Страница 23 из 53
– Стой, кто идёт? – услышал я глуховатый окрик Бабочкина.
Похоже, кто-то явился на запах готовящегося обеда. Я этого кого-то хорошо понимал, самого аромат с ума сводил. С Лосевым мы среагировали вполне похвально. Я встал на одно колено и, откинув проволочный приклад автомата, упер его в плечо и целился в сторону источника шума. Лосев залёг у костра, выставив в ту же сторону ствол пулемёта.
– За обедом присмотри, а я схожу, узнаю, в чём там дело, – велел я и, придерживая автомат, чтобы в секунду открыть огонь от живота веером, как это показывалось в фильмах про войну, поспешил в сторону часового.
Кстати, ничего общего с реальностью, немцы так не стреляли, а предпочитали целиться прижимая приклад к плечу. Так оно как-то надёжнее. От живота, может, и стреляли, но это по пьяни, или когда массовый загон или прочесывание идёт. В бою никогда.
Особо я не тревожился, мне хорошо было видно Бабочкина. Тот спокойно с кем-то разговаривал, а вот его собеседника видно было плохо, только силуэт фиксировался за стволами деревьев. Что-то светлое было.
– Что там, боец? – спросил я, подходя.
– Девушки из медсанбата, товарищ майор, – ответил тот.
В принципе, я это и сам видел, неподалёку от нашего часового действительно стояла молодая девица лет двадцати в форме сержанта медицинской службы РККА, с заметно уставшим лицом, но живыми глазами, которые с большой надеждой смотрели на меня. Она была в тёмно-синей юбке и светлой, как будто выцветшей гимнастёрке. Пилотки не было, вместо нее берет.
– Продолжай вести охранение, – велел я красноармейцу, и когда тот продолжил неторопливое патрулирование вокруг лагеря, посмотрел на девушку: – Представьтесь, сержант. Сообщите, как вы тут оказались?
– Мы за грузом медикаментов поехали на станцию, там заночевали, а утром война началось. Мы быстро обратно… – заторопилась та, глотая некоторые буквы в словах.
– Сначала начните со своего звания и должности, – прервав девушку, велел я. – И застегните верхнюю пуговицу, всё же вы разговариваете со старшим по званию.
Та на меня недовольно взглянула, но всё же застегнула пуговицу и, сообщив, что она медсестра отдельного армейского медсанбата, продолжила рассказ, что вчера с военфельдшером, водителем и бойцом из комендантского взвода, выделенного для охраны, выехала к железнодорожной станции. Они должны были забрать медикаменты согласно присланным заявкам. Прибыли они поздно, и после загрузки остались ночевать на территории станции. Дальше понятно, война, налёт, гибель людей вокруг. Медиков на станции хватало, поэтому военфельдшер приказала возвращаться, и они поехали обратно. Почти добрались, но по пути попали под обстрел с воздуха, одиночный истребитель их обстрелял и, не добивая, после первого захода полетел дальше. Немецкого лётчика нисколько не смутили красные кресты на машине. Боец был убит, машина горела, остальные не пострадали, кроме военфельдшера. Та когда из машины выпрыгивала, ногу умудрилась вывихнуть. Машина в хлам, начала гореть. Отошли в лес, решили дальше идти, а тут немцы на мотоциклах, стрельба вокруг. Водитель весь день нёс старшего машины. Той ногу вправили, наложили фиксирующую повязку, но идти сама она не могла. Вывих стопы, причем, похоже, серьёзный. Шли всю ночь, с частыми остановками, ночь провели в этом лесу. Потом снова пошли, слышали орудийную стрельбу – это, видимо, нас, – пока не наткнулись на Бабочкина. За эти дни больше никого не видели, только наши войска, но те быстро проскальзывали или были слишком далеко, чтобы привлечь к себе внимание. Одиночных или больших групп не замечали, да и вообще старались держаться подальше от любых источников шума. Немцы дважды встречались, оба раза на мотоциклах. Не ели со вчерашнего дня. Ещё в обед у водителя закончилась немногочисленная провизия, так что голодны были все трое. Где остальные, понятно, рассмотрели издалека Бабочкина, вот и выслали разведку. Он в своём синем комбезе и чёрном шлемофоне бросался в глаза, поэтому на разведку пошла Анюта, сержант Анна Забегалова. Водитель, что нёс военфельдшера, на ладан дышал и сейчас отдыхал, так что сил на разведку у него просто не было.
– Хм. Вы не сказали, кто у вас командир. Хотя попытаюсь угадать. У неё фамилия случайно не Смирнова? – закинул я удочку, поэтому не особо удивился ответу:
– Смирнова, – изумилась девушка. – Вы с ней знакомы?
– Позавчера познакомились, и надо сказать, не в то время и не в том месте. Ведите их сюда. У нас как раз поздний обед, так что поснедаем вместе. Бабочкин! Помоги медикам до лагеря дойти.
– Есть!
Красноармеец, хрустя листвой и мелкими ветками, пробежал мимо, придерживая пулемёт, и заспешил за сержантом, а я развернулся обратно в лагерь.
– Михалыч, у нас гости, и эти гости не ели уже сутки, так что потроши закрома.
– Наши?
– Наши. Два медика и водитель. Медики – девушки. Военфельдшер мне знакома, я ей вместе с отцом генерал-лейтенантом Смирновым помог отбиться от диверсантов. Мне генерал за это свой наградной маузер подарил. В сидоре лежит. В субботу это дело было… Скажем так, с девушкой я себя вёл немного грубо, поэтому вполне возможно, она меня узнает и всё же попытается расцарапать лицо.
– Это что же вы ей сказали, товарищ майор?
– Дурой назвал, тупой овцой. Несколько раз, причём при отце.
– И генерал не заступился за дочь?
– Ну, там сложная ситуация была, я её так в чувство приводил, у девушки истерика случилось, так что не заступился… Ах да, я тогда по гражданке был, под сельского маскировался.
– По службе?
– По бабам, – усмехнулся я.
– То дело, – одобрительно хмыкнул тот. – Вон они, уже идут.
Бабочкин и неизвестный мне боец лет сорока на сцепленных руках несли Смирнову, которая держалась за их плечи. Сержант, семеня, спешила следом. На плече у неё висела винтовка, видимо водителя, у него на ремне были подсумки, а в руках она несла пулемёт Бабочкина. Вот он был для неё тяжеловат, дивчина заметно устала.
– Ты?! – ахнула Смирнова, сразу меня узнав.
– Невежливо тыкать незнакомым людям, – менторским тоном заметил я, после чего добавил с широкой улыбкой: – А в одежде вы тоже ничего.
В ответ в меня полетел шлемофон, сорванный с головы красноармейца. До чего дотянулась взбешённая военфельдшер, то и кинула. Хорошо, в кобуру не догадалась залезть.
– Вон оно как, – глубокомысленно хмыкнул Лосев и разрядил обстановку: – Обед готов, рассаживайтесь, товарищи.
Против обеда гости не возражали, голодными глазами смотрели, как Лосев снял котелки с костра и расставил их на плаще с подготовленной остальной снедью. Расселись мы группками по двое. Ложек на всех не хватило, например, у девушек их совсем не было, у водителя нашлась, завёрнутая в тряпицу, а у нас были. Пришлось бы делиться и использовать по ложке на двоих, но на счастье, в трофейном ранце нашлись столь необходимые столовые приборы, и красноармеец торжественно их подарил девчатам. Так что уплетали мы так, что за ушами трещало. Даже вприкуску со свежим хлебом, спасибо немцам. Отдельно была тонкими кружочками нарезана сырокопчёная колбаса. Её тоже расхватывали на бутерброды. Девушки ели из одного котелка на пару, мы с Лосевым из второго, Бабочкин с водителем медсанбата, ефрейтором Жаровым, из третьего.
После обеда, когда вода для чая закипала в тех же отмытых котелках, а я заканчивал более подробно расспрашивать, как медики тут оказались, сержант вдруг подпрыгнула, что-то вспоминая.
– Товарищи танкисты, мы ведь танк брошенный видели. Юрий Михайлович сказал, что в нём топлива нет. Огромный танк, в три моих роста.
– «Двойка», что ли? – удивился я.
– КВ, – кивнул водитель. – Огромная башня у него и пушка в сто пятьдесят миллиметров, не меньше.
– Точно «двойка». Далеко?
– Да нет, тут рядом. Минут пять идти, – снова вклинилась в разговор сержант.
– Интересно. Надо бы посмотреть. Сейчас чаю попьём, я, Бабочкин и Жаров прогуляемся до него. Ефрейтор, танк открыт?
– Нет, все люки закрыты, товарищ майор. Открыть без ключа не смог.