Таша

Твердым и уверенным шагом он прошел к двери и вышел на улицу. Я поискала глазами сына и увидела его на руках у деда — за открытой в комнаты дверью. Пальцы кололо, изо рта рвались слова… лучше их никому не слышать, в груди кипело! Потемнело в глазах от страха, и я выскочила на улицу, разыскивая хоть какой-нибудь камень поблизости. И уже вполне осознавая, что делаю, уничтожила его, превратив в мелкую пыль.

— Все, все, все, — шептала я себе, потирая дрожащие руки одну об другую, — это было в последний раз. Просто он застал меня врасплох, вывел из себя, я не ждала такого… небрежения. Но теперь я настороже, я буду держать себя в руках… даже если сейчас вслед за Юрасом сюда явится гадов Тарус.

На слабых от страха ногах вернулась в дом, где, сидя на руках у деда, Зорян мучил гусельки и что-то мурлыкал себе под нос. Опустилась на колени перед ними, положила голову на ножки сына, склонившись к коленям ведуна. Он опустил руку мне на голову, а я попросила:

— Учите скорее. Мне страшно! Я же могла навредить вам… из меня во все стороны перло! Сколько этого во мне? Так будет всегда?

Ведун покряхтел, отослал меня сесть, не спешил говорить что-то, как всегда. Наконец, немного успокоившись, я услышала, как всегда — с подходом:

— Знаешь, чем плоха старость? Уже есть опыт — богатый, нужный. Нажитый, выстраданный. Тут бы и жить — умно и правильно. А вся жизнь ушла на то, чтобы найти этот опыт, и скоро уже пора уходить… Оно бы и ладно, но тут вдруг понимаешь, что ты все еще нужен здесь. Тем, у кого этого опыта… а заодно, похоже, и ума — нет, как нет.

Я не знаю, что ты там наговорила ему прошлый раз, но его проняло. Я хорошо знаю его, а еще я как-никак мужик. Решиться разом все изменить в своей жизни, вот так прийти… Это может, не так и не то, чего вы, бабы, ждете. Но для него это бессонная ночь, душевные муки, мысли, принятое решение — правильное, верное, мужское. Решение стать отцом сыну, отвечать за семью, отпустить прошлое.

Он ходил за этим платом, искал его. Выбирал, думая о тебе, самый дорогой и красивый — лучший. Не нашел слов, не сумел?! Но он сделал! А ты за своими обидами этого не увидела. Слов красивых хотелось? Нет их у него пока, но могли бы найтись — потом. Потому что будь ты ему противна, его бы сюда волами не затащили. А ты обрушила на него обиды за всю свою прошлую жизнь. Сказал, что душа, а значит и любовь твоя ему не нужна? Так ты в его душу плюнула, гавкнула — он и отлаялся!

Ты просто один в один — Дарина! Как срисована с нее! Такая же упертая, дурная баба, у которой с юности жизнь не задалась и которая никак не найдет своего места в ней. Вы с ней даже ростом и статью схожи — со спины спутаешь. Она, наконец, утихомирилась, дала себе лад. Так ты теперь на мою голову — тоже себе на уме и вредная аж до усрачки! Не дадите спокойной старости, помереть спокойно не дадите! — злился ведун, всерьез злился.

А я пригибала голову все ниже и опять плакала. Жаль было радужный плат, жаль было всего, что было раньше, жаль было и старого ведуна, и Юраса. Что на меня нашло? Почему спокойно не сказала, что не пойду за него? Кричала, обвиняла… в чем? Ой, прав ведун, хоть и не во всем. Шмыгнула носом:

— Рано вам помирать, учите, как обещали — терпению и сдержанности. Как гасить это. Сами говорите — дурная…

— Куда я денусь? У тебя же, кроме меня да сына, и нет никого больше. Другом у тебя только бестелесный привид. Ни на одного мужика не взглянула, хотя вьются неженатые стражи вокруг, как осы. Это-то ладно, так у тебя же и подруг нет! Татка хорошая девка, хоть и простая… Она не оттого тебе не нужна, что прибиральщицей у нас в доме, а оттого, что у тебя потребности нет говорить с людьми, дружить с ними, любить. Ты вся на ту сторону под дерево навострилась! Уйди сейчас с глаз! Видеть не могу! И не вздумай сейчас готовить еду — в рот будет не взять…

Над всеми отрядами государственной стражи стоял сам правитель, а еще — главный ведун рядом с ним. Это я выяснила у Мастера. И еще то, что главным теперь не он, а Тарус. Вот и выходит, что я вусмерть разругалась с одним из самых сильных на сегодня ведунов. К тому же наделенным всей полнотой воинской власти. В том числе и надо мной, состоящей у него на службе. И не важно, что воинская справа и снаряжение у меня — платья с кружевами да сапожки на каблучках. Денежное довольство было положено мне и исправно выплачивалось. И как раз сейчас подошла пора его отрабатывать.

