Страница 11 из 29
В последней записи в ежегодном школьном альбоме в разделе «планы» Хэтфилд написал: «Заниматься музыкой. Разбогатеть». Однако как большинство молодых команд Phantom Lord распались еще до того, как сыграли свой первый концерт, чему способствовал уход Хью Таннера, достойного гитариста, но из тех, кто посматривал в сторону карьеры в музыкальном менеджменте. Остальные, не испугавшись неудачи, просто дали объявление о поиске гитариста в местной бесплатной газете The Recycler. К ним пришел, хоть и ненадолго, Трой Джеймс, а с ним и перемена в музыкальном направлении, которое МакГоуни описывает как «гламурную фигню». Это был все еще американский рок-звук, но теперь более склоняющийся к кричащей, хоровой хэви-манере, которая скоро станет популярной благодаря прототипам с бульвара Сансэт – Motley Crue и Quiet Riot, которые заработают себе имя на сцене Hollywood club, а также и легкомысленным, искусственным британским группам, таким как Girl (с будущим гитаристом Def Leppard в качестве солиста, Филом Колленом и фронтменом L. A. Guns, Филом Льюисом), на чью песню Hollywood Tease новая группа будет исполнять кавер-версию. У них даже было новое имя, отражающее новый звук: Leather Charm. Сейчас, конечно, сложно представить угрюмого Джеймса Хэтфилда, пытающегося выдавать себя за расфуфыренного солиста глэм-рока, но тогда он полностью отдался этому новому направлению, даже бросил гитару, чтобы сконцентрироваться на роли полноценного фронтмена. Именно в Leather Charm Хэтфилд начал свои первые попытки исполнения оригинальных песен, три из которых в измененной форме, в конце концов, будут записаны двумя годами позже в составе первого альбома Metallica: прототип Hit the Lights, бо́льшую часть которой по заявлению Рона МакГоуни написал Хью Таннер; и два номера Charm, к которым Джеймс значительно приложил руку – Handsome Ransom и Let’s Go Rock ‘n’ Roll, улучшенное и ускоренное сочетание которых впоследствии станет эпичной песней Metallica-No Remorse.
Однако снова группа смогла продержаться всего пару выступлений на вечеринках на заднем дворе, а потом распалась. На этот раз это был Маллиган, который ухватился за предложение в более перспективном месте, в другой местной команде, которая специализировалась на кавер-версиях Rush. В этот момент также ушел Трой Джеймс, снова оставив Джеймса и Рона одних в их черно-серебряном гараже. Пытаясь помочь им, Хью Таннер рассказал об объявлении, которое видел в The Recycler: «Барабанщик ищет других музыкантов-металистов для совместных репетиций. Tygers of Pan Tang, Diamond Head and Iron Maiden». Их внимание привлекло упоминание Iron Maiden. Никто из ребят Leather Charm не знал столько о Новой волне британского хеви-метала, сколько Ларс Ульрих – да и кто вообще знал? Незадолго до этого они решили включить версию Remember Tomorrow группы Maiden в свой сет. Однако Джеймс и Рон отнеслись к объявлению равнодушно. В последнее время все было не так, почему это должно сработать? Хью не мог видеть их такими расстроенными и предложил самостоятельно ответить на объявление и назначить им встречу с тем, кто его разместил – тем парнишкой с забавным акцентом из Ньюпорт-бич по имени Ларс, – в местной репетиционной студии, забронированной под предлогом записи демо-версии, за которую, как позже будет утверждать Джеймс, Ларс «зажал» оплату по счету. Рон, который до конца не был убежден в том, что хочет быть бас-гитаристом, теперь сосредоточился на возможной карьере рок-фотографа, и даже не потрудился прийти на первую встречу с Ларсом. Какое это имело значение! Ни Джеймс, ни Хью не могли извлечь ничего положительного от этого знакомства. Парень был «странный» и «смешно пах». Он даже на барабанах толком играть не умел. Все это было просто потерей времени. «Мы поели в «Макдоналдсе», он съел селедку» – вот как Джеймс подведет итог первой встречи двадцать лет спустя. Ларс был просто «из другого мира. Его отец был знаменитостью. Он был очень обеспечен. Просто богатый ребенок. Избалованный, поэтому такой болтун. Он знает, чего хочет, и идет за этим, и всегда добивается своего».
Это чувство неприязни, однако, было не полностью взаимным. Ларс, вернувшись из своей летней увеселительной поездки по Европе, первым делом позвонил Джеймсу и пригласил в гости. Джеймс был неприветлив, как будто бы и не помнил, кто такой Ларс, сделав свое фирменное выражение лица «держись от меня подальше». Проницательный Ларс, однако, почувствовал, что Джеймс будет не так враждебно настроен к идее создать совместную «джем-группу», невзирая на очевидные недостатки Ларса как барабанщика, если получше узнает, с кем он все-таки имеет дело. По крайней мере, они могли расслабиться и проиграть некоторые записи вместе. Разумеется, первый же визит Джеймса в дом родителей Ларса сразу изменил его отношение. «Я проводил дни напролет у Ларса, слушая его коллекцию винила. Он познакомил меня с множеством разнообразной музыки». Джеймс, который «мог себе позволить в лучшем случае одну пластинку в неделю», был просто каждый раз ошеломлен, когда Ларс «возвращался из магазина с двадцатью!» Как будет позже вспоминать Ларс, «Когда я вернулся в Америку в октябре 81-го, я был заряжен тусовками в Европе и потом позвонил Джеймсу Хэтфилду, потому что думал, что в нем есть что-то интересное, общее с тем, чем увлекался я». После такого пресного первого знакомства, однако, я размышлял о том, что побудило его к такому упорству, желанию узнать неразговорчивого будущего фронтмена. Очевидно, они были очень разными людьми. «Да неужели! – фыркнул он. – Абсолютно». Что тогда заинтриговало Ларса настолько, чтобы попытаться снова? Изначально то, что Джеймс был единственным человеком, который мог бы заинтересоваться созданием группы и работой с музыкой в стиле Новой волны британского хеви-метала, а не «подражанием Van Halen». На более глубоком уровне он чувствовал что-то еще. «Несмотря на то что я не особенно бунтовал, поскольку мои родители были слишком классными, чтобы воевать с ними, я проводил много времени наедине с собой, погруженным в музыкальный мир. Джеймс тоже был подолгу один, и это у нас было общим. Хоть мы и происходили из двух разных миров, двух разных культур, мы оба были одиночками. И каждый раз мы понимали, что связаны чем-то более глубоким». Он продолжал: «Мне было сложно найти хоть что-то в Южной Калифорнии, к чему я мог бы привязаться. Поэтому мы с Джеймсом стали хорошими друзьями: у нас обоих были социальные проблемы, – он усмехнулся. – Разные, но…» – он пожимает плечами и отводит взгляд.
Для Джеймса эта связь не будет очевидной до тех пор, пока они действительно не подружатся, а Metallica не станет для него впоследствии «родительским крылом». Он настаивает на том, что в первую очередь дело было в музыке. Тем не менее, еще в свой первый визит в дом родителей Ларса он был глубоко потрясен не только коллекцией пластинок. Даже атмосфера отличалась от его родительского дома, где незнакомцы были редким явлением и их не всегда радушно принимали, если они, конечно, не разделяли религиозных взглядов семьи, которые незамедлительно и решительно утверждались. «Я искал людей, с которыми мог бы себя идентифицировать, – говорит Джеймс. – Но не мог соотнести себя даже со своей семьей, поскольку она распалась прямо у меня на глазах, когда я был еще ребенком. Какая-то моя часть тоскует по семье, а другая – терпеть не может людей». В доме Ларса все были желанными гостями, разнообразие приветствовалось, индивидуализм поощрялся. А в его комнате вся стена была в пластинках, и о большинстве этих групп Джеймс ничего не знал. В следующий раз, когда он посетил эту пещеру Аладдина со всеми ее богатствами Новой волны, он принес пишущий проигрыватель и заполнил кассету за кассетой песнями Trespass, Witchfinder General, Silverwing, Venom, Motorhead, Saxon, Samson… Казалось, они никогда не закончатся. «Я атаковал Джеймса всем этим новым британским материалом, – говорит Ларс, – и скоро уломал его начать что-то совместное, что выделит нас из океана посредственности».
Брайан Слэгель вспоминает, что тусовался с Ларсом незадолго после того, как он вернулся из Европы. «У него была куча альбомов, и знаешь, я хотел послушать его истории, как он зависал с [Diamond Head], и тому подобные вещи. Я был без ума от ревности, конечно, но меня также поражало, что ему это удалось». До поездки в Европу «мы были просто сумасшедшими мальчишками, которые бесцельно носились туда-сюда. Но когда [Ларс] вернулся, он определенно стал другим. Можно сказать, он так проникся пребыванием в группе, увидел, как они живут, что это усилило его мотивацию создать [собственную] команду. Именно тогда он начал по-настоящему заниматься, много играть на барабанах, пытаться найти людей, с кем он мог бы играть. Это укрепило его в убеждениях после возвращения из путешествия». Джеймс также серьезно задумался о своем будущем, пока Ларс был в Европе, и принял решение, что продолжит, как и в Leather Charm, в роли вокалиста. Теперь, когда с ним в команде был только барабанщик, он без особого желания снова взял в руки гитару. Им не хватало бас-гитариста, и он ожидаемо позвал Рона МакГоуни. Это идея казалась разумной всем, кроме самого Рона, которого совсем не привлекали новые варианты партнерства. «Когда они с Ларсом первый раз репетировали, я подумал, что Ларс – самый худший барабанщик, из тех, кого я встречал, – скажет позже Рон Бобу Налбандяну. – Он не мог держать бит и по сравнению к Маллиганом [барабанщиком Leather Charm Джимом] вообще не умел играть. Я сказал Джеймсу: «Этот парень – дерьмо, чувак». Даже когда Ларс начал приходить регулярно, Рон остался при своем мнении. «Я смотрел, как они с Джеймсом играли, и каждый раз получалось лучше и лучше, но у меня все равно не возникало желания участвовать в этом».