Страница 17 из 23
Это телепатия?
Эдди смутно сознавал, что его лицо абсолютно ничего не выражает. Он подумал, что в данных обстоятельствах его следовало бы за это объявить победителем Академического Конкурса на Звание Лучшего Актера Года. Он посмотрел в окно и увидел, что самолет подруливает к сектору авиакомпании "Дельта" терминала международного аэропорта Кеннеди.
Я не знаю этого слова. Но вот что я знаю точно: эти две военные женщины знают, что ты везешь...
Пауза. Чувство - невыразимо странное - что призрачные пальцы роются у него в мозгу, словно он - живая картотека.
...героин или кокаин. Я не могу сказать, который из них, но... не думаю, кокаин, потому что ты везешь то, чем не пользуешься, чтобы купить то, что употребляешь.
- Какие военные женщины? - тихим голосом пробормотал Эдди. Он совершенно не сознавал, что говорит вслух. - Ты о чем, черт возьми, гово...
Опять это ощущение, что ему дали пощечину... такое реальное, что он почувствовал, как у него зазвенело в голове.
Заткнись, осел проклятый!
Да ладно, ладно! Ой, мама!
Теперь опять ощущение роющихся пальцев.
Военные стюардессы, ответил чужой голос. Ты меня понимаешь? У меня нет времени копаться в каждой твоей мысли, невольник.
- Как ты... - начал было Эдди, потом закрыл рот. Как ты меня назвал?
Неважно. Ты давай слушай. Времени очень-очень мало. Они знают. Военные стюардессы знают, что у тебя есть этот кокаин.
Откуда они могут знать? Это чушь!
Я не знаю, каким образом они узнали, и это неважно. Одна из них сказала возницам. Возницы скажут тем жрецам, которые совершают эту церемонию, это Прохождение Таможенного Досмотра...
Голос у него в голове говорил каким-то странным, таинственным языком, выражения были такими нелепыми, что это было почти мило... но смысл сказанного Эдди понял очень и очень отчетливо. Хотя лицо Эдди по-прежнему ничего не выражало, зубы его, больно стукнув, сжались, и он тихонько, зло присвистнул сквозь них.
Голос говорил, что игра окончена. Он еще даже из самолета не вышел, а игра уже закончилась.
Но это же не взаправду. Это никак не может быть взаправду. Это просто его мозг в последний момент решил сплясать ему эдакую маленькую параноидную джигу, вот и все. Он не будет обращать на это внимания. Просто будет игнорировать, и оно прекра...
"Ты НЕ будешь это игнорировать, иначе ты отправишься в темницу, а я умру!" - проревел голос.
"Да кто ты, черт возьми, такой?" - неохотно, со страхом спросил Эдди - и услышал, как у него в голове кто-то (или что-то?) испустил глубокий, шумный вздох облегчения.
"Поверил, - подумал стрелок. - Благодарение всем богам, какие только есть или когда-нибудь были, поверил!"
Самолет остановился. Надпись ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ погасла. Трап подкатился к самолету и глухо стукнулся о левую переднюю дверь.
Прибыли.
"Есть одно место, где ты сможешь все оставить, пока будешь совершать обряд Прохождения Таможенного Досмотра, - сказал голос. - Надежное место. А потом, когда уйдешь отсюда, сможешь снова взять и отнести этому Балазару".
Пассажиры начали вставать с мест, доставать вещи из ячеек наверху, пытались пристроить куда-то куртки, надевать которые, как объявили из пилотской кабины, не стоило из-за жары.
Возьми куртку. Возьми сумку. А потом опять пойди в нужник.
Нуж...
Ах, да. В туалет. В переднем отсеке.
Если они считают, что я везу марафет, они подумают, что я хочу его скинуть.
Но Эдди понимал, что это-то как раз не имеет значения. Они не станут прямо так ломать дверь, потому что это может напугать пассажиров. И они понимают, что невозможно спустить два фунта кокаина в самолетный унитаз и не оставить какого-то следа. Если, конечно, голос говорит правду... что есть какое-то безопасное место. Но как же это может быть?
Не твое дело, будь ты проклят! ПОШЕВЕЛИВАЙСЯ!
И Эдди зашевелился. Потому что до него, наконец, дошло, каково положение вещей. Он не видел всего того, что было видно Роланду при его возрасте и школе, которую он прошел - смеси пыток и точности; но ему видны были лица стюардесс - их настоящие лица, скрытые за улыбками и услужливостью, с которой они подавали пассажирам чехлы с одеждой и картонки, сложенные в стенном шкафу переднего отсека. Он видел, как они то и дело украдкой бросают на него быстрые, словно удары бича, взгляды.
Он достал свою сумку. Достал куртку. Дверь к трапу была открыта, и пассажиры уже шли по проходу. Дверь пилотской кабины была распахнута, и там стоял капитан... и тоже улыбался, но тоже смотрел на пассажиров в салоне первого класса, которые еще собирали вещи, взглядом нашел его нет, прицелился в него взглядом - а потом снова отвел глаза, кивнул кому-то, взъерошил какому-то мальчугану волосы.
Эдди стало холодно. Не из-за ломки. Просто холодно. И этот голос у него в голове был тут ни при чем. Холодно - иногда это бывает даже кстати. Вот только надо следить, чтобы от этого холода не превратиться в ледышку.
Эдди пошел вперед, дошел до места, где, чтобы попасть к трапу, надо было свернуть налево - и вдруг зажал рот рукой.
- Мне нехорошо, - пробормотал он. - Извините. - Он прикрыл дверь кабины, которая слегка загораживала дверь в передний отсек первого класса, и открыл дверь туалета справа.
- Боюсь, что вам придется выйти из самолета, - резко сказал пилот, когда Эдди открывал дверь туалета. - Уже...
- По-моему, меня сейчас вырвет, и я не хочу, чтобы все попало вам на ботинки, - сказал Эдди. - Да и на мои.
Через секунду он уже был в туалете, за запертой дверью. Капитан что-то говорил. Эдди не мог разобрать, что именно, он не хотел разбирать. Главное, что тот говорил спокойно, а не орал. Эдди был прав, никто не станет орать, когда около двухсот пятидесяти пассажиров еще ждут своей очереди, чтобы выйти из самолета через единственную переднюю дверь. Он в туалете, временно - в безопасности, но какой ему от этого толк?
"Если ты здесь, - подумал он, - так давай делай что-нибудь, да побыстрее, кто бы ты ни был".
В течение одной страшной секунды ничего не происходило. Это была короткая секунда, но в сознании Эдди Дийна она растянулась, казалось, почти до вечности, как "Турецкие Тянучки Бономо", которые Генри иногда покупал ему в детстве; если он вел себя плохо, Генри лупил его, как сидорову козу, а если хорошо, то Генри покупал ему "Турецкие Тянучки". Таким образом Генри во время летних каникул справлялся со своей возросшей ответственностью.