Мартовские фиалки

Когда мать пришла в больницу проведать ребенка и узнала обо всем, Мендельсон, естественно, стал ее успокаивать, внешне сохраняя спокойствие, но после ее ухода я слышал, как он тихо плакал.

* * *

- Эй, ты спишь?

Я вздрогнул, услышав голос снизу. Не то чтобы я спал, но, задумавшись, как-то отвлекся. И теперь упрекал себя за то, что не заметил, как Мучман пришел в сознание, и в результате потерял драгоценное время. Я осторожно спустился вниз и встал на колени перед его койкой, поскольку сидеть еще не мог. Лицо его от боли исказила гримаса, и он схватил меня за руку.

- Я вспомнил.

- Да? - Я уже приготовился выслушать его исповедь. - И что же ты вспомнил?

- Где я видел твое лицо.

Сердце у меня бешено забилось, но я постарался сохранить безразличие. Если он учует, что я работал в полиции, мне можно проститься с надеждой выйти отсюда когда-нибудь. Человек, побывавший в тюрьме, никогда не станет союзником полицейскому. Да останься мы вдвоем на необитаемом острове, он и тогда плюнул бы мне в лицо.

- Так где же это было? - Я вставил ему в рот недокуренную сигарету.

- Ты был штатным детективом, - прокаркал он, - в отеле "Адлон". Я однажды заглянул туда по одному делу. - Он был явно доволен собой. - Ну как, я не ошибаюсь?

- У тебя хорошая память. - Я помог ему прикурить. - Это было довольно давно.

Мучман нахмурился.

- Ты не беспокойся, я никому не скажу. А все-таки ты служил в полиции?

- Ты сказал, что у тебя было какое-то дело в "Адлоне".

- Я вскрывал сейфы.

- Не помню, чтобы в этом отеле когда-нибудь грабили сейф, по крайней мере, пока я там работал.

- Это потому, что я ничего не взял, - с гордостью заявил он. - Конечно, сейф открыл, но там ничего стоящего не было. Абсолютно ничего.

- Так я тебе и поверил! "Адлон" набит богатыми, а у них всегда при себе разные драгоценности. Так не бывает, чтобы сейф в "Адлоне" - и ничего интересного.

- Ты прав. - На лице у него появилось что-то вроде румянца. - Просто мне не повезло. Дело в том, что там были такие вещи, которые я никогда бы не сумел продать. А какой тогда смысл брать? Только хлопоты лишние, когда придется избавляться.

- Что ж, верю, и такое, наверное, случается.

- Не хочу хвастать. Но в моем деле лучше меня никого не было. Я мог вскрыть любой замок. Бьюсь об заклад, ты думаешь, что я богач.

- Может быть, и богач. Но что толку, если сидишь в концлагере?

- Да я потому и должен скрываться, что слишком богат. Я, кажется, говорил об этом.

- Вроде бы говорил. - Я немного помолчал, а потом спросил: - Что ты там ухватил, что сразу разбогател? Деньги? Драгоценности?

Он издал короткий смешок, похожий на воронье карканье.

- Кое-что получше, - сказал он. - Власть.

- Что это значит? Власть в какой форме?

- В форме документов. Знаешь, есть немало людей, готовых отдать любые деньги, лишь бы завладеть бумагами, которые ко мне попали.

- А что это за бумаги?

Мучману надо было отдышаться.

- Точно не знаю. Там какие-то имена, адреса, цифры. Такой, как ты, в этом бы разобрался.

- Но ты ведь с собой-то их сюда не приволок?!

- Конечно, я же не идиот, - пробормотал он, тяжело дыша. - Бумаги, в отличие от меня, на воле, в безопасном месте.

Я вытащил у него изо рта потухшую сигарету и дал ему остаток своей.

- Жалко... - он почти задыхался, - если эти документы так и пропадут. Ты так добр... ко мне. Я хочу тебе... Ты их пустишь в ход, хорошо? Когда выйдешь... на свободу... станешь богачом. - Я наклонился, чтобы расслышать, что он говорит. - Найди их... носом...

Веки его дрогнули. Я схватил Мучмана за плечи и встряхнул, чтобы привести в чувство, вернуть к жизни.

Несколько минут я стоял, склонившись над ним, чувствуя, как в моей душе - в той части души, в которой что-то человеческое еще оставалось, набухает отчаяние. Мучман был сильным человеком и к тому же моложе меня. Я уже сильно похудел, страдал от стригущего лишая, зубы у меня расшатались окончательно... Я был на грани физического и нервного истощения.

Человек Гейдриха, старший охранник СС Бюргер, руководил столярной мастерской, и я подумал: а не пойти ли мне сейчас к нему? Ведь я могу назвать пароль, который откроет для меня двери этого ада. Интересно, что сделает Гейдрих, когда узнает, что я так и не смог выяснить, где находятся документы фон Грайса? Отправит меня обратно в лагерь? Прикажет казнить? А если не подавать никаких признаков жизни, может быть, он решит, что меня постигла неудача, но все-таки выпустит на свободу? Хотя, если исходить из моих впечатлений о Гейдрихе и из того, что я о нем слышал, вряд ли он это сделает... Быть уже на пороге свободы и потерять ее - кому по силам такое вынести?

Какое-то время спустя я приподнял одеяло и накрыл им пожелтевшее лицо Мучмана. Видимо, из одеяла на пол выпал огрызок карандаша, и я секунду-другую просто смотрел на него, прежде чем сообразил, что Мучман мог оставить мне записку. И тогда надежда вновь вернулась ко мне.

Я сдернул одеяло. Руки Мучмана были сжаты в кулаки, и мне пришлось разжимать их. В левой ладони Мучмана лежал клочок коричневой бумаги, в которую заключенные, работавшие в сапожной мастерской, обычно заворачивали после ремонта сапоги эсэсовцев. Я так боялся, что это просто клочок бумаги и ничего больше, что помедлил, прежде чем развернуть его. Однако все-таки обнаружил там каракули Мучмана. Чтобы расшифровать их, мне потребовался почти час. Текст был следующий: "Бюро находок, транспортное отделение, Заарландштрассе, Берлин. Ты забыл портфель где-то в июле на Лейпцигерштрассе. Портфель сделан из простой коричневой кожи, с латунной застежкой, на ручке - чернильное пятно. Имеет золотые инициалы "К. М.". В нем лежит почтовая открытка из Америки, книга Кала Мая "Точный Глаз и Верная Рука" и деловые бумаги. Спасибо. К.М.".

Никому, пожалуй, еще не доставался такой необычный пропуск на волю.

Глава 19

Казалось, весь Берлин надел форму - даже продавцы газет и те щеголяли в шинелях и фуражка штурмовиков СА. А ведь в ближайшие дни, насколько мне было известно, не предвиделось никакого парада, никаких сборищ евреев, которые следовало пикетировать. Да, национал-социалисты вцепились уже в горло Германии, но только сейчас, побывав в Дахау, я в полной мере почувствовал, что вцепились они воистину мертвой хваткой.