Семейные узы

Андрей неожиданно сам для себя захотел навестить Катю. Все-таки не чужой человек.

Катя – старшая дочь. Помимо нее у Андрея было еще двое детей: девятилетняя милашка Поля и двадцати четырех летний наркоман Никита.

Полина была приемной. Когда четыре года назад Андрей с женой окончательно разочаровались в сыне, они решили удочерить кроху и больше не повторять ошибок в воспитании. Как вскоре оказалось, новоиспеченные родители были совершенно не готовы принять еще одного ребенка. Финансов им хватало, а вот внимания… Досадно было наблюдать, как после детдома малышка вновь оставалась одна. Катю в ее возрасте заинтересовали парни, желательно с крутыми машинами и деньгами, Никита постоянно пребывал в нирване где-то в подвалах – ему в принципе не было дела до своей семьи. Жил он на улице, в подъездах или еще черт знает где, постоянно воровал деньги на новые дозы, но домой его никто никогда не впускал.

Все перевернулось через два года после звонка из больницы. Ночью от инсульта скончалась последняя родственница семьи со стороны Андрея – бабушка.

Анастасия Прокофия, бессмертная коммунистка, не интересовалась жизнью молодых. Ее больше заботила желтая пресса и русские сериалы про ментов. Сына – Андрея она ненавидела за его капиталистический характер военного образования, Полину она не видела даже в лицо, хотя о существовании знала прекрасно и сочувствовала ей за безалаберных новых родственников, а о похождениях пилигрима Никиты ей никто никогда не рассказывал. Меньше знает – крепче спит.

И вот пришел тот документ, в котором огласилось, что старуха перед самой смертью подарила свою роскошную квартиру в центре города Никите и Кате.

Однако чаша равновесия не дала наркоману извращаться над жильем покойной. В один день после всех официальных росписей и печатей, девочка Катя переросла в девушку Екатерину Андреевну. Революционным кулаком по столу (что-то от бабушки после ее похорон наверное передалось) она объявила об уходе из гнезда родителей. Те были не против. Или были просто не в состоянии возражать – история умалчивает. Важно лишь то, что за один день Катя собрала все свои и Полины вещи, позвонила однокласснику, который только недавно обзавелся новой блестящей девяткой с тонировкой ежика в тумане и женскими симпатиями, и в тот же вечер они уже спали в новом доме. Они, включая Никиту. Катя взяла на себя ответственность за все – отныне она сама заботилась о сестре, сама зарабатывала деньги, успевала посещать занятия и вести хозяйство. Полина же помогала ей как могла. Сестры сблизились за пару месяцев как никогда.

Оставалась одна проблема под боком – все никак не собирающийся откинуться либо в чернозем, либо на зону брат. На редкость удачливый оказался. Но и на него проказы нашлась управа. Эту роль великолепно, порой даже на бис, играли старшие друзья Кати. После нескольких ночей под одеялом с местным уличным бойцом Игорем, который точно держал по крайней мере целый район беспризорников, Никита должен был беспрекословно следовать правилам проживания с сестрами. А они многого не требовали: дома он должен быть абсолютно трезв и ни к чему не прикасаться. Никита имел право на сон, ванную, туалет, если повезет – солдатский ужин из гречневой каши с тушенкой. В противном случае, когда он пытался несколько раз бунтовать против органов местной власти, один звонок и через десять минут его уже увозили в багажнике, но не далеко и избивали, но не сильно. Просчитанный политический ход дебилами. Катя называла это профилактикой населения. Надо отметить, что в свои те пятнадцать Катя уже имела фигуру настоящей фото-модели, упругую попу и грудь третьего размера, она потрясающе делала самый сексуальный макияж и красила волосы в пепельный цвет. В те же пятнадцать лет она уже познала силу женской кокетливости. Она пользовалась ей везде, где можно было манипулировать мужским началом, где можно повелевать мужскими инстинктами. Никто не исключает, что именно поэтому ей удавалось, уделяя из всего времени суток самую малость школе – не вылететь из нее с крахом– ведь директором на тот момент, вопреки стандартом, был назначен молодой, подкаченный брюнет. Но явных доказательств все же эта теория так и не приобрела.

Вот и живут уже два года в новостройке, отдельно от старших воспитателей все трое детей. Поля ходит в младшие классы, Катя надеется не залететь, Никита медленно, но верно приближается к консистенции жидкого дерьма. Романтика.

– Что приперся?

Андрей был рад видеть дочь. Она стояла в голубой майке поверх голой груди и белых кружевных трусиках в дверном проеме с видом недопонимания, не желая впускать отца. А он просто улыбался. В соседней квартире не унималась лающая собака, что подрабатывала на хлеб вместо консьержа и звонка, периодически получая поддых боярским сапогом за переусердствование.

– Я это. Денег принес. И шоколадку.

– Сколько?

– Две тысячи.

Андрей поспешно достал купюры и показал их дочери. Потом приложил шоколадку.

Катя смотрела на происходящее еще пару секунд, размышляя над тем, стоило ли разрешить войти полупьяному Андрею в ее обитель.

– Ладно, заваливайся, чай попьем. С шоколадкой. – ухмыльнулась она.

Андрей был несказанно счастлив. Он переступил через порог, запер за собой дверь и разулся.

– Проходи на кухню. Деньги оставь в коридоре на комоде.

– Кто дома?

– Я одна сегодня. Поля отпросилась в гости к подружке, смотреть новый мультик про принцесс, Никиту я не видела уже пару дней, надеюсь, он наконец-то захлебнулся слюнями. Думала Игоря позвать, отработать защиту, а он в соседний город уехал – там какие-то разборки или вроде того. Я не знаю. Не лезу в его дела. Садись за стол.

Катя выглядела уставшей. У нее были растрепаны волосы, кожа стала бледной, но даже в таком виде ее девичья натура вызывала страсть, ее легкая поступь раскрывала в ней ее самые нежные черты. С Андрея не сходила обворожительная улыбка. Он гордился дочерью, вопреки независимому мнению экспертов по куртизанкам.

В бабушкиной квартире было очень уютно. Старуха видно давно слышала, как острое лезвие косы царапает ее окна, поэтому на все свои сбережения додумалась последними извилинами выкупить эти современные апартаменты. В качестве наследства. Откуда и как одинокая красногвардейская женщина, всю жизнь свято верующая, что деньги не должны иметь верх над человеком, могла наскрести столько валюты, можно было только догадываться. Ведущим предположением было – продажа всех драгоценностей, что насобирал прадед в Германии, когда отбрасывали фашистов все ближе к Берлину. Кто бы что не говорил, а мародерство было везде. Советские солдаты так же на правах захватчиков-освободителей тащили с собой все, что помещалось в вещмешок. Импортные вещи, европейская техника, золото и украшения – брали все, что не было заминировано и не разорвало старого солдата, когда тот решил прибрать на память косо висящую картинку морского бриза. Брали за косы и немецких женщин, стоящих на коленях. Не было никакой святой армии, ибо были сильные люди.

Мебели здесь было немного – только самое необходимое. Зато ремонт – потрясающий. На кухне из интерьера стоял лишь стеклянный обеденный стол с четырьмя стульями, холодильник и гарнитур.

– Падай, я чайник поставлю.

Андрей сел на ближайшее место. Свою черную ветровку он повесил на спинку стула. Катя поставила чайник на газ, достала из верхнего шкафчика круглую фарфоровую пепельницу на стол и закурила от плиты.

– Ты еще куришь? – обернулась она.

– Почти бросил. Уже перешел на самокрутки.

– Красавчик.

Катя села напротив. Она пускала дымные кольца вверх под потолок. В ее замученных красных глазах кроилась безмятежность.

– Как дела, дочка?

– Какие именно дела тебя интересуют?

Андрей молча поднялся со своего места. Он подошел к висящим на стене шкафчикам, откуда достал сахарницу и пакетированный черный чай. Заботливый отец решил поухаживать за своей полусонной девочкой. Выспаться ей действительно бы не помешало. Он бы проявил еще большую любовь, если бы не пришел в такой час, без приглашения, не стал бы покупать свой любимый горький шоколад, не подумав что тот на самом деле больше бодрит, чем успокаивает, и уж тем более не пытался расспрашивать о таких насущных и всеобъемлющих вопросах про дела. Вот так бывает в жизни, что лучшая забота о человеке оказывается, когда ты элементарно его не трогаешь. Не всем это понять, особенно людям, которые считают что без их внимания всем вокруг плохо, особенно назойливым отцам и мальчишкам, что в свои двенадцать тщетно ухлестывают за дамами. Вот и Кате весь этот цирк пьяного мастера видится лишь показухой. Не принес бы папаша те деньги, вовсе не пустила бы. А теперь она совсем сомневается, стоили ли эти никчемные пару тысяч такого представления. Жалеет над бездарностью клоуна.