Если настигнет проклятие

Дамьяна, когда возвращается в дом, направляясь обратно к Софии. Он чуть не врезается в него, но мгновенно пытается обойти, как тот его останавливает.

- Что происходит, Алек?

Дамьян его раздражает, но не в эту минуту, сейчас его вообще не способно ни что разозлить.

- Я знаю, где находится Лена.

Глаза брата мечутся в непонимании, его настораживает чересчур взбудораженный вид Алека.

- Что? – не верит он. – Откуда?

Нет, всё же может разозлить.

- Позже, Дам, объясню, – бросает Алек и начинает поспешно подниматься наверх.

Дамьян разрывается между желанием последовать за братом и подождать, как просил его Алек. Но столько времени прошло в поисках Лены, что он не удерживается.

- Объясни хотя бы, куда так торопишься? – поднимаясь следом, интересуется он.

На мгновение Алек останавливается, и впервые за все прошедшие дни Дамьян видит на лице брата привычную ухмылку.

- Собираюсь заключить сделку с дьяволом.

Глава 20

Я должна отсюда выбраться.

Выбраться, во что бы это ни встало. Времени, проведённого в раздумьях после прошлого визита Виктора, хватило, чтобы понять, что такому безумному человеку, как он, ни в коем случае нельзя заполучить бессмертие. Дикость, я по-прежнему частично сомневаюсь в его рассказе, но он настолько логичен, сопоставляющий все вопросы с ответами, что мне ничего не оставалось, кроме как принять его слова за правду.

Заставляю себя думать, спасаясь от саморазрушения. Мне нельзя больше верить в проклятие, даже если это оно.

Собираю себя по кусочкам и принуждаю мозг думать и думать, проворачивая в голове всевозможные исходы. Но всё тщетно, если признаться честно. Каждый раз я натыкаюсь на главную проблему: я не знаю, где нахожусь.

Военная база.

Правительственная лаборатория.

Лагерь заключённых.

И ещё множество безумных вариантов, о которых когда-то начиталась в книгах. А их я прочитала немало.

Единственное, что теперь я у меня имеется: примерное знание, какое сейчас время суток. На ночь свет тускнеет, на завтрак всегда белки, обед – суп, на ужин получаю порцию мясного. И по моим подсчётам, после разговора с Виктором, прошло два дня. Он снова не приходит, и я не знаю, связано это с его занятостью, или же он попросту не хочет меня больше видеть. Я склоняюсь ко второму варианту.

Что-то произошло. То, что я никакими словами не смогу описать. Также, как и не смогу придумать название его существу. Он больше не человек, это очевидно, но он и не один из подобных мне. Тогда кто – он? Чудовище, которое требуется уничтожить. О чём я обязательно подумаю, если смогу выбраться отсюда.

Хотя бы из камеры.

Поэтому я стала безоговорочно послушной. Съедаю всю принесённую мне пищу и позволяю Александру осматривать себя, пусть даже и знаю, для чего он надо мной так хлопочет. Однако Виктор сдержал своё обещание – еда действительно стала нормальной, без прежнего привкуса горечи и преследующей слабости после её приёма. И я позволяю ему полагать, что тоже держу свои обещания. Сама же вместо этого коплю силы и продолжаю придумывать, как уговорить Виктора или Александра устроить мне экскурсию.

Продолжаю и продолжаю несколько дней, лёжа бездействуя и глядя в потолок, пока в один момент красный цвет на электронном замке сменяется на зелёным, и я едва ли не давлюсь своим сердцем.

Даниил.

Несколько секунд я не понимаю, что это значит. Во мне даже успевает зародиться надежда на спасение, как во одно мгновение она разрушается, когда он наклоняется и ставит возле кровати тряпичные кеды.

Я проглатываю обратно своё сердце. В ту бездну, что накапливает боль. Он выпрямляется, но смотреть в упор на меня отказывается.

- Надевай, – говорит он.

Мне требуется время, чтобы отыскать свой потерянный голос.

- За что? – просто спрашиваю я.

Но он меня понимает. Даниил поворачивает голову в сторону противоположной стены и два раза шумно сглатывает, прежде чем ответить.

- Мне не позволено с тобой говорить.

Виктор. Он сделал это специально. Я должна была увидеть своими глазами, что есть те, кто выбрал его. А затем я осознаю ещё одну вещь, и моё горло сжимается.

- Алек, – с трудом шепчу я. – Ты видишь его?

Столько жалости к самой себе и ни одной мысли про Алека. Если он знает, кто предатель, то какого ему сейчас? Если он конечно не думает о другом. О том, что его наверняка медленно истязает. Он не простит себе этих ошибок, хотя во всем виновата только я. Даже в том, что пропала. Я не была осторожна и ничего не рассказала ему, когда начала догадываться про Орден. Но я до сих пор считаю, что ему не нужно было знать. Чем бы в итоге это всё ни закончилось.

Даниил наконец-то смотрит на меня. В мои застланные слезами глаза. И на мгновение на его лице проскакивает раскаяние.

Он качает головой.

- Они уже должны были обо мне догадаться.

Облегчение. Неуместное и не совсем правильное. Но я всё равно ощущаю его от того, что такой вариант лучше.

Я смаргиваю слёзы и пытаюсь унять что-то извивающееся в желудке. Держу себя в руках, как бы ни было сложно. Я буквально обязана быть хорошей. Однако обувь всё равно не надеваю, просто гляжу на её расплывающийся образ.

- Нам нельзя задерживаться, – в голос Даниила пробирается едва заметное волнение. Виктор держит и над ним власть?

Поднимаю на него взгляд и прищуриваюсь, пытаясь прочитать эмоции на его лице.

- Надену, – размеренно говорю я, словно у моего голоса вообще отсутствует интонация, когда вижу, насколько для него это важно. – Но только если ответишь, за что ты так поступил с нами.

Глаза Даниила расширяются, его зрачки пульсируют беспокойством. Есть что-то важного в том, что он не хочет говорить.

- Это просто моя работа, – в итоге произносит он. – Ничего личного.

Он лжёт. И мне становится интересно, неужели у Виктора есть власть абсолютно над всеми?

- Я тебе не верю, – прямо выкладываю я. – Он нашёл и твоё слабое место.

Даниил резко вскидывает голову, сверлит меня каким-то одичавшим взглядом. Я задела его за живое.

- Твоё право, – сквозь стиснутую челюсть цедит он, чтобы не подавать вида на вспыльчивость. – Я ответил тебе, так что обувайся, или я сообщу Виктору, что ты отказалась выполнить его просьбу.

- Никто не сомневается, – также резко бросаю я. – Тебе не привыкать доносить.

Даниил сжимает губы так, что на выражении его лица появляется некая боль, и я вижу в этом отчаяние. Возможно, я его понимаю, но всё равно ненавижу.

Однако я тоже не вольна ослушаться Виктора, надо мной у него безграничная власть, потому, получив для себя хоть какой-то ответ, надеваю обувь и встаю.

Меня наконец выведут из камеры.

Но прямо перед выходом Даниил меня останавливает и протягивает мне бутылёк с тёмно- красной жидкостью.

- Выпей.

Мне не нравится её цвет, однозначно вызывающий сомнения.

- Что это?

- То, что откроет эту дверь для тебя. Без этого ты не выйдешь.

Даниил ждёт ещё несколько секунд, пока я хмуро разглядываю бутылёк, пытаясь понять, зачем мне вообще нужно это принимать.

- Пей, – настаивает он, когда его терпение заканчивается. – Обещаю, что особого вреда это тебе не причинит.

Особого, замечательно.

Значит, вред всё же причинит. И я начинаю догадываться какой. Вот, почему оно равно цене выхода. В бутыльке находится тоже, что и раньше находилось в моей еде. Если я буду ослаблена, ничем никому не смогу навредить. А также сбежать.

Дважды замечательно.

Но другого выхода у меня нет, нужно хотя бы выяснить, что это за место. Набрав полную грудь воздуха, выхватываю из его руки бутылёк и, зажмурившись, разом выпиваю горькую жидкость.

Я не наблюдаю на лице Даниила радости, напротив, больше печали, когда передаю обратно пустой флакон в его руку, но теперь он кивает и открывает дверь.

Попытка номер два – меня действительно выводят из камеры.