своем угорском наречии и заключил: – Все я вместо них выловил, по двум пакетам разложил, чтобы каждому генералу поровну было. А они, когда мы уже на базу приехали, только проснулись и говорят: ах, жеваный кот, сколько мы рыбы-то надергали!.. Очень были довольны. И хозяину велели премию мне выписать.
– Интересные у вас клиенты, – это Трулль произнес, который внимательно следил за спиннингами, но изредка все же поглядывал на Драйвера.
Петрович сперва подал Профессору блюдечко с ломтиками колбасы и лишь затем обернулся к Ведущему, что тоже понравилось Сенявину.
– У нас гости разные, – сказал карел. – Иногда такие бывают, что нам о них и рассказывать-то нельзя.
– Бандиты что ли? – осведомился Трулль.
– Разные, говорю… Вот в прошлом годе приехали трое банкиров или кто они там, попробуй их теперь разбери. Погода была неклевая, и я их предупредил, что не клевая будет. А они: ты нам, капитан, хотя бы одного лосося поймай, мы тебе скажем спасибо. Ну, говорю, одного-то наверно возьмем.
Драйвер оборвал рассказ, заметив, что у Сенявина бокал опустел.
– Еще не прикажете, профессор?
Андрей Владимирович согласно кивнул, но приказал налить поменьше, чем в прошлый раз.
Драйвер налил столько же и продолжал, радостно глядя теперь на Ведущего:
– Часа два, а то и три, Саш, прикинь, ни на одну палку даже не тюкнула, хотя я все воблеры перепробовал. И вдруг на один, как ты говоришь, со времен викингов, взял красаве́ц килограммчика на три. Хорошо сел. Иначе они бы его и к лодке не подвели. Я сразу понял, что все они лохуны, как у нас называют… Но ты дальше слушай. Один из них, значит, вываживает, а другой стал его снимать на это самое… ну, на видео. Мне дали подсак. И меня тоже снимали. А когда, слава богу, вытащили, и я хотел вынуть крючок, тот, который снимал, говорит: нет, ты его выбрось за борт, теперь я его буду тянуть, а другой меня будет снимать… Как тебе, Сань? Нормал?!
– И ты, конечно, выбросил, – безразлично ответил Трулль и, взявшись за штурвал, выровнял движение лодки, которую стало несколько заносить в сторону от прежнего курса.
– А что ты мне предлагаешь?! – испуганно воскликнул Петрович. – Гости, блин! Их всякое желание для нас закон! Ну, конечно, если это, так сказать, не нарушает безопасности… Тут у нас еще строжее… Выбросил однозначно. Вернее, аккуратно опустил его снова в воду… Короче, второй лохун его стал как бы вываживать, а первый снимать. И снова подняли на борт. И тут, как ты, наверно, догадываешься, третий нарисовался. Давай, говорит, снова ловить, меня еще не снимали. Ну, танцы на этом самом… как там у вас в телевизоре называется, я забыл?!.. И главное вижу, они ему рот надорвали, а он у нашего лосося маленький, с ним надо душевно, а не рывками, как они это делали…