Таша

— А мне, может, расчистить проходы от камней? А ведь хорошо ты сказал про помывку… Тогда, может, натаскаете воды? Нагреем на костре, хочется уже вымыться толком, а то только холодные речки всю дорогу.

Так мы задержались еще на один день. Устроили себе праздник — и с помывкой, и с вкусной едой, которую я уже не боялась готовить, сбросив все нехорошее на камни. На маяках последний раз стояли вахту привиды, а мы побаловали остающихся ребят, укрывшись от ветра за домом и устроив вечер прощания у костра. Опять много говорили, но только сейчас разговоры были серьезные. Все больше говорили о том, что здесь случилось — тогда и сейчас. Тот зов, погубивший смену, звался Голосом моря.

— Я не слыхал о таком в наших краях… никогда. Вот в южных морях не такая уж это редкость, о нем знают все. Перед штормом иногда случается что-то такое… Он еще и не начинался, а море словно поет, этот зов — гул, идет из самых страшных глубин… и люди, забывая все, кидаются в воду с корабельной палубы… тонут. А наших вот и на берегу достало, — задумчиво рассказывал ведун.

— А есть способ как-то обезопасить тех, кто остаются?

— Не думаю, что это повторится, во всяком случае — в ближайшее время. Такое здесь случилось впервые на людской памяти. Но да, неплохо бы. Самые сильные обереги привозят к нам из Змеиного леса, а еще — целебные зелья на травах и змеином яде. Живет там одна семья, но о ней мало что известно. Если дать им заказ, грамотно объяснить, от чего нужен оберег, то я думаю — справятся и сделают. Я давно рвусь туда, любопытно узнать — что там и как?

— А что же тогда до сих пор…?

— Так змей же боюсь… — улыбнулся он, а мы все недоверчиво засмеялись.

Один из стражников — Данил, светловолосый серьезный парень, вынес из дома длинный сверток и все зашевелились, обрадовавшись чему-то.

— Дан… здорово! Давай что-нибудь веселое… — просили товарищи.

— Нет, лучше душевное, свое что-нибудь. Здесь даже говорить громко как-то…

— Сам решай — что. Что душа просит, — советовали другие.

Дан вытащил что-то похожее на гусли, но узкое и более длинное. Струн тут было втрое меньше, и здесь они были одной длины, зато — разной толщины. Парень уселся на самое удобное место, которое ему сразу выделили. Тронул струны рукой, побренчал ими немного и, наконец, прикрыв глаза ресницами, запел. На его губах цвела ласковая, мечтательная улыбка, голос был сильным, чистым, несказанно приятным для слуха:

Жди меня… помни… верь… храни, — ласково перебирал он пальцами струны. А на меня нахлынуло что-то такое… как и на всех, наверное, потому что притихли… замолчали. Потянула душу тоскливая надежда — такое же возможно? Настанет такое время, и кто-то полюбит меня, а я — его… Так же будет думать обо мне и рваться на встречу, верить, что жду его. А я буду ждать…

Так же будет желать меня, так же тянуться ко мне, мечтать сжать в руках, зацеловать, распустить косы, сделать своею… Ведь видела я тогда, да только не дали мне досмотреть, узнать — кто там был? Кто так бережно прижимал меня к себе, ласково поглаживая мой живот? За чьи руки я цеплялась так, словно не жить мне без них?

Эта песня, скорее всего, созданная когда-то одним из стражников — любящим, тоскующим, сотворила со мною то же, что и раскрывшийся когда-то в руках цветок — опять захотелось жить в полную силу, снова испытать любовь, снова узнать жаркую мужскую ласку, почуять надежное плечо рядом с собой. Тянула душу неодолимая потребность… Чтобы только я одна вовеки! Чтобы только ко мне! Чтобы только со мной и для меня!

Но, чтобы это случилось однажды, мне нужно отпустить Микея. Не забыть — нет, а просто отпустить, насовсем… Хотя бы попытаться это сделать! Я хочу это сделать! И в каком-то неясном даже для себя порыве я поднялась с места и, выхватив из ножен дареный клинок, чиркнула острием лезвия по руке… С двух пальцев закапала кровь в костер, зашипела, пятная алые угли, а я шептала, будто в бреду:

— Я отпускаю тебя, совсем отпускаю… больше не буду звать. Не забуду никогда. Микеюшка, отпусти и ты меня… не держи — жить хочу… прости… Хочу попробовать жить в полную силу, — тихо шептала я, давясь слезами.

Зажала порезанные пальцы ладонью и тихо побрела от костра в темноту. Мне нужно было побыть одной. Нужно было выплакаться, простить себя за то, что почти обрадовалась тогда его отъезду — мне нужно было время обдумать то, что со мной делалось. Я не поняла тогда, что опять полюбила! И, может быть, если бы ждала его, как они все мечтают… как в этой песне… а разве я не ждала? Почему же тогда, за что?

У костра снова зазвенели струны, о чем-то тихо пел Данил… А я сидела на обрыве и отпускала с соленым морским ветром все свои душевные муки, свою вину перед ним, прощалась и отпускала, прощая себя. Я и правда — хотела попробовать жить в полную силу. А значит — взглянуть по сторонам, не отстраняясь и не закрываясь от людей, и от мужчин тоже. Может быть, я увижу кого-нибудь или меня увидят такой, как видел Микей — кто знает? Даже если не сейчас, а через годы… но у меня теперь будет надежда, что однажды исполнится моя самая большая мечта — иметь любящую семью. Для себя и для сына.

Глава 19

Оставалось совсем мало… вот только через этот лес и перед глазами — столица. Потом — предместье, через городские ворота — по улицам и через парк… и передо мною наш дом. Я не оглядывалась и не ждала никого, оставив отряд, еще только въезжающий в город. Спешила увидеть Зоряна, обнять его, услышать его забавный лепет, смех, расцеловать щечки… Слетела с коня и бросилась в дом. Радостно кивнула знакомому стражнику. Губы растягивались в улыбке — вот сейчас я увижу сына, сейчас обниму…

В своем кресле, как почти всегда — с книгой, сидел Мастер. Я скучала и за ним, потому крепко-крепко обняла, не давая встать, засмеялась ликующе:

— Сил уже не было — так хотела к вам! А где Зорян? Спит, ест? Где он, с кем? — дернулась я искать сына.

— На улице, с отцом. Вышли побегать в парке, — рассказывал мне дед, улыбаясь, — ты поешь, переоденься и пойди за ними. Хочешь — теплая вода есть, попрошу Чеслава натаскать для тебя — помыться?

— Не могу ждать, — смеялась я, — вы что? Хоть одним глазком глянуть на него.

Развернулась и выскочила из дома, оглянулась вокруг и пошла по дорожкам — искать сына. Крутила головой по сторонам, хотелось крикнуть, позвать, чтобы увидеть скорее. Там и Юрас… я споткнулась, остановилась… и пошла дальше. Ничего, что я в грязной, пропыленной и пропотевшей одежде. Ничего, что косы давно толком не прочесывались. Он сам воин, был во многих походах — поймет. Хочу увидеть Зоряна! Но ступать я стала не так скоро, провела руками по голове — насколько все плохо? Что мне вдруг пришло это в голову, отчего я чувствую неловкость? Может, и правда — стоило привести себя в надлежащий вид, а уже потом…? Он тогда приходил проводить меня…

Услышала смех и детский писк и, отбросив все метания и неуверенность, поспешила туда. Вышла из-за поворота дорожки и увидела… По траве носились трое деток, смеялись и кричали, а сбоку, рядышком друг с другом, стояли Юрас и Дарина. Говорили о чем-то, поглядывая на детей.