Страница 12 из 13
– Есть, курс 160, высота 8.200.
Автопилот был выключен, пилотировал вручную, удерживая курс, высоту и скорость. Это я умел делать неплохо. Почему не даёт команду на включение автопилота? Видимо хочет проверить меня на технику пилотирования. Проверяй, не жалко. Техника у меня была на высоте.
Я повернулся к командиру: «Виктор Федорович, куда летим-то?»
Сзади кто-то ехидно заметил: «Стажёр не знаком с заданием?»
«Город Кабул, Демократическая республика Афганистан. Где Советский народ оказывает дружескую помощь братскому афганскому народу, за что братский афганский народ долбит, что есть мочи советских солдат», – спокойно сказал майор. Видимо я сильно изменился в лице, и майор добавил: «Паша, мой совет. Не думай о политике, от этого башку сразу снесёт. Думай о полете, о том, как тебе эту самую башку, а также головы ещё пяти членов экипажа, в целости и сохранности домой вернуть. Через полчаса перелетим границу, где каждая сволочь только и думает о том, как бы тебя сбить».
Все молчали, может меня стеснялись, а может уже всё выговорили. Я глядел вперёд. Облачность, которая была достаточно плотной при взлёте, рассеялась. Впереди начинались горы. Этот вид меня заворожил. Никогда мне не приходилось летать над горами. Черные глыбы хребтов, со снежными верхушками наползали на нас. Казалось, что они будут выше нас и мы не сможем перелететь через них, но каждый раз очередной хребет оказывался ниже и мы спокойно его пролетали. Правда спокойным полет уже назвать было нельзя, нас достаточно хорошо трепал ветер. Я пытался заглянуть вниз, в ущелье и не мог увидеть его дна.
– Управление передать первому, – вернул меня в кабину голос майора.
– Есть.
– Первый управление принял.
– Второй управление передал.
– Экипаж, начинаем снижение. Паша, руками ни чего без моей команды не трогать. Руки со штурвала сними, ты пока не знаешь, что ими делать. «Может Костю разбудить», – раздался сзади голос бортмеханика. «Не стоит, справимся, да, Паша? Все только по моей команде». Штурман Игорь спросил: «Афганская посадка?» «Нет, все нормально, горы чистые», – ответил ему радист. Я опять не понимал, что значит горы чистые и афганская посадка. Потом спрошу. За окном быстро темнело. Мы летели по ущелью достаточно быстро, быстрее, чем положено по Наставлению. Впереди ничего не было видно. И только силуэты темных гор по бокам. Скорость снижения была тоже достаточно большой. И вдруг, там впереди, где мгновение назад ничего не было, засветилась дорожка огней – ВПП5.
– Шасси, закрылки полностью, – раздалась команда.
Я быстренько перевёл рукоятку шасси на выпуск, и как только загорелись лампочки «Шасси выпущено» перевёл рукоятку закрылков на максимум. Самолёт как будто упёрся в вату. Я повис на ремнях. Игорь бодро читал высоту и скорость. Я не успевал соображать, много это или мало, как мы бойко ударились о бетон и быстренько покатились по полосе.
– Паша, тормози.
Я плавно нажал на педали. Глянул вперёд. Быстро приближались огни торца полосы, а мы все ещё бодренько катились. Я ещё сильнее нажал на тормоза.
– Тормози, тормози, – прокряхтел майор, – сумел разогнать, теперь сумей остановить.
– Не понял, Виктор Федорович?
– Я сказал, шасси и закрылки.
– А я что?
– А ты шасси выпустил, а закрылки секунд через пять.
Наконец мы остановились метрах в двух от конца полосы. Майор добавил оборотов и начал рулить на стоянку.
– Так ведь в Наставлении написано, сначала шасси, а потоми закрылки.
– Ты, Паша, Наставления выучи и забрось куда подальше. У нас здесь свои Наставления. Написанные кровью наших погибших товарищей.
Прозвучало достаточно пафосно из уст майора, и только в последствии я понял значение его высказывания.
Мы пошли в аэропортовскую столовку. В животе у меня урчало, да и все был голодны. Как я понял, у экипажа это был третий рейс без перерыва. Быстренько проглотив макароны с котлетами, мы вернулись к самолёту. Возле грузового люка аккуратными штабелями стояли одинаковые ящики. Оружие, наверное, подумал я. И только подойдя ближе, при свете фар, я увидел на ящиках фамилии.
– Это что, Виктор Федорович? – робко спросил я.
– Груз 200.
Я, конечно же, знал, что такое груз 200 и мне стало как-то не по себе. Полный багажный отсек трупов.
– Отвоевались ребята, – сказал бортмеханик.
– Вот так, старлей. Сюда живую силу, назад – груз 200, – сказал майор. Мне стало немножко жутковато. О том, что в Афганистане идёт война, я, конечно, знал. Но почему-то не думал, что на этой войне гибнут люди. Война была где-то далеко. В Союзе о ней знали мало, по телевизору в новостях практически не показывали.
Самолёт быстро загрузили, и мы получили разрешение на вылет. Была ночь. Абсолютная темнота. Кое где по аэродрому горели лампочки, но они не давали никакого света. Огни на ВПП были тоже выключены. И только огромные, чуть мерцающие звезды светили на той части неба, которая не закрывалась горами. Майор скомандовал: «Стажёр в левое, Костя, из отгула вызываю, занимай правое, а я посплю немного. Завтра в отпуск, дел валом. Паша, если меня довезёшь целого и здорового, стажировка у тебя закончится. Пилотировать умеешь, видел. Если что, ребята помогут. А тебе нужно становиться командиром. Летать тебя научили, а вот быть командиром – этому не научишь. Либо есть эта жилка в человеке, либо нет. И тогда до пенсии будешь вторым. Все. Не трясти и не будить», – и майор, взяв какой-то бушлат с вешалки, вышел из кабины.
Все четверо посмотрели на меня. Мне было как-то не ловко. Но я по-хозяйски уселся в левое кресло, пристегнулся и думаю, с чего начать.
Но тут подал голос Костя: «Чего рты разинули? За работу, уже ночь на дворе».
Все быстренько начали щелкать переключателями, запускать двигатели. Двигатели ровно загудели. Константин сказал: «Старлей, я сам вырулю, а то в потёмках заедешь не туда». Я кивнул. Костя вырулил на полосу, она была жутко темной. Фары и ходовые огни не включали. Мы стояли и ничего не делали. Минуту, две. Я уже заёрзал на своём месте. «Двигатели прогреты», – доложил бортмеханик. И тут полоса вспыхнула огнями, так что с темноты было больно глазам. Костя посмотрел на меня и кивнул. «Экипаж, взлетаем», – каким-то чужим голосом скомандовал я и толкнул РУДы вперёд. Костя положил на РУДы свою руку и вывел двигатели на максимальный режим. Бортмеханик подстраховывал его. Самолёт резво покатил по бетонным плитам, штурман читал скорость. Я очутился в своей стихии. Мы взлетели, скорость росла и её рост я компенсировал увеличением скорости подъёма. «Курс 60», – скомандовал штурман. Я неспеша повернул штурвал, держа крен в пределах 30 градусов.
– Командир, держи 45, – подсказал Костя.
– На такой скорости 30, это максимум, – ответил я.
– Я знаю, но иначе мы можем вписаться вон в тот склон, – и Костя показал пальцем в темноту ночи.
Я не стал искать склон, в который мы можем вписаться, а просто ещё повернул штурвал, пока указатель крена не встал на отметке 45. Запищала сигнализация «Крен велик». Но скорость уверенно росла, и сигнализация вскоре выключилась. А дальше все было как обычно, как у меня было уже сотни раз. Правда тогда я сидел на правом кресле второго пилота, а сейчас в левом. Все немного не так, как я привык. Но ничего, быстренько разобрались. Экипаж хорошо знал своё дело, и мы спокойненько летели. Я вгляделся в темноту ночи. Ничего не было видно. Ни земли, ни горизонта и только звезды были на своём месте. Спать не хотелось. Куда меня забросила судьба? Ещё вчера ночью я спал в родительском доме, где одиноко жила моя мама, где прошла вся моя жизнь, пока я не уехал в училище. Раненько утром мы с мамой пришли на автобусную остановку и я, попрощавшись с ней и утерев ей слезы сел в автобус. Затем самолёт до Ташкента и вот не прошло и суток, как я в небе над Афганом с полным багажником страшных ящиков.
– Старлей, снижаемся, посадка в Ташкенте, на спец. стоянке нас уже ждут, – сказал Игорь.
5
ВПП – взлётно-посадочная полоса