Некого больше убивать

«Sic transit gloria mundi», — по-докторски прокомментировал Пол и рассмеялся вместе с Марти. «Так проходит слава мирская», — Гарри знал эту латинскую фразу, но его гости смеялись так, как будто бы он ее не знал. «Всему свое время», — произнес Гарри в унисон идее.

— Это так, — согласился Марти, — но время иногда можно продлить.

— Хотел бы я знать, как? Жизнь короткая, а период, когда талантливый человек на подъеме — еще короче.

— Важно, чтобы сделанное им в этот период, не переставало быть нужным, — со значением произнес Марти.

Гарри давно уже раздражали пафосные фразы. Поэтому он махнул рукой и сказал:

— Старый разговор — о великом искусстве, которое переживет поколения и века. Кто знает: что из обожаемого и нужного сегодня понадобится людям завтра? Никто. И давай это оставим…

— Ни в коем случае! Как раз это мы и приехали обсудить…

Гарри удивленно посмотрел элегантного и напыщенного Марти и его несколько развязного спутника. Вот уж кого он не любил, так этого розовощекого хлыща с носом-пуговицей и с жиденькими льняными волосиками а-ля Гитлер. Когда Келли задумывал какую-нибудь гадость, у него от висков к шее пробегали розовые пятна. Вот и сейчас…

— До сих пор, — усмехнулся Гарри, — вы обсуждали только, каким образом навязать публике наших героев. На вселенскую селекцию как-то не замахивались.

— Как знать? — в упор посмотрел на него Марти. — Пример Мелинды тебе ни о чем не говорит?…

— Перестань! — взорвался Гарри.

— Ах, какие мы нежные! А ведь каждый получил, что хотел: она — вечную славу, ты — полтора миллиона… Подожди, — остановил Марти рукой набравшего воздух Гарри. — Давай говорить отвлеченно. Шекспира ты читал? Известно, что он еще и был актером. Хорошим? Поэтом он был великим — каждый может в этом убедиться, ну а как насчет актера Шекспира? Можно только доверять или не доверять мнению его современников. Как насчет античного Дионисия, Мольера, Сары Бернар, как насчет тысяч и тысяч певцов, танцоров и музыкантов, чьи имена мы встречаем в хрониках разных народов?… Даже совсем недавних — из прошлого и позапрошлого веков?… Современники считали их великими, но ничего не осталось, чтобы мы могли в этом убедиться. Куда как более счастливыми оказались архитекторы, художники, писатели, ученые, изобретатели, даже часть спортсменов, не так ли?

Ты знаешь, чем замечателен ХХ век? Тем, что восстановил справедливость. Появились кино, звукозапись, видеозапись — и, как говорится, все музы теперь уже оприходованы. А для нас с тобой это значит, что актеров, певцов, музыкантов мы можем продавать не только на сегодня, но и в будущее. Важно только отобрать тех, кого мы намерены продать и обеспечить им… — Марти рассмеялся, — товарный вид.

— Ты имеешь в виду… — округлил глаза Гарри.

— Именно это он и имеет в виду, — вмешался Пол, и бег красных пятен на его лице ускорился. — Он имеет в виду, что звезды шоу-бизнеса имеют обыкновение быстро тускнеть. Только вчера, кажется, кто-то озарял полнеба, а сегодня у него четвертинку этого неба оттяпали. Завтра — еще восьмушку, послезавтра — еще. А еще через день вспыхнет рядышком пара новых звездочек, и все — нет нашей сверхъяркой, затухла… Сам говоришь, что период подъема короток. Вот и остается наша звезда только в мемуарах и диссертациях… Иное дело, если не успеет она затухнуть, а взорвется оглушительно и ослепительно… Ба-бах! — и истерические оплакивания поклонниками, и зуд интриги даже у тех, кому она вообще безразлична была… А вся печать шумит, строятся догадки, версии, и бегут толпы заново смотреть фильмы со звездой, покупать ее кассеты и диски. Согласись: один такой взрыв может дать больше, чем все наши актерские школы, все опекаемые нами шоу, все контракты, вместе взятые…

— У-гу, контракт с дьяволом, — оцепенело произнес Гарри. — Убийство…

— Какое, черт подери, убийство?! — возмутился Пол. — Как можно убить труп? Если лежит кто-то безнадежный в госпитале и корчится от боли и одиночества, и известно, что перед ним тут же откроются двери последнего вагона в рай, стоит только ему сделать резкое движение и выдернуть какой-то шнур, какую-то кнопку случайно нажать? А не соверши он этого — и промучается еще неизвестно сколько, и поезд уйдет навсегда без него. Не надо убивать — только помоги ему дрыгнуться в нужную сторону. Незаметно. Так, чтобы только Бог был тебе судья, а Он, по логике вещей, вряд ли тебя осудит… Подтолкни падающего!

— Ребята, — замахал руками Гарри, — зачем мне этот разговор? Я в этих ваших делах не участвовал…

— Участвовал! — оборвал Марти. — И прямо, и косвенно. Я не зря напомнил тебе о Мелинде… Ты участвуешь уже потому, что работаешь в этом бизнесе. С момента, когда ты запускаешь новичка на орбиту, начинаешь его раскрутку, ты начинаешь его убивать — и морально, и физически. И ты, конечно же, убедился, что без этого никто из них до публики не дойдет. И если мы с Полом взяли на себя немножечко больше грязной работы, это не значит, что ты в стороне. У нас общий бизнес, и не делай вид, что не знаешь, отчего это, например, на твой счет вдруг упали две крупные капли в 1969-м и пару месяцев назад. Ты видел, что ими оплатили, как сказал Пол, взрывы одного черного гитариста и одного певца из немцев. Но фактически их никто не убил: оба вкатили себе по сверхдозе, а немец еще и подстраховался, застрелившись. А сегодня у нас на руках очень крупный контракт, и нужна твоя помощь.

— Кто? — только и спросил растерявшийся Гарри.

И Марти с Полом почти синхронно кивнули в сторону окончательно размякшего на сцене Прайда: «Он!»

— Вы с ума сошли! — громким шопотом произнес Гарри.

— Нет, — отвечал Марти. — «Вирджиния» платит 10 процентов от всей прибыли до 2000 года.

— Но он ведь даже не связан с нами никак. Вы же знаете: у него менеджер Тим Янсен с самого начала и, видно, уже до конца.

— Это меняет дело? «Вирджиния» хоть завтра купит у них все права на будущие издания за смешную сумму 3–5 миллионов. Но такая сумма будет смешной только в том случае, если эта жирная туша не начнет разлагаться уже на сцене. Времени не так много, поэтому Полу придется поработать здесь с тобой.

— Мне это не нужно! — запротестовал Гарри. — Это крайне риcкованно. А деньги… Что они уже могут изменить в нашей с тобой жизни?

— В твоей, может быть, — и немногое. Но это ты — один такой со случайно свалившимся на голову «Стардевом», а все остальные прочно связаны, все остальные рассчитывают на деньги, которые мы должны принести…

— Я никому ничего не должен!

— Так ли? Кажется, пришло время напомнить тебе о мальчике Майкле, которого нашли неизвестно в какой яме. Очень большую работу проделали; неужели ты думаешь, что бесплатно? У людей, которые искали твоего сына по всей стране, тоже, между прочим, дети есть, а им нужно расти и в колледже учиться… Должен!

— Не понимаю. Каким это образом заработки «Стардева» распространяются на этих людей?

— Во-первых, не совсем «Стардева», а, во-вторых, это не твоя проблема. И скажи за это спасибо… Впрочем, кое-что я мог бы тебе сообщить. Хотя бы то, что Прайд и его крестный Янсен сильно провинились перед нашей семьей в Лос-Анджелесе. Им помогли, их запустили в кинематограф, им открыли главные сцены, но они переметнулись под крылышко ребят с Большой реки. То ли жадность этого сукина сына Янсена обуяла, то ли трусость — как никак они оба оттуда… Их пытались образумить. У Тима было время подумать, когда Прайд служил Дяде Сэму, и все понять, когда ему устроили триумфальное возвращение. Но Тим закусил удила. Больше того — он поссорил две семьи. Настолько, что его друзья в Мемфисе натравили федералов на нашу кокаиновую сеть, а милашка Прайд три года назад сыграл роль стукача на самый верхний этаж. Ну так вот: пришло время рассчитаться… Итак, ты нам помогаешь, не так ли?

— Как?

Ты знаком и с Прайдом, и с Янсеном, твоя задача — навести мосты.

Программа грядущего «бессмертия» Прайда прорабатывалась самым тщательным образом. Через несколько месяцев на Дезерт-роад открылся богато декорированный медицинский офис психотерапевта Пола Келли и терапевта-нарколога Сэма Кренца. Открылся с помпой: интервью в газетах и по TV, