Страница 2 из 9
«Представляешь, в твоем возрасте я была такой же стройняшкой!» – воскликнула мать, удостоверившись, что платье послевоенного фасона отлично сидит на дочери.
Мари очень не понравилось это замечание.
Молодые обосновались в красивом городском доме неподалеку от аптеки. Супруга мечтала сама выбрать обстановку, но со второго месяца беременности ею овладела невероятная усталость. Врач заверил, что такое часто случается, особенно у первородящих. Менее нормальным было то, что это утомление длилось все девять месяцев.
Она просыпалась, только чтобы поесть, потому что ее постоянно мучил голод.
– Я больше не хожу на курсы, это нехорошо, – сказала она мужу, прежде чем проглотить очередной кусок.
– Все равно ты слишком умна, чтобы стать секретаршей, – ответил он.
Ее это озадачило. Она никогда и не собиралась стать секретаршей. Учиться на секретарских курсах или агрономических – все едино. И потом, что, интересно, Оливье хотел сказать, когда назвал ее «слишком умной»? Ей не захотелось углубляться в размышления, и она снова отправилась в кровать.
Было что-то головокружительное в возможности спать сколько пожелаешь. Она забиралась в постель и чувствовала, как под ней распахивается бездна сна, отдавалась падению и, даже не успев задуматься об этом, мгновенно исчезала. Если бы не аппетит, периодически дававший о себе знать, она бы никогда не просыпалась.
С десятой недели ей постоянно хотелось яиц. Когда Оливье был в аптеке, она звонила ему:
– Приготовь мне яйца в мешочек. Пять минут варки после закипания, не больше и не меньше.
Молодой супруг бросал все и мчался варить ей яйца. Заранее приготовить их было невозможно: яйца в мешочек продолжают «доходить», пока их не съедят. Он осторожно чистил их и приносил на подносе Мари в кровать. Молодая женщина поглощала их с жутким удовольствием, но если он по рассеянности не держал их на огне на тридцать секунд дольше – тогда она отталкивала поднос, заявляя: «Они в горло не лезут» – или если меньше – она закрывала глаза и стонала, что ее тошнит.
– Буди меня ночью без всяких колебаний, если тебе их снова захочется, – говорил Оливье.
Бессмысленный наказ: она и не колебалась. Проглотив яйца, она снова мгновенно отключалась. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы поставить диагноз: сон стал для нее разновидностью бегства, хотя никто из близких так этого и не понял. В редчайших случаях, когда Мари не спала и думала, она говорила себе: «Я беременна, мне всего девятнадцать, а моя молодость уже закончилась».
Тогда снова распахивалась бездна сна, и она с облегчением погружалась в ее забытье.
Пока она ела свои обожаемые яйца, Оливье с умилением смотрел на нее и спрашивал иногда, не дрыгает ли младенец ножкой. Она отвечала, что нет. Ребенок был очень смирным.
– Я все время думаю о нем, – говорил он.
– Я тоже.
Она лгала. За все девять месяцев она ни разу не подумала о младенце. И правильно сделала, потому что если бы она о нем задумалась, то возненавидела бы. Инстинктивная предосторожность заставила ее воспринять беременность как собственное долгое отсутствие.
– Как ты думаешь, у нас будет девочка или мальчик? – иногда спрашивал он.
Она пожимала плечами. Стоило ему заговорить о выборе имени, она отказывалась продолжать тему. Он с уважением относился к ее решению. Истина заключалась в том, что ее попытки сосредоточиться на младенце не длились и секунды. Он оставался для нее совершенно посторонним.
Роды она пережила как внезапное и неприятное возвращение в реальность. Услышав первые крики новорожденного, она была искренне изумлена: так, значит, все это время внутри ее кто-то был.
– Это девочка, мадам, – объявила акушерка.
Мари не испытала ничего, ни разочарования, ни удовлетворения. Хорошо бы ей объяснили, что именно она должна чувствовать. Кроме усталости.
Ей положили на живот ребенка. Она посмотрела на него, задаваясь вопросом, какой реакции от нее ждут. В этот момент Оливье получил дозволение присоединиться к ней. Он проявлял все эмоции, которые полагалось бы испытывать ей. Взволнованный, он поцеловал жену и поблагодарил ее, потом взял ребенка на руки и воскликнул:
– Ты самая красивая девочка, какую я видел в жизни!
Сердце Мари застыло. Оливье показал ей личико ребенка:
– Дорогая, посмотри, какой шедевр ты произвела на свет!
Мари собрала в кулак все свое мужество, чтобы глянуть на создание. Младенец был смуглым, с черными волосами длиной в сантиметр. И он совсем не был красным, как большинство новорожденных.
– Можно подумать, это ты, только рожденный девочкой, – сказала она. – Нам бы следовало назвать ее Оливией.
– Нет! Она красива, как богиня. Мы назовем ее Дианой, – решил новоиспеченный отец.
Мари одобрила выбор мужа, но сердце ее опять застыло. Оливье передал ей младенца. Она посмотрела на своего ребенка и подумала: «Теперь это больше не моя история. Это твоя».
Произошло это 15 января 1972 года. Мари было двадцать лет.
Маленькая семья вернулась домой. Утром Оливье давал Диане бутылочку и уходил в аптеку. Когда Мари оставалась наедине с дочерью, ее охватывало неприятное чувство, которого она совершенно не понимала. Она старалась как можно реже смотреть на ребенка. Когда нужно было ее перепеленать, никаких проблем не возникало. Ее смущало только лицо девочки. Она давала ей бутылочку, отводя глаза.
К Мари валом валили посетители, особенно вначале. Подруги заходили, чтобы взглянуть на Диану. И всякий раз разражались восклицаниями: «Какая красавица! Просто чудо, что за прелестный младенец!» Мари старалась скрыть, какую боль ей причиняли эти восторги. Еще больше ранила безоглядная влюбленность в девочку ее собственных родителей.
– Ты умудрилась сотворить ребенка, который даже красивее тебя! – заявил дед.
Его жена заметила, как дочь поджала губы. Она воздержалась от комплиментов, но Мари перехватила обожающий взгляд, который та бросила на девочку, и испытала жгучее страдание.
Она с нетерпением ждала ухода гостей. Едва посторонние покидали дом, она укладывала малышку в колыбель, с глаз долой. Потом ложилась на кровать и устремляла взгляд в потолок, думая: «Все кончено. Мне двадцать лет, а все уже кончено. Как может молодость быть такой короткой? Вся моя история уложилась в полгода». Эта мысль безостановочно крутилась у нее в голове. Вот если бы она могла заснуть, как в те месяцы, что была беременна! Но у нее больше не оставалось свободного времени на такие побеги, она была вынуждена столкнуться с реальным миром – это выражение она где-то вычитала, но не поняла его смысл, только ощутила, что речь идет о чем-то невыносимом.
А Диана оказалась кротким ребенком. Заплакала она только в момент своего рождения. Ее вообще не было слышно. Она расточала улыбки тем, кто на нее смотрел. «Ты вытащила счастливый билет», – говорили Мари.
Когда Оливье возвращался с работы, ближе к вечеру, он находил жену и дочь молча лежащими каждая в своей кровати, в нескольких метрах друг от друга. Что до малышки, он не беспокоился, это казалось ему нормальным.
– Я устала, – неизменно отвечала Мари на его тревожные вопросы.
– Хочешь, я найму няню?
Жена отказывалась, ей была неприятна мысль о постороннем человеке в доме.
– Твоя мать не работает, мы могли бы доверить Диану ей, – в один прекрасный день предложил Оливье.
Мари рассердилась:
– Так и скажи, что считаешь, будто я неспособна позаботиться о малышке.
На самом деле она знала, что именно так и подумает ее мать.
Молодой отец брал дочку на руки и таял: она улыбалась ему и лепетала. Оливье не скупился на признания в любви: «Моя красавица, мое сокровище, мое счастье!» Он покрывал ее личико поцелуями, не замечая, что бледность Мари все усиливается. Он давал малышке бутылочку и укладывал ее обратно.
– Дорогая, ты совсем белая! – восклицал он, глядя на жену.