Северная корона

— Теперь вы отправитесь на космическую станцию, а ваше дело передадут капитанам, нуждающимся в телепате. Как вы знаете, по правилам флота на борту обязательно должен быть как минимум один телепат, но чаще берут больше. Миссий сейчас хватает, так что надолго без дела вы не останетесь, особенно если учитывать вторичную способность.

Альда знала, что никто не позволит ей выбирать команду. Такой привилегией, пожалуй, обладали только телепаты из первой десятки. А она, хоть и оказалась неожиданно близка к ним, все равно была новичком. Ей, как и многим другим солдатам специального корпуса, надлежало подчиняться капитану.

Было непривычно думать о том, что теперь какой-то неизвестный капитан будет смотреть на ее снимок, читать всю ее жизнь, выбирать ее, возлагать на нее надежды… Но так даже лучше, что от нее ничего не зависит, Альда устала принимать сложные решения.

— Знаете, Мазарин, это уже исключительно мое предположение, а вовсе не факт… — задумчиво добавил куратор. — Но вам, думаю, полезно будет узнать. Сейчас в миссии «Исход» остро не хватает команд. У вас, с вашим номером, есть все шансы оказаться именно там.

— Миссия «Исход»? — повторила Альда. — А что это?

— Если я прав, вы очень скоро узнаете. А пока можете быть свободны. Ваш транспорт отправляется на станцию завтра, и если вам есть, кого повидать на Земле, используйте этот шанс — сложно сказать, когда вы снова окажетесь здесь. Мои поздравления, Мазарин. Вас ждет интересное будущее.

***

Воздух был тяжелым и душным из-за дыма костров. Привычную тишину ночи нарушал гул сотен голосов, но людей было не видно — они оставались где-то в стороне, за скудным пятном света, и от этого казались потусторонними. Во всем, что здесь происходило, было что-то древнее, средневековое, и Блейн уже не чувствовал, какой сегодня день, какой год… Да разве это важно? И даже металлическое крыло космического корабля, нависавшее над ними, теперь казалось всего лишь очередной скалой.

Многие разделяли мнение Блейна, им было тяжело смириться со всем, что здесь происходило. Невозмутимым остался, пожалуй, только подсудимый. Он стоял перед ними, гордо расправив плечи, и смотрел взглядом победителя. Не похоже, что он чувствовал себя виноватым… Он, кажется, даже жалел их, неразумных детей, не способных видеть дальше своего носа! Он был провидцем, они — варварами, разжигавшими вокруг него ритуальные костры.

— Как вы можете участвовать во всем этом? — поинтересовался Фостер Ренфро. — Неужели вы не видите, как низко вы опустились?

— А кто в этом виноват? — зло поинтересовалась Рене. — Кто виноват в том, что все поселение лишено электричества?!

Блейну казалось, что для нее этот суд станет самым большим испытанием. Они с Фостером были практически ровесниками, они выросли вместе и вместе управляли вторым поколением. А теперь он в цепях, а она — судья, взирающая на него через огненную стену. Разве не чудовищно?

Однако саму Рене это, похоже, нисколько не смущало. Когда речь заходила о соблюдении законов, она мгновенно забывала о былых связях. Блейн даже завидовал такому умению!

— Генераторы скоро починят, — невозмутимо указал Фостер. — Я бы сделал это сам, если бы вы не бросили меня в клетку. Крайне бездарное, неконструктивное решение.

— Не нужно выставлять это как разовую мелочь, из-за которой мы, безумцы, устроили истерику, — посоветовал Оливер. — Все мы знаем, что ты давно шел к этому моменту, к этому суду и приговору.

— Тебя послушать, так я это намеренно… Я хотел быть приговоренным!

— А разве нет? — оскалилась Рене.

— Нет. Я был более высокого мнения о вашей цивилизованности. Я думал, что вам хватит ума понять: именно я делаю правое дело, ради которого можно потерпеть некоторые неудобства.

Толпа, невидимая во тьме, зашепталась громче. Люди были злы, Блейн чувствовал это. По одному они не решились бы напасть, они слишком уважали Фостера Ренфро и даже побаивались его — первобытным, почти мистическим страхом. Но, объединившись, они становились слишком похожи на стаю животных, которая не знает жалости.

Фостер тоже понимал это.

— Неудобства — так ты это называешь? — возмутилась Рене.

— Никто же не умер.

— Но мог умереть! Не говоря уже о том, что ты сделал жизнь всего поселения хуже!

— Да неужели?

— Как будто ты сам не знаешь! Ты отнял у нас один из лучших залов. А ведь вместо твоих игрищ его можно было отдать… Ну, например… Роженицам!

— Роженицы, насколько мне известно, неплохо справляются со своим делом и в других залах, — отметил Фостер. — А то, чем я занимаюсь, — не игрища, а суровая необходимость. То, о чем все вы забыли.

— Ты только и делаешь, что расходуешь ресурсы, электричество… а теперь вот и технику ломаешь! Ради чего все это? Результата нет!

— Ты не права. Результат есть — и значимый.

— Но никому не нужный, — вздохнул Оливер. — Фостер, послушай… То, что твой отец отказывался прекращать, — это еще нормально. Он был человеком старой закалки, он пожертвовал всем, чтобы выполнить свою миссию. Да и времена тогда были другие… Но ты должен видеть, что все изменилось. Глупо заниматься исследованиями, делая вид, что мы — все еще научная миссия.

— А разве нет?

— Давно уже нет. Мы так и не успели ею стать.

Пока спор шел между представителями второго поколения, и Блейн мог не участвовать, притвориться, что его здесь нет. Сам себе он казался самозванцем, занявшим чужое место в совете. Может, повезет, и ему вообще не придется говорить?

Но нет, легких решений не было. Наступил момент, которого Блейн боялся с самого начала: Фостер Ренфро посмотрел прямо на него.

— Ну а ты что же? Тоже считаешь, что это напрасная трата времени?

— Я согласен с Оливером. Времена изменились, и мы больше не можем заниматься тем, чем занималось первое поколение.

Прозвучало убедительно, уверенно даже. Он говорил и выглядел как истинный лидер, и это усмиряло толпу.

Им не нужно было знать, что в глубине души Блейн чувствовал себя маленьким мальчиком, в страхе склонявшим голову перед своим отцом.

— Вот, значит, как, — горько усмехнулся Фостер. — Как быстро ты отказался от наследия своей семьи!

— Потому что это наследие тащит всех нас на дно! — не выдержал Блейн. — Разве ты не понимаешь? Все, прошлого больше нет, мы должны жить будущим. Тем, которое нам досталось, нравится нам это или нет! Исследования — это непозволительная роскошь, когда мы должны сосредоточиться на выживании!

Но даже теперь Фостер был несгибаем. Легко было понять, что он ни на секунду не усомнился в себе. Ему было не важно, кто выступает против него — его сын или целое поселение. Он знал, ради чего пришел в этот мир, и готов был выполнять свою миссию до конца.

Поэтому когда он обратился к толпе, его голос был все таким же величественным и спокойным.

— Слушайте все, хотя я сильно сомневаюсь, что вы способны услышать. Я скажу вам то, что говорил всегда, в робкой надежде, что хотя бы теперь вы меня поймете. Вам не нравится, что я работаю в лаборатории, а не хожу на охоту вместе с вами. Вам не нравится терять драгоценное электричество, когда вас пугает ночная тьма. Вам кажется, что я — ваш враг, который ставит под угрозу ваше существование на Арахне. Но это не так.

— Хватит уже этого бреда, наслушались! — взвизгнула Рене.

— Дай ему договорить, — осадил ее Оливер.

А Фостер словно и не слышал их, он продолжал:

— Весь секрет в том, что есть краткосрочная работа над выживанием, а есть — долгосрочная. Краткосрочная работа — это то, что делаете вы. Вы выбираетесь в джунгли, ищете еду, заботитесь о том, чтобы у нас была вода, собираете топливо для огня, разбираетесь, из чего можно сделать лекарство, а что лучше не трогать. Это все правильно и нужно. Но не менее нужно и то, чем занимаюсь я, потому что мои исследования — это залог выживания в долгосрочной перспективе.

— Вот как? — насмешливо поинтересовалась Рене. — Чем же они помогли нам?

— А они и не должны помогать вам, потому что они направлены не на нужды поселения. Как вы уже припомнили на этом судилище, мой отец был из первого поколения. Один из лучших ученых! Он пережил катастрофу и увидел мир, в котором мы оказались. Он понял, что это страшный мир! Его слова оказались пророческими: мы здесь уже много лет, а не продвинулись дальше выживания.