Сокровища скифов

– Ехали бы вы своей дорогой дальше, товарищ, – предложил я этой ящерице-переростку, заранее понимая всю неприемлемость моего предложения.

Годзиллёныш удивлённо завертел головой, отыскивая наглеца, осмелившегося раскрыть на него рот. Я так понял, что в этом городе он был большой шишкой, и мало кто осмеливался перечить ему. А, может быть, вообще никто не осмеливался…

– Это ты, комар, пищишь? – спросил он, наконец-то соизволив разглядеть меня.

В долгу я не остался. Умирать так с музыкой.

– От комара слышу! – выдавил я фальцетом и зажмурился, прекрасно осознавая, что после таких слов очередного рассвета мне уже никогда не видать. Но, видимо, бог сегодня был на моей стороне.

– Тебя как зовут, мальчик? – услышал я нежный голосок Любаши, и сразу почувствовал укол ревности. Со мной так нежно она никогда не говорила.

– Шурик, – обрадовано признался юный динозаврик, сразу позабыв обо мне.

Я открыл глаза, но только для того, чтобы стать самым несчастным человеком в мире. Любаша едва не хлопала в ладоши, довольная тем, что этот ходячий кошмар обратил на неё внимание. Лучше бы я умер, чем увидел такое.

Однако первое впечатление оказалось обманчивым. Своей репликой Любаша лишь затуманила мозги этому чудовищу и, воспользовавшись всплеском его наивности, пальчиками левой руки легонечко потянула его за ремень штанишек. Уж не знаю, чего он там себе навыдумывал, если успел навыдумывать, но всё остальное заняло буквально долю секунды. Шурик вдруг резко подался вперёд и со всей силы налетел промежностью на острую Любашину коленку. Эффект – сногсшибательный! В том смысле, что Шурик согнулся пополам и, не разгибаясь, повалился на спину. Было интересно наблюдать, как улыбка медленно сползает с его лица, глаза расширяются, а рот судорожно хватает воздух, при этом очень громко клацая зубами.

Продолжая мило улыбаться, Любаша чуть склонилась над ним и вежливо сказала:

– Когда станешь мужчиной – приходи. А пока отдыхай.

Я говорить ничего не стал. Как человек впечатлительный, я живо представил себе то, что чувствует Шурик и понял, что слышать сейчас что-либо он просто не в состоянии. Не до того ему, родимому, чтобы обращать внимание на какие-то там слова.

Оставив Шурика лежать возле мерседеса, мы пошли дальше. Любаша как ни в чём не бывало фотографировала окрестности, а я шёл и думал, что впредь надо держаться от её коленей подальше.

Вечером по обыкновению мы зашли в местный ресторанчик, своим интерьером больше напоминающий совдеповскую столовку, перекусить. По тому же обыкновению, Любаша расплатилась за ужин, а я, под пристальным неодобрительным взглядом официантки, краснел и втягивал голову в плечи, чувствуя себя распоследним альфонсом. Вообще-то не в моих правилах жить за счёт женщины, но в данной ситуации эта женщина являлась моим работодателем и согласно договора должна была полностью содержать меня. Так что приходилось мириться и со взглядами официантов, и с неодобрительными репликами торгующих пирожками бабушек.

За стаканом чая, Любаша вдруг протянула мне фотографию. Она ничего не стала объяснять, видимо, подразумевалось, что я сам обо всём догадаюсь. С фотографии на меня смотрел щуплый старикан-очкарик с круглой лысиной, седенькой бородкой-клинышком и длинным крючковатым носом. Милый старикан, хотя в выражении лица имелась какая-то хитринка. Мне показалось, что где-то я его уже видел, причём не так давно. Я покопался в памяти, но память молчала.

– Кто это?

– Конкурент. И весьма опасный. Наш сегодняшний Шурик в сравнении с ним – ангел безгрешный. – Любаша допила чай и поставила стакан на стол. – Зовут его – Отто фон Глыба. Немец русского происхождения. Его родители эмигрировали в Германию после революции. Увидишь где – беги не оглядываясь!

Любаша говорила серьёзно, наверное, впервые после нашего знакомства, если не считать рассказа о скифах. Но с историей она вообще никогда не шутила. Я уже имел возможность убедиться, что игнорировать её советы не стоит, и потому поверил ей беспрекословно.

– Я видел его.

– Где?

– Не помню. Но то, что видел, факт. И не так давно. – Я ещё немного повертел фотографию в пальцах и вернул Любаше. – А на вид вполне безобидный, хлипенький такой. Щёлкнешь по носу – и развалиться…

– Даже не пробуй. Эта грелка порвала очень много Тузиков.

Я опять не стал спорить. Было бы из-за чего. Тем более что своё отношение к рукоприкладству я уже осветил.

Мы сидели за угловым столиком у окна и хорошо видели, как оранжевый диск солнца прячется за домами. Вдоль дороги зажглись фонари, разгоняя начавшую было сгущаться темноту, птичьи трели заглушил рёв мотоциклов и глухой хрип уличной дискотеки. Мне доводилось бывать в таких городках, и везде они походили один на другой. Словно братья-близнецы. Те же танцплощадки, те же безбашенные мотоциклисты, та же атмосфера простоты и свободы…

– Почему ты всё-таки меня выбрала? – решился я задать терзающий меня вопрос.

– Ты опять об этом?

По тону я понял, что уже изрядно достал её этим вопросом. Но уж очень мне хотелось знать правду.

– Опять.

Любаша горестно вздохнула, лишний раз подтверждая мою догадку.

– Увидела тебя, решила, что честный человек. Вот и предложила.

Где-то в глубине души я надеялся услышать другие слова. Дескать, ты мне понравился и всё такое… Что ж, не всегда нашим надеждам суждено сбываться.

– А в Москве ты никого найти не могла, пришлось в мой город ехать? Или в Москве таких олухов нет?

– Олухи везде есть. Просто тот, кого я наняла до тебя, решил дать волю рукам. Пришлось его успокоить и уволить. Ты, надеюсь, не из таких?

– Нет, не из таких. Ты вообще не в моём вкусе.

Я соврал, но не потому, что разлюбил её или испугался быть успокоенным, а потому, что не в моих правилах приставать к женщине, которую я в качестве мужчины не интересую. Секс без любви, всё равно, что чай без сахара – горячо, но не сладко.

– Ладно, пойду спать. Ты идёшь?

– Посижу немного, – отказалась Любаша. – Мысли в порядок приведу.

Уговаривать её я не стал. Мысли она в порядок будет приводить или что другое – не моё дело. Она женщина свободная и вправе поступать так, как считает нужным.

Любаша разбудила меня чуть свет. По красноте в глазах и уложенным в пучок волосам я понял, что она так и не ложилась. Я сел на кровать, завернулся в одеяло, чтобы не смущать её наготой своего тела и принялся ждать объяснений.

Любаша села на стул против меня и бросила на стол пачку фотографий.

– Здесь её нет!

Я взял фотографии и не спеша проглядел их. Цветной плёнкой воспоминаний передо мной пролетел весь вчерашний день: белостенные мазанки, покосившиеся заборы, лица березовчан, гуси на обочине и даже скрючившийся посередь дороги Шурик. Всё выглядело вполне нормально и благопристойно.

– Кого нет?

– Приметы! – гневно выкрикнула Любаша.

Она была расстроена, очень расстроена. Расстроенные женщины ведут себя неадекватно и могут быть крайне опасны. Я видел, как она расправилась с Шуриком, а ведь тогда она была в хорошем расположении духа. Так что я на всякий случай поплотнее завернулся в одеяло и поджал ноги под себя.

– Какие приметы?

Любаша посмотрела на меня как на идиота, потом вроде как вспомнила, что я не при делах и поведала мне историю из далёкого прошлого своей семьи. Оказывается летом 1942 года её дедушка, рядовой Советской Армии, воевал в этих местах. Линия фронта проходила тогда по западной окраине города, а ключевыми пунктами обороны являлись две высотки, находившиеся, соответственно, на юго-западе и к северу от города. Бои шли жестокие, немцы рвались к Сталинграду и с потерями не считались. Дедушка в составе артиллерийского расчёта находился на одной из высоток, на какой именно так и осталось тайной за семью печатями. На третьи сутки немцам удалось сломить сопротивление наших войск и двинуться дальше.

Каким было продолжение и чем закончилась эта война рассказывать не буду, и так все знают, скажу лишь, что дедушка Любаши домой не вернулся. Пропал без вести где-то в этих местах. Однако незадолго до своего исчезновения, он прислал жене странное письмо. Письмо он послал не по почте, военная корреспонденция тщательно проверялась службой НКВД, а с оказией, через раненого друга. В письмо был вложен лист бумаги, исписанный арамейскими и греческими буквами, а в конце дедушка предупреждал, что если не вернётся, то пусть ищут слепого раба. Какой такой слепой раб и где именно его надо искать, дедушка не написал ничего.