Страница 42 из 67
— Отплывайте, браты! Уходите шибче! Близко недруги. Побьют ведь всех и струг сож1уг.
Дороня ухватил казака за ворот:
— Свою шкуру спасти хочешь?! А о других подумал?! Ах ты...
Договорить не успел, на струг наскакивал конный отряд. Дороня приготовился отдать приказ, когда из тьмы раздался зычный голос Ермака:
— Доро-оня! На тебя ведём! Разъедемся — бей!
«Смекалист атаман! Видно, не прошла наука Хворостинина даром, запомнил Ермак, как у Молодей крымчаков на гуляй-город навели», — мелькнула в голове Дорони мысль.
Всадники обтекли струг, поплыли к противоположному берегу. Там их ждало спасенье. На смену им явились литовцы. Разом пальнули со струга казацкие ручницы. Крики, стоны, ржание коней огласили берег. Литовцы попятились, уползли во тьму.
Дороня скомандовал:
— Уходим!
Струг отплыл, вёсла дружно ударили по воде. Литовцы провожали его пулями и стрелами, казаки отвечали. Со стороны неприятельского берега ещё доносились звуки сабельной рубки, но вскоре и они затихли. Ночной бой закончился. Закончилась и переправа...
Струг догорал. Дороня бросил прощальный взгляд на судно, перекрестился, сел на коня...
Московское войско разорило окрестности Мстиславля и через Рославль вернулось в Смоленск. Возвратился и поредевший отряд Дорони. Поход удался. Русские воеводы прошлись по владениям Батория, нанесли им ущерб, привели пленников, средь которых оказалось немало шляхты, а главное, оттянули на себя часть сил, предназначенных для похода на Псков, за что и были пожалованы царём золотыми. Полки отвели в Дорогобуж, но отдыхать им пришлось недолго, вскоре их бросили к Ржеву против крупного литовского отряда, одним из предводителей которого был Филон Кмита, старый знакомец воеводы Ивана Бутурлина. Недругам свидеться не пришлось. Литовцы вторглись во владения московского царя и продвигались всё глубже, но, не доходя Ржева, узнали о большом московском войске и повернули вспять... Литовские роты ушли, а война продолжалась.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Узнав о том, что близок Псков, он раскрыл свою бездонную пасть, как адскую бездну, и хотел поглотить град Псков. Спешно и радостно, как лютый великий змей из великих пещер, он полетел к Пскову; окружённый чудовищами своими, как искры огненные тёмным дымом, летел он на Псков; и ещё не долетев, уже думал, что град Псков у него в утробе. Аспидов же своих и приближённых змей и скорпионов великий тот литовский король из утробы извергнутыми хвалится насытить.
Осенние ветры принесли в Ржев не только холода, но и тревожные вести. Польский король Стефан Баторий через Полоцк и Опочку двинулся к Пскову и достиг его восемнадцатого августа, в день святых мучеников Фрола и Лавра, а двадцать шестого, на Андреяна и Наталью, осадил город. Теперь исход войны во многом решался под стенами древнего града. Дороня надеялся, что родной Псков отобьётся, как прежде, устоят его стены супротив градоемцев. А стены у города крепкие, больше из камня известняка, высокие и широкие, с тридцатью семью башнями, с захабами да сорока восемью воротами. Они-то, стены, делили Псков на четыре крепости: Кром, Довмонтов град, Средний город и Окольный. Окольный город обнесён новой Большой стеной. Ей предстояло принять первый и основной удар. Но главная сила города в его защитниках — горожанах и воинах, над которыми, со слов Хворостинина, поставлены умелые воеводы: Иван Шуйский, Василий Скопин-Шуйский, Никита Плещеев-Очин, Андрей Хворостинин, Владимир Бахтеяров-Ростовский и иные храбрые и опытные мужи. Им-то и предстояло выстоять против врага. Сильного врага. Баторий явился с пушками и привёл великое воинство: из поляков, литовцев, союзных курляндских рыцарей, с ними казаков-черкасов, татар, кабардинцев, кои состояли на службе короля. Пришли и наёмники: венгры, немцы, сербы, датчане, англичане, итальянцы, французы и иные любители военной поживы. Средь них большое количество людей, искусных во взятии крепостей. Оставалось уповать на Бога и стойкость осаждённых. В их рядах мечтал оказаться и Дороня. Господь услышал его мольбы...
Князь Дмитрий Иванович, по указу царя, встретил октябрь-листопад в Новгороде. Следом туда прибыл воевода Катырев, два полка стрельцов и казачьи отряды Ермака и Дорони.
Не раз за многие годы знакомства Хворостинин вызывал Дороню к себе и доверял важные и опасные поручения, и всякий раз, ещё до разговора с князем, казак чуял, словно охотничий пёс, приближение звериного лова, когда предстояло рисковое дело. Так случилось и ныне. Хворостинин ожидал его в одной из комнат воеводского дома. Речь повёл о родном городе Дорони:
— Слышал о Пскове? Баторий лютует, обложил твердыню, на приступ войско посылал. Слава Богу, супостата от стен отбили.
— Слышал. Душа кровью обливается, должно и мне там быть. Кто, как не я, город свой от ворога оборонять обязан?
— К тому и веду. Съестного запаса, боевого зелья, оружия и людей в городе достаточно, но надолго ли? Да и не мешает знать псковичам, что не оставлены они государем. Посему и дело у меня к тебе важное.
— Не томи, Дмитрий Иванович, молви.
— Решено послать под Псков воеводу Ивана Бутурлина со стрелецкими головами, стрельцами и сотней казаков Ермака для промысла над неприятелем. Большинству из них предстоит пробиться в город с припасами. Знакомцу нашему, атаману Черкашенину с пятьюстами удальцов, ещё по прибытии Батория под город удалось проскочить, но ещё один отряд поляки перехватили, многих убили и в полон побрали. Теперь от твоего старания да от Божьей воли зависит, быть помощи в городе или нет.
— Я-то что? — удивился Дороня. — Что делу от моего старания?
— А то, вспомнил я давний наш разговор в Заразске, когда ты поведал, как из Пскова подземным ходом бежал. Помнишь ли?
— Помню.
— Коли помнишь, знай, подземелье может нам послужить. Сможешь ли посредством тайного хода провести воинов в город?
— Не возмочь мне, князь. Не поведал тебе, ход узок и низок. По нему даже одному тяжело пробираться, и поляки, я слышал, напирают со стороны Черехи-реки, значит, дуб, у коего лаз в подземелье, у них на виду. Да и сколь лет прошло с той поры, цел ли ход?
— Вот и надо бы проверить. Досадно, что людей с припасом не провести, но если ход цел, то сам-то в город пробраться сможешь?
— Смогу, если Господь позволит.
— Если сможешь, значит, известишь большого воеводу Шуйского, чтобы отряд в назначенное время ожидали и со стен огнём поддержали.
— Бог не выдаст, свинья не съест.
— Надеюсь, не выдаст. — Хворостинин обнял Дороню, отстранив, сказал: — Передавай поклон соратникам по Москве да по битве Молодинской: Ивану Шуйскому и атаману Черкашенину, особо кланяйся братцу моему Андрею. Скажи, молимся за него. — Глаза князя увлажнились, отошёл, махнул рукой: — Иди, собирайся, на рассвете выступаете.
Отряд лазутных под руководством Ермака и Дорони осторожно продвигался по неприметной лесной тропке. Казаки свершили задуманное: путь вдоль реки Великой от Талабских островов к Пскову разведали. Большой неприятельской силы замечено не было, следовательно, попытка прорваться в город на судах могла иметь успех. Правда, проникнуть удалось только до излучины реки Великой у Снетогорского монастыря. Появление неприятельского конного отряда вынудило разведчиков повернуть в сторону Новгорода к реке Абиже. Дороня раздосадовался, не удалось ему увидеть родной город, лёгкий туманец скрыл далёкие очертания Пскова. Хмурый сырой лес усиливал угнетённое состояние, понурив голову, казак тащился за проводником. Его приставил к отряду воевода Бутурлин. Поначалу Дороне появление псковича не понравилось, ведь он и сам помнил пути от озера к городу, но затем смирился, пусть будет тоже, коль для дела гоже. И правильно рассудил, как оказалось, не все тропинки ему ведомы. Пскович-охотник знал дело. Потёртые поршни земляка мелькали перед глазами Дорони, мелькали и воспоминания. Сам лес подкидывал их одно за другим. Ещё не замглились дни детства и отрочества: сборы грибов и ягод, охота с отцом и братьями на тетеревов, глухарей и рябчиков. Всё происходило в этих местах... Проводник остановился. Дороня тоже. Ермак сзади ухватил за локоть: