За счастьем
(Повесть)

Луиджи Капуана

ЗА СЧАСТЬЕМ

Повесть

Из жизни итальянских беспризорников

ЧАСТЬ I[1]

Глава I

<…>

Очень было грустно вспоминать об исчезнувшем швейцарском синьоре.

В сумерки он имел обыкновение обедать за одним из столиков на улице возле «Гамбринуса», а мальчики в это время забавляли его своими шутками. Лакеи в черных фраках злились, что по желанию одинокого иностранца должны были терпеть присутствие оборванцев возле нарядного ресторана.

Сколько людей из разных стран перевидали представления трех мальчиков и их собаки!

За прекрасно накрытыми и блестевшими хрусталем и серебром столами присаживались славяне с добродушными, открытыми лицами, приходили сюда и вечно сдержанные англичане, и плотные немцы с красными щеками, и разные другие иностранцы. Часто в ресторан являлась и веселая неаполитанская молодежь. Три мальчугана, возбужденные собственной изобретательностью и многочисленным обществом, были неутомимы. Когда же один из лакеев, по имени Раймонд, захотел все-таки прогнать оборванцев, господин Калондроне вступился за них.

— Мне кажется, что улица принадлежит всем, и я не понимаю, почему вы прогоняете мальчиков с их собакой.

— Но они могут обеспокоить… — начал было лакей.

— Обеспокоить, кого? — остановил его Калондроне. — Мне кажется здесь они всех только забавляют. Продолжайте, я вас прошу, — обратился он к мальчикам.

И Раймонд должен был замолчать. А через несколько дней он же с удовольствием сообщил мальчуганам об от езде иностранца.

И вот они бредут, как побитые о собачонки, бредут, огибая огромный фонтан на городской площади между церковью св. Франциска и королевским дворцом.

И вот они бредут, как побитые собачонки.

Смеркается. Осенний воздух прозрачен и прохладен. Они идут медленно с опущенными головами и не говорят ни слова. У идущего впереди озабоченное и недовольное лицо. Цвет этого лица шоколадный, быть может, от природы, а, может быть, и от того что мальчуган не очень-то долюбливает умываться. У него пара черных, дьявольски-беспокойных и смышленых глаз, вздернутый насмешливый нос, очень подвижной рот и большая голова с целым лесом курчавых волос. Он выше своих товарищей. Ноги у него босые. Одет он в какое-то подобие халата, который висит лохмотьями, начиная от пояса. На голове франтовски посажено воспоминание соломенной шляпы. Зовут его Тотоно (Антонио). Другой, самый маленький, белокурый и тонкий, похожий на переодетую девочку. Он почти тонет в своей заплатанной охотничьей куртке коричневого бархата. Из воротника высовывается круглая головка с белокурыми вьющимися волосами. Щеки у него чуть-чуть розовые, и глаза напоминают глаза синички. На макушке шляпчонка из черного плюша. Края ее опущены, и она имеет вид опрокинутой воронки. Зовут мальчугана Таниэлло (Гаэтано). Он очень добр и товарищи ему покровительствуют. Последний из трех мальчуганов, худой чертенок, ловкий, настоящий акробат и необыкновенно изобретательный на всевозможные выдумки. Он увлекается всем, что только может дать хоть минуту веселья. Рот его, похожий на разорванный башмак, вечно смеется. Он непостоянен, легкомыслен и от природы большой чудак. На голове его нет и признака шляпы. Одежды — кроме рубахи до колен — никакой. Его круглая, вечно движущаяся голова, напоминает голову жаворонка. Черты лица едва намечены, а в веселых глазах, неизменно насмешливое выражение. Зовут его Дженарино (Дженарро). Между ног мальчишек скачет, виляя хвостом, старый пудель, печальный, жалкий, вечно голодный, с всклокоченной грязной шерстью. Он без устали облизывает пыль и грязь с босых ног своих хозяев. Зовут его «Прыгун». Название это он получил за свои превосходные прыжки.

У каждого из мальчуганов есть все-таки и близкие.

У Тотоно, который на 29 дней в месяц покидает зловонную каморку в захолустье Неаполя, есть мать, злая нищенка. Она целый день ходит просить милостыню с сестрой Тотоно, маленькой Анджиолиной, прелестным созданием, таким же веселым, как и ее брат. На углу каждой улицы Анджиолина обязана хныкать и стонать, чтобы разжалобить, проходящих.

Тотоно любит сестренку и часто приносит ей подарки: кусок миндального пирожного, карамельку, апельсин или грошовую безобразную куколку. Анджиолине тоже кое-что перепадало от щедрот Калондроне. А теперь?

У Таниэлло — тетка, настоящая ведьма и, по всей вероятности, дальняя родственница дьяволу. Беззубая, горбатая, кривая, с хриплым голосом, она вечно бранится я злится. Но с помощью друзей Таниэлло удрал от тетки, которая готовила ему участь бедной Анджиолины.

У Дженарино — собака, больше никого.

Итак, они шли молча и даже не поднимали опущенных голов, чтобы взглянуть друг на друга.

А ресторан, оставшийся за ними, уже начинали освещать. Вот сейчас вспыхнут в нем и возле него все огни. Но ресторан с его веселыми огнями стал вдруг только одним печальным воспоминанием для мальчуганов.

А еще вчера синьор Калондроне сидел там за своим столиком, только вчера придумали они поразить его новой сценкой. На глазах зрителей три актера и их собака, распластавшись на животах по земле, изображали высасывающий насос: вытащили губами и языками все содержимое большой и глубокой миски с макаронами. А как это было вкусно! Малыши были всегда голодны, и это представление доставило им самим большое удовольствие. А как смеялся синьор Калондроне!

И сколько денег им надавали! Как жаль, что они в тот же день все истратили. Не сберегли, как есть, ничего. После всего пережитого им больше не хотелось смотреть на ресторан.

— Уйдем отсюда, — грустно предложил Тотоно.

Ни слова ему не сказав в ответ, оба его товарища стали спускаться за ним по улице к морю. Тотоно хотел отдохнуть на набережной возле самой воды. Они уселись на одном из выступов каменной набережной. Почти горная вода отражала золотые звезды. Волны глухо плескались о камень.

— Тяжелое наступило для нас время, друзья! — начал Дженарино. — После сладкого — горькое покажется особенно горьким…

Продолжать ему помешал собачий вой. Не выдержав, «Прыгун» стал подвывать от голода.

— Молчать! — прикрикнул на него Дженарино и дал ему пинка.

Собака, которая, по всей вероятности, вместе со своими хозяевами тоже оплакивала иностранца, присела и продолжала подвизгивать уже не так громко.

— Итак, друзья мои, — продолжал Дженарино, — наш дорогой иностранец уехал!

Эта полная глубокого значения фраза, которую Дженарино произнес не хуже любого оратора, достигла своей цели. Маленький Таниэлло разрыдался. Дженарино довольный собой продолжал:

— Мужайтесь! Боритесь с унынием!

Речь Дженарино напомнила всем о том, что он взял несколько уроков дикции, то-есть выразительного чтения в театре марионеток. В темноте раздался его преувеличенно взволнованный голос, мелькали все время жестикулирующие руки. Дженарино в эту минуту до такой степени напоминал марионетку, что хотелось разглядеть, где же нити, приводящие в движение его члены и где спрятан говорящий за него человек.

— Разве великие полководцы, рыцари круглого стола, Неистовый Орландо и все другие знаменитые мужи, разве все они когда-нибудь теряли мужество. Отвечайте, товарищи.

— Да замолчи! Довольно я от тебя наслушался всякого вздора, — вдруг оборвал его речь Тотоно.

Наступило молчание. Его нарушил жалобный плач и тихий голос:

— Умираю. Мне так хочется есть! — пропищал Таниэлло.

Ему никто ничего не ответил. Молчание стало еще томительнее.

— У тебя, кажется, была какая-то мелочь в кармане, Тотоно, — вдруг спросил Дженарино небрежным тоном большого барина.

1

В оригинале отсутствуют страницы 2–3. Прим. авт. fb2.