Страница 19 из 470
— А также для того, чтобы все на много миль вокруг догадались по их звуку, где мы находимся, — подхватила Тарита, и в ее голосе прозвучали упрек и скрытое превосходство. Она вышла из комнаты и вернулась с двумя охотничьими луками, один из которых протянула Нику. Он сразу увидел, что это большие луки с прямыми концами и 65-футовой натяжкой.
— Это оружие не только эффективное, но и бесшумное, — произнесла девушка. — Если, конечно, владеешь им.
— Я могу стрелять, — сказал Ник. — Однако я стрелял только из спортивных луков.
— Они слишком чувствительны для охоты, — ответила Тарита. Малейшая ошибка — и промах. Эти же луки намного устойчивее.
Девушка вышла во дворик, выдернула из колчана, лежащего на земле, стрелу со стальным наконечником и протянула ее Нику, одновременно указав на ствол чахлого баньяна с нарисованной красной меткой.
— Мы с отцом Остином любим пострелять здесь, — пояснила девушка.
Ник вложил стрелу в тетиву, поднял лук и выстрелил — стрела вонзилась в верхний конец крошечной красной черточки. Он остался доволен выстрелом: в этом деле была необходима постоянная практика, а ее-то как раз у него и не было вот уже много лет.
Тарита подняла свой лук, и Ник поразился силе ее прекрасных тонких рук, когда она без видимого усилия оттянула тетиву назад. Ее стрела попала прямо в центр метки.
— Ненавижу хвастливых проводников, — Ник одобрительно улыбнулся, В ответ девушка засветилась одной из своих ослепительных улыбок.
— О’кей, все ясно, — сказал он. — Оставляю свои ружья на попечение отца Остина.
Тарита весело кивнула:
— К тому же луки намного легче.
Ник повесил лук на плечо, взял колчан и вышел. В случае необходимости у него под рукой всегда есть «Вильгельмина». А 9-миллиметровый «Люгер» может проделать отличную дыру в любом предмете, успокоительно сказал он себе. Тарита прикрепила короткий мачете к его поясному ремню, объяснив, что во влажном лесу нет необходимости в длинных лезвиях.
Отец Остин уже поджидал их за калиткой, чтобы проститься и пожелать удачи.
— Благословляю вас, дети мои, — произнес он, осенив их крестом. — Я буду молиться за ваше благополучное возвращение.
Ник в ответ помахал ему и поспешил за девушкой, заметно ускорившей шаг, через городишко, затем по узкой тропинке мимо маленького пруда и, наконец, вдоль опушки джунглей. Тарита двигалась как кошка, в плавном чувственном ритме, выводя его этим из душевного равновесия. Ник был рад появлению высоких деревьев, которые отвлекли его внимание.
…Не успели они вступить в джунгли, как Ник тотчас почувствовал себя поглощенным ими, словно гигантская переплетенная дверь захлопнулась за спиной, полностью отрезав от остального мира. Их встретил первобытный мир — мир, возвращающий назад, к истокам времени, когда человек был всего лишь незваным гостем на прекрасной цветущей земле. По мере того, как они углублялись все дальше и дальше, Ник отчетливее испытывал устрашающее чувство, что ничего другого в мире уже не существует. Он вернулся к реальности, лишь нащупав под сафари-жилетом свою «Вильгельмину».
Самым же неожиданным образом поразило его удивительное ощущение нереальности, отсутствие материальности этого странного мира. Он ожидал услышать какофонию звуков, а вместо этого — безбрежное молчание, изредка нарушаемое только резким криком макао или тукана. Иногда тишину разрывала трескотня обезьян, но все же большую часть времени они шли сквозь молчаливый сумеречный мир. Но вскоре Ник почувствовал, что вокруг них кипит жизнь — затаившаяся, наблюдающая жизнь — миллионы пар глаз, следящих за их продвижением. Нику пришлось потратить время, чтобы вникнуть в замысловатые формы природного камуфляжа, и ближе к полудню он уже мог отличать огромных углокрылых кузнечиков от листьев, на которых они сидели; их конечности с полфута длиной с окрашенными и красный цвет шипами — от подобных им колючек; зеленых древесных мушек — от листьев, в пышной зелени которых они устроили себе гнезда.
Они изрядно углубились в джунгли, прокладывая себе путь среди переплетающихся, карабкающихся, свисающих и извивающихся деревьев, тянущихся к небу в вечной борьбе за животворный лучик солнца. Лианы, ползучие древесные стебли которых по толщине напоминали торс взрослого человека, свисали вниз живыми канатами. Корни пандануса переплетались с корнями душительницы фиги и баньяна. Колючий капок со своими толстыми торчащими отростками, острые шипы, защищающие ствол амазонской пальмы, контрастировали с плоской блестящей гладкой корой ареки. Нику встречались фиалки размером с небольшую яблоню, молочаи, цветущие на высоте ста футов от земли, великолепные бледно-лиловые огромные орхидеи, украшающие верхние ветви деревьев.
Огромные цветы с плотно прилегающими лепестками, живые четырехквартовые хранилища для отстоявшейся воды, служили превосходными природными резервуарами. Они укоренялись на ветках деревьев. Все было огромных размеров, большее, чем обычно, и казалось, что именно это и есть жизнь, и она существует только здесь, перед глазами. Эта жизнь была окутана в тяжелый сладкий аромат бесчисленных цветов и в зной, влажный, давящий зной, делающий непосильной ношей даже легкий лук. Таков был этот странный призрачный мир, эта переплетенная нить жизни, эта страна, где каждую минуту ощущалось дыхание смерти рядом с ликованием жизни.
После полудня Ник заметил, что Тарита начала часто оглядываться, бросая на него озабоченные взгляды. Наконец она остановилась и уселась на широкий крепкий корень гигантского баньянового дерева.
— Ты в превосходной форме, Ник Картер, — с восхищением произнесла она. — Я не думала, что ты сможешь продержаться со мной в таком месте столь длительное время.
— То же самое могу сказать и о тебе, — ответил Ник, скользнув глазами по ее длинным ногам, глубоко дышащей узкой голой талии Она оперлась своей гибкой шеей о корень; ее карие глаза были печальны.
— Нет, со мной дело обстоит иначе, — сказала Тарита. — Эти джунгли — частица меня самой, моей души. Я знаю, во всех учебниках Сен-Мишеля сказано, что такого не бывает. Все ученые: Мендель, Дарвин и им подобные — они поведали людям, что может передаваться по наследству, почему и когда. Я все это хорошо изучила. И все же я утверждаю, что они не знают очень многого. Быть рожденным в джунглях — это значит быть частью этих джунглей.
Ник улыбнулся, взглянув на девушку сверху. У него не было аргументов в пользу ее слов, кроме этой естественности, с которой она вписывалась в окружающий мир. И все же она была не более естественной, чем ранее, когда обедала и вела приятную светскую беседу. Неожиданно она вскочила:
— Посиди здесь и отдохни немного. Сейчас поужинаем. Я скоро вернусь.
Ник проводил глазами ее тонкую фигуру, исчезнувшую в зарослях стеблей бамбука. А через несколько минут она появилась вновь, неся в руках связки бананов, персики и нечто похожее на плоды манго. Из маленького холодного родничка, почти скрытого с глаз, они начерпали питьевой воды. Ник наблюдал за Таритой, как она ложится на землю, чтобы напиться из него: ее грудь — два нежных холмика — поднялась и наполовину выскользнула из выреза платья.
— По-настоящему мы поужинаем с наступлением темноты, перед сном, — просто сказала девушка, поднимаясь на ноги. Ник приблизился к ней сзади почти вплотную, и они двинулись дальше, прокладывая путь в зеленом лабиринте.
По неуловимым природным часам, по точности не уступающим созданным человеком, стало вдруг ясно, что солнце уже заходит. Внезапно угнетающее молчание джунглей раскололось. Сначала стая пестро раскрашенных попугаев вспорхнула с деревьев и устремилась вниз, хрипло крича и яростно хлопая крыльями. За ними последовали длиннохвостые попугаи, и их более пронзительный визгливый крик присоединился к хриплому облигато. Затем вдруг разом заверещали обезьяны, и вскоре Ник отчаялся установить всех участников этого гвалта, окружившего со всех сторон: обезьяны-ревуны в блестящем отливающем металлом и всеми оттенками меди одеянии, черноголовые капуцины, мертвенно-бледный уакарис, беличьи обезьяны и бесчисленные орды других. Все они устремились вниз с деревьев, раскачиваясь, перелетая и прыгая с ветки на ветку. Несколько позже в этот скрипучий визжащий хор влились голоса углокрылых кузнечиков, лягушек, жаб и гигантских насекомых: все это слилось в своеобразной гармонии. Тарита предостерегающе подняла руку, прислушиваясь с улыбкой на лице. В ее карих глазах было разлито блаженство, как у людей, слушающих любимую песню. Ник подошел поближе и взглянул на нее.