Страница 6 из 12
– Прав Черпак. Сон лекарство номер один, но не после спирта, а перед ним. Покемарил пятнадцать часов и сразу чувствуешь себя как огурчик.
– Какие пятнадцать? Вы вторые сутки здесь пошли, как прилегли "слегка прикемарить",– сообщил ему Черпак и старшина, недоверчиво на него взглянув, перевел взгляд на свои часы. И только сейчас заметил, что точмех без завода встал и продолжал показывать все то же время пробуждения.– И какое сегодня число?– спросил он недоверчиво.
– Второе, как положено,– Черпак смотрел на него совершенно серьезно, и старшина спросил уже без недоверия: – А время?
– Двадцать два сорок шесть,– назвал точное время сержант, и старшина подвел на своих часах стрелки, перед тем как их завести.
– Это я почти сорок часов продрых, выходит,– подсчитал он.– И главное дело, пролетели как минута. Закрыл глаза и открыл сразу. И ни в сортир, ни попить, ни покурить ни разу за это время не захотелось. Чудеса.
– А еще вы в это время спорили с Морозовым этим о смысле жизни, товарищ старшина, и все время его дураком называли.
– Да ну,– не поверил опять старшина, никогда прежде в разговорах во сне не замеченный никем из близких.– Что все сорок часов бубнил?
– Нет, только в самом начале, когда мы все там еще были.
– И что я такого молол? Херню пади нес?
– Да ничего такого особенного. Сказали ему, что ответит перед Богом и все крест свой нательный поминали. Мы глянули, а он у вас искореженный. В него вроде как нож у Морозова ткнулся и соскользнул. Вот вы все о Промысле ему и долбили минут пять. А потом притихли, ну мы, чтобы не мешать, прикрыли вас слегка и рядом на полянке этой костерок соорудили. А потом вы спите и спите… Ну и решили что сон на пользу, раз спится.
– Крест. Крест действительно удар принял. Каб не он, то похоронили бы меня еще вчера,– старшина осторожно вытащил искореженный жалом ножа алюминиевый крестик и, не стесняясь подчиненных, приложился к нему губами, а затем убрал его обратно так же бережно.
– Такой маленький…– прошептал у него из-за спины Иванов.– У меня тоже есть, только медный. А пуля от него может отрикошетить?
– Может, Леха,– улыбнулся старшина,– и даже снаряд.
– Шутите. А я думаю, что снаряд как-то мимо пролетит и осколки мимо. Бог-то, он же все может?
– Ты разве не комсомолец?– взглянул на него старшина удивленно.
– Хотел, да не успел. Комсорг все стыдил. Как увидит в бане крест, так и прицепится. Я даже снимать перед помывкой стал. Такой въедливый попался. А как увидал, что снял крест, вроде как, так совсем проходу давать не стал. Загонит в Ленинскую комнату и давай про всяко разно трындеть. У всех время личное, а я его слушаю, сижу. Ну и написал заявление месяц назад вокурат, чтобы отвязался,– сконфуженным голосом признался Леха, переместившись опять к костерку и вороша в нем уголья.
– А послать не пробовал?– спросил его Черпак и, Леха взглянув на него мельком, ответил:
– Как послать? Он же сержант, навроде тебя. Сам понимаешь… не тронь дерьмо – вонять не будет. Что я дурак, посылать?
– А сейчас носишь крест-то?– спросил Сафронов дрогнувшим голосом.
– Ношу. Вот,– Леха расстегнул ворот гимнастерки и выпростал крестик на черном шнуре.– Родители крестили, с тех пор и не снимал. Истерся весь. Тут уж и Спасителя не видно почти и надпись с обратной стороны не видать,– продемонстрировал Иванов крестик, покрутив его перед склонившимися к нему парнями.
– А у меня нет никакого,– вздохнул завистливо Сафронов,– и в комсомол я вступил своевременно. Радовался, помню, когда значок с членским билетом выдали.
– А чего тогда не носишь значок-то?– спросил его Черпак.
– Так на сборы же призвали и дома на костюме остался. У меня же их не сто штук. А здесь не выдали. А ты чего без значка? Тоже забыл?
– Не было никогда. Я в комсомоле не состоял, Степка. Хотел, не приняли. Судимость же у меня есть, как вот у Павловича,– признался Черпак.
– Да это мы давно подозревали. И за что?
– А после армии сразу, завалили в ресторан, отметить это дело, ну и после погулять вышли всей компанией. Я и не помню все в деталях, отчетливо. Сцепились с кем-то. Драка получилась. И тех, кто потом убежать не смог, повязали само собой. Год дали,– коротко поведал сержант.
– Ага, а гонору-то, будто рецидивист в Законе,– рассмеялся Сафронов.– По фене чешет, пальцы гнет, чисто урка знатный.
– Какая феня, Сафрон? Ты ее слышал когда-нибудь? Настоящую, ты вообще хрен поймешь. Там такие словообороты, что впору переводчика рядом иметь, чтобы понять, как с немецкого или французского. Вот хоть у Павловича спроси.
– Точно,– подтвердил его слова Алексей Павлович,– веками формировался сленг этот. Чтобы только свои понимали. Шифровались. Но усваивается быстро. Только сейчас в тюрьмах и лагерях все больше людей обычных сидит, так что феня не востребована. Так, слегка чешут на ней для понтов, типа сидельцы.
– А с настоящими ворами вам приходилось встречаться, Алексей Павлович?– тема явно увлекла Сафронова.
– Приходилось. Они особняком всегда держались и норовили под себя остальных подмять. Работать им, по их законам, нельзя и много чего еще западло, как они говорят.
– А как же администрация тюремная к ним, если работать не желают?
– По-разному. В карцер сажают, а эти хитрят… на работы выходят, но волынят. Уклоняются, короче. Бегут при первой же возможности. Это вообще считается у них первое дело – смыться из-под стражи. Жизнь вольная – вот главное. Семью заводить, тоже западло. Вяжет потому что и воли лишает. Вор должен воровать и воровством кормиться.
– О как. Так вымрут же тогда воры, в конце концов,– пришел к выводу Сафронов.
– Переживаешь за их поголовье?– рассмеялся старшина.– Не боись, на твой век хватит и, поэтому за карманами своими в транспорте следи внимательно. Щипачи там еще долго не переведутся.
– Милиция хреново работает. Сажает невиновных, таких как Яшка, а настоящие преступники на свободе болтаются,– сделал вывод Сафронов.
– Милиции, конечно, можно претензии высказать, но главная причина, Степан, не в них, а в сущности людей. Всегда были среди них воры. Во все времена, при любых властях. И в Библии не зря заповедь есть "Не укради". А Библии этой уже почти 2-е тысячи лет. Это Новому Завету. А Ветхому и еще больше. Так и там уже эта есть заповедь. Всегда люди воровали. Потому что легкость видимая, приобретения материальных ценностей, привлекала. А войны, Степа, что это? Тоже воровство, но расширенное до государственных возможностей. И организованное государствами. Тоже ведь имущество идут чужое присваивать. Так что, Степа, прежде чем милицию винить, ты себе в душу загляни и столько там всего обнаружишь, что диву станешь даваться. Воровского, я имею в виду. На мыслях себя завистливых обязательно поймаешь. А зависть – первая причина для воровства. У него есть, а у тебя нет. И если возможность появляется присвоить чужое, то не многие от нее силы имеют отказаться.
– Так если ничье валяется, а нужда есть. Тогда как?– возразил Сафронов.
– Бывает всяко. Но я не про валяющееся бесхозно говорю, а конкретно чье-то. А уж облапошить ближнего – это вообще дело святое. У нас даже поговорка есть.– "Дураков учат". А кто такие эти дураки? Простаки, которым свое имущество сохранить ума не хватает. Доверчивость и наивность дуростью названа. И еще у нас говорят,– "Простота – хуже воровства". А почему? Простотой тут глупость, недомыслие названы и имеется в виду, что человек сам себе вреда этим больше наносит, чем, если бы его обворовали. И другим он вред своей глупостью может нанести больше, чем воровством. Лучше бы воровал. Конечно, мудрость в этом есть, но воровство поставлено на второе место, а ведь в заповедях о глупцах ничего не сказано. Там нет такой заповеди "Не глупи, не будь прост". А почему? Потому что люди бывают глупы и вины их в этом нет. Беда это. А вот воровство всегда осознанно и чаще всего воруют те, кто себя простаками уж точно не считают.