Страница 12 из 467
— Мы делаем обычный еженедельный обход помещений гостиницы. Со мной явились два надзирателя. Между нами говоря, они оба идиоты. Пусть осмотрят комнаты, все это продлится не более двух минут. Ты должна только идти впереди и вести нас.
Не дожидаясь ответа, он снова открыл дверь и впустил двух своих спутников.
Они вежливо поклонились Диане и осмотрели замки, люстры, звонки и оконные затворы, а затем перешли в ту комнату, где лежал Дик.
У изголовья кровати стоял Рудольф.
Диана, с нахмуренными бровями, стояла тут же. Ей этот обход был крайне неприятен.
Оливетта была тоже здесь.
Вдруг, когда оба надзирателя подошли к кровати, Грин сорвал с головы парик.
Оказалось, что это был Патси. А его спутники в один миг превратились в Ника Картера и Тен-Итси.
Одним прыжком Ник Картер подскочил к громко вскрикнувшей от ужаса Диане, скрутил ей руки на спине и наложил ей наручники, а Тен-Итси связал Оливетту.
Рудольф яростно вскрикнул, выхватил из бокового кармана нож и занес его над беспомощным Диком. Но прежде чем он успел нанести удар, раздался выстрел и меткая пуля из револьвера Патси раздробила руку преступника.
Диана поняла, что отнекиваться не имеет смысла, и с беззаботным видом созналась во всем.
Она познакомилась с несчастным Файрфильдом только для того, чтобы иметь возможность убить его. Поужинав с ним в ресторане, она, налив ему в вино несколько капель опия, хладнокровно заколола его, когда он крепко спал.
Совершенно хладнокровно она села на электрический стул.
Рудольф бесновался в своей камере, как помешанный и в конце концов разбил себе череп об стену.
Оливетта была судом оправдана, так как ее нельзя было уличить в соучастии.
Дик скоро оправился от впрыскиваний морфия.
Но он изменился. Веселый юноша стал неузнаваем. Он спокойно и сосредоточенно исполнял свои обязанности и стал молчаливым. В день казни Дианы он стал еще более задумчив.
— Я нравился ей, — бормотал он, — не понимаю только, каким образом в таком дивно прекрасном теле могла жить такая преступная душа.
Амазонка
I
Человек неподвижно сидел на берегу небольшого пруда и, затаив дыхание, наблюдал. Это был крупный мужчина со слегка располневшей талией, коротко стриженными волосами и тяжелым, покрытым морщинами лицом. Но как любой из индейцев, живущих в джунглях, он мог часами сидеть терпеливо и тихо. Жили и двигались только его глаза, мгновенно фиксирующие любое колебание в зарослях болотной травы и камыша. Гигантские кузнечики перепрыгивали со стебелька на стебелек, оводы и личинки роились на поверхности воды. Но человек следил за другим замершим существом, приготовившимся к прыжку с листа водяного гиацинта: тяжелые черные крылья его были плотно сложены за спиной, мощные клешнеобразные челюсти венчали восьмидюймовое тело. Человек уже видел этих гигантских жуков в действии, видел, как они легко переламывали карандаш своими сильными челюстями, способными до кости прокусить человеческий палец. Неудивительно, что их называли жуками-титанами; они и были титанами в мире насекомых, уничтожающими жертвы, намного превосходящие их по размерам.
Испарина струйкой сбежала по толстой шее человека, но он не пошевелился. «Вечное пекло, — проворчал он про себя, — вечный проклятый давящий зной, вечный липкий пот». Он так и не привык жаре, хотя уже почти двадцать лет торчал в этом преддверии ада.
Внезапно глаза его сузились: огромная зеленая лягушка с белесым брюхом, пересекая пруд, приближалась к водному гиацинту. Она двигалась короткими рывками, выныривая на поверхность, чтобы ухватить стрекозу или водяную личинку.
Человек наблюдал, как лягушка подплывает все ближе и ближе, жирная, с набитым брюхом, вся поглощенная своим занятием. Она уже достигла водяного гиацинта, на мгновение ушла под воду, затем вынырнула вновь на поверхность и медленно поплыла в зарослях слабо колышущихся листьев. Жук-титан молнией промелькнул в воздухе, словно выстрелив сильными задними ногами. Острые клешнеобразные челюсти вонзились в тело лягушки чуть ниже шеи. Лягушка, почти в три раза превосходящая жука, рванулась было назад. Ее мягкая плоть все еще содрогалась от удара. Погрузившись в воду, она метнулась несколько раз, вновь выпрыгнула из воды, но ей не удалось сбросить с себя противника. От боли лягушка вновь взвилась в воздух, почти преодолев в прыжке расстояние до берега, но похожие на кусачки челюсти гигантского жука вонзились в нее еще глубже.
Все было кончено в одно мгновение; тело лягушки, еще живое, судорожно подергивалось, а жук уже начал кромсать свою жертву.
Мужчина шлепнул себя по колену, издав то ли клич, то ли смех, и сдвинул маленькую шляпу из пальмового листа на затылок. Вот как это будет, — сказал он себе, поднимаясь на ноги и улыбаясь тяжелой жестокой улыбкой. Да, именно так все и будет, повторил он, смахивая испарину с шеи. Как этот жук-титан, он будет только тихо сидеть и ждать. Они обязательно придут, у него есть все основания быть уверенным в этом. Если ЭТО так важно, как он думает, американцы должны появиться с минуты на минуту. Ему остается только ждать, ждать, пока они сами не свалятся ему под ноги. А если они не придут… тогда все теряет смысл, не стоит дней, а может недель ожидания в этих проклятых богом, алчных, всеядных джунглях.
По пути домой, когда он брел, возвращаясь в деревню, на тропинку скользнула ядовитая черно-желтая коралловая змейка. Он плюнул в нее, и она исчезла в спутанных зарослях. Он растер ладонью испарину на лбу, хлопнул на шее мошку, привлеченную запахом пота. Чертова жара, злобно ворчал он. Нигде не было от нее избавления, днем и ночью, в дождливый и сухой сезон — она была всегда. Конечно не следовало бы ударяться в запои, но с другой стороны, пил он чтобы хоть немного забыться от этого угнетающего зноя.
В деревне человек миновал низкие стены старых зданий католической миссии, добрел до маленькой хижины и опустился на верхнюю ступеньку деревянной веранды. Почти мгновенно в полумрак дверного проема возникла женщина с висящими плоскими грудями ниже пояса обернутая в нечто, напоминающее юбку.
— Гин, черт тебя побери, — злобно зарычал мужчина, поднимая тяжелую толстую руку, — ты что, до сих пор не научилась?!
Женщина отпрянула, скрылась в полумраке, в следующе мгновение возникла вновь с бутылкой, заполненной прозрачно жидкостью. Мужчина взял бутылку, следя взглядом, как она возвращается в дом.
…Он купил ее пять лет назад в одном индейском племени. Сейчас он подумывал, не вернуть ли ее обратно. Она стала для него ничем, пустым местом. Он овладел ею прошлой ночью, облегчил себя, но она осталась ничем, бесчувственным телом. Ему не доставляло теперь удовольствия даже бить ее.
Он сделал длинный глоток джина и откинулся назад, лениво думая, не узнал ли об ЭТОМ кто-нибудь еще и не появятся ли другие. Впрочем, это не имело значения, кроме того, что лишний раз подчеркивало всю важность происшедшего. Все они будут беспомощны, как младенцы, здесь, в стране Амапа, они будут брести наощупь как слепые, будут дергаться, словно рыба на крючке. Даже он, Колбен, не мог бы сказать с уверенностью, что он знает джунгли, но он знал их лучше кого бы то ни было, за исключением тех племен, которые каким-то образом умудрялись жить в этих глухих местах, не обозначенных ни на одной карте.
Он облизнул толстые отвисшие губы в предвкушении близкого мига торжества. В конце концов это его единственный шанс, возможность выбраться из этой смердящей адской дыры, иметь деньги, а значит, и все остальное. Он вновь засмеялся грубым резким смехом, вспомнив о жуке-титане и лягушке. Да, ему остается только ждать.
Они придут, и он, Колбен, будет готов к встрече.
В это же время, почти за пять тысяч миль от Колбена, в центре Вашингтона, с таким же волнением ждал другой человек, нетерпеливо глядя в окно на хитросплетение машин и автобусов, мчащихся по площади Дюпона.