Мыслями об этом я промучилась целый день и, наконец, придумала, как мне выбраться изо всего этого с самыми малыми потерями. Мастер по моей просьбе договорился и нас ожидал на встречу сам правитель. Только он один.

Старый ведун, собираясь во дворец, оделся, как стражник — в темные штаны с сапогами, болотно-зеленую рубаху и красивый нагрудник из коричневой кожи, украшенный яркими заклепками из оружейной стали.

Я тоже надела свое «снаряжение», подходящее для дворца. Особых переживаний от того, как я выгляжу, не было. Мысли были о деле. Раз это дело зависело от моего умения и поручалось мне, то нужно было уже решать что-то о походе к Маякам. Пора было собирать отряд, не затягивая это дело до осенних дождей. А они все, если и думали что-то про этот поход, то мне, само собой, об этом не докладывали. А мне нужно было знать. Нужно было выяснить все, обговорить. Тарус, понятное дело, опять взялся бы вставлять палки в колеса, потому я и просила о встрече без него.

Мы встретились, обговорили для начала самое важное — дату выступления, численность отряда. Навскидку прикинули, насколько долго все может затянуться, а отсюда подсчитали и нужное число припасов. Это потом уже я поняла, что это дело не его уровня, но Мастер промолчал, а Владислас терпеливо говорил со мною о крупах и вяленом мясе. Осталось решить, кого посылать командиром, то есть — к кому я поступлю в подчинение. Тут решение было за правителем:

— Старшим пойдет тот, кто сейчас свободен от вахты, отдохнул уже после предыдущей, а главное — опытен и надежен. Этому запросу отвечают Юрас Стагмисов и Тарус Дамитров. Но, поскольку с главным ведуном у вас не сложилось и не заладилось…

— Так нужно наладить, — вскинулась я, — это же неправильно! Он мое прямое начальство, и я просто должна, а главное — я готова! И он же — ведун? В отряде и в том месте, куда мы идем, просто нельзя без самого опытного ведуна… Мастер из-за своего мудрого возраста в поход уже не пойдет — он остается с внуком. А если вам что понадобится, то и за Таруса тоже. Да же? — заглядывала я в глаза старому ведуну в ужасе от того, что ко мне могут не прислушаться.

Но он согласился со мной, а правитель только на один короткий миг, сморгнув, отвел глаза… И я вдруг ясно поняла: он тоже видел тот танец с клинками, а то и еще чего… и для него этот Юрас, как кость в горле. Он у него в печенках уже сидит! И как же Владислас, наверное, хотел сдыхаться его, отослав с глаз долой и желательно — подальше! А еще бы лучше — раз и навсегда.

Но я могла только пожалеть его. А выручать, прикрывая собой, и вовсе не была готова. Согласиться встать под начало Юраса, значило показать готовность наладить с ним отношения. Он тогда хотел этого. Сейчас же, после той моей выходки, скорее всего, был решительно настроен против меня. И я не забыла его небрежения, а, кроме того, меня теперь еще и мучила совесть.

Да я просто в глаза ему взглянуть не смогу, не то, что две седьмицы неотлучно находиться рядом. Я не была готова вообще ни к чему — ни мириться, ни ругаться. Даже простой встречи с ним я боялась до колик в животе, и уступать правителю в этом не собиралась. Ни за что!

Очевидно, моя отчаянная решимость наладить отношения с Тарусом была так убедительна, что он сдался. Послали за моим будущим командиром, и я встретила его приход с таким облегчением и с такой счастливой улыбкой, что он запнулся на пороге.

Решили быстро — отряд состоит из двух боевых пятерок и нас с Тарусом. Выполнив задание, мы оставим одну пятерку и еще одного воина обслуживать маяки. Те были расположены цепочкой на прибрежных скалах, и число их было — три. Жить стражники будут в доме у среднего маяка, станут менять друг друга и служба их продлится привычный для стражей оборот луны. Дальше к ним прибудет смена, а они уйдут на отдых. Еще раз уточнили дату выхода — сразу после первого осеннего бала. Правитель поднялся, отпуская нас, и сказал: