Страница 4 из 25
– Уходи! – закричал он, – ты пролил свою порцию, поднимай с земли если хочешь!
Но похлебка вся растеклась и перемешалась с грязью, поэтому собрать ее обратно в миску не было возможным.
– Давай проходи быстрее, не задерживай очередь! – заорал на меня полицейский.
Я вышел из очереди и стал ждать пока отец и мать получат свою порцию. Разумеется я знал что они поделятся со мной похлебкой. После того как они получили еду, мы все вместе отправились обратно в комнату, там сидели два моих брата, которые уже доели свою порцию еды и собирались пойти на улицу погулять.
– Мы на улицу, – сказал мой старший брат.
– Хорошо! – сказал отец.
Я сел на кровать. Отец и мать отлили мне в миску часть своей похлебки и я принялся есть, ложек тут не было, поэтому похлебку пили прямо из краев миски. После того как я закончил есть и немного подавил чувство голода, уставший и обессиленный, подавляемый грустью и отчаянием я лег на кровать и уснул.
Вот что значило получить два штрафных балла, я не думаю, что мне стоит объяснять, почему семь штрафных баллов было равносильно смертному приговору. Скажу лишь, что многих из тех, кто набирал много баллов забивали на улицах их же соседи по дому. Унижать и угнетать штрафников-грешников было единственным развлечением рабочих в выходные дни. Никого не мучила после этого совесть, ведь священник разрешал устраивать расправу над одержимыми дьяволом, и людям это даже нравилось. Служить богу, вот была всеобщая задача, только служа богу, и смиренно работая на Правителя можно было спастись. Всех кто служит богу, и является праведником – бог спасет, ведь бог нас любит. А тех кто отступит от правил бога – бог сурово покарает.
Рабочие дни текли тихо и размеренно. Утром люди выходили на работы, тридцать минут в течение рабочего дня давалось на обед, обедали в общих столовых, затем снова возвращались на работу, после рабочего дня людей заводили в столовую и снова кормили. После этого все отпускали домой. Приход на работу строго контролировался путем регистрации электронного кода на браслете. Поэтому не придти на работу было не возможно.
Я вместе с моими двумя братьями работал на картонной фабрике, мы делали коробки. Работа скажу я не самая тяжелая, здесь в основном работали дети, это уже позже, по наступлении восемнадцати лет, детей переводили на тяжелые отрасли производства, в цеха и на заводы. А тут проходило наше детство. Сидишь целый день у конвейера, по которому направлены картонные пласты, затем берешь эти пласты с конвейера и собираешь из них коробку, в течение каждого часа проходит контролер и забирает собранные коробки, которые ты складываешь возле себя, и ставит в рапорте норму выработки. Вокруг тебя тоже сидят дети разных возрастов и работают, никто ни с кем не разговаривает, каждый погружен в свои мысли. На серых стенах нашего цеха, всегда висят иконы и портрет Императора. С утра коротаешь время тем, что ожидаешь обеда. Как только я делал коробку и клал ее возле себя, я поднимал свой взор на иконы и молил бога о прощении моих грехов – так велел делать священник. Затем когда ко мне на конвейере подъезжали следующие картонные части коробки, я снова принимался за работу. Обычно к обеду ноги мои полностью затекали и невыносимо болели, поэтому поход в столовую воспринимался как великое облегчение. Затем после того как обед заканчивался все снова шли за свои рабочие станки. Ежесекундно со стены на нас смотрел Правитель, вернее его огромный портрет. Священник говорил, что правитель наместник бога, и тоже путем божественной силы за всеми нами наблюдает. Хоть по воскресеньям священник уверял что Правитель нас всех любит и думает о благе каждого, мне его взгляд почему-то добрым не казался, хоть я в молитвах и обращался к святому правителю, как велел священник, и молил его простить мою грешную душу, меня всегда почему то пугали его глаза, они были какими-то пустыми и в них читалось что-то вроде отвращения. Хотя тогда в детстве я еще даже не знал такого слова, но уже даже тогда, инстинктивно чувствовал в правителе что-то не доброе, хотя я и гнал от себя прочь эти мысли, поскольку считал их греховными. Ведь правитель на земле исполняет волю бога, а значит он тоже как и бог, нас всех любит, а все сомнительные мысли священник называл греховными, поэтому чтобы спасти свою душу и попасть в рай, я гнал от себя все сомнения прочь, и молил бога простить меня, за то что я осмелился сомневаться. Когда рабочий день подходил к концу, и мы должны были идти в столовую чтобы поесть, все станки выключались, и в зал заходили помощники священника – настоятели. А это значило что наступало время вечерней молитвы. Все мы выходили из-за наши рабочих станков и становились на колени. Настоятели читали молитву, а все мы должны были за ними повторять в унисон. Надо сказать что настоятели были одеты схожем образом со священником, такой же балахон черного цвета, но что их отличало, так это то что бороды у настоятелей были короче чем у священника. Молитва проходила под неустанным контролем полицейских, все мы должны были стоять на коленях, и держать спины прямо. Все те, кто сутулились во время молитвы, или допускали какие-либо посторонние движения, тут же получали удар дубинкой по спине. В молитве мы обычно благодарили бога за еду, и за то что он дает нам возможность служением искупить свои грехи. После того как молитва заканчивалась, нас вели в столовую, там кормили, а после этого отпускали домой. Вот и весь рабочий день. После такого рабочего дня, когда я приходил домой, сил ни на что не оставалось, конечно хотелось и погулять, побродить по кварталу, но как правило такая роскошь выпадала нам только в выходной день, а в будни, когда приходишь домой, то сил с трудом хватает на то чтобы добраться до кровати. Следующий день тянется точно также. Вот и вся жизнь рабочих в рабочем квартале.
Временами вот так вот идешь с работы, смотришь на небо, затянутое серой дымкой и думаешь: «а что же есть за нашим рабочим кварталом, как там живут люди за горизонтом», да и надо признаться что я даже не знал насколько большой наш квартал, что там и говорить, я не знал ничего на счет того насколько большой или маленький этот мир. Вот так и думал, что эти бараки, переплетающиеся с заводами, тянутся и тянутся уходя за горизонт и опоясывают собой землю, а где-то там далеко сидит Правитель, который все знает и все видит, ведь именно этому нас учили, и за всем наблюдает. А еще выше, где-то на небе сидит бог, который нас всех любит и ставит на земле своих правителей, которые помогают нам искупать грехи работой, а еще я думал, что бог с нами разговаривает через священников, которые называли себя гласом божьим. Примерно так я думал о мире, и даже боялся сомневаться ведь это было грешно. За сомнения в боге и его справедливости и всеобщей любви можно было попасть а ад и обречь себя на вечные муки. Какой сейчас год я не знал, да и особо не думал о времени и датах, тогда для меня дат и все временное разграничение у меня укладывалось в понятие рабочего дня и семи дней в недели. Что было в прошлом я тоже не знал, я думал что всегда так было, что существовали рабочие кварталы, где люди работали, а за порядком следил бог. Возможно я бы и прожил так всю свою жизнь, но примерно через месяц после того как меня избили в церкви в жизни моей произошли изменения.
В Воскресное утро к нам в комнату ворвались полицейские, с ними был какой-то человек в белом халате, украшенном красным крестом. Примерно такие халаты носили медики, к которым нас водили в лазарет, когда кто-то заболевал. Но этот отличался от наших медиков, потому что крест был гораздо больших размеров и был вышит не на рукаве, а проходил вдоль всего халата, да и к тому же мне его лицо не было знакомо. Полицейский подошел к моей кровати и еще сонного схватил меня за руки и подтащил к себе. Я невольно вскрикнул. Полицейский отвел меня к человеку похожему на медика, который начал пристально на меня смотреть. Вначале он осмотрел мои руки, затем приказал мне открыть рот и посмотрел на мои зубы. Затем то же самое сделали с двумя моими братьями. Родители уже проснулись и в испуге смотрели на происходящее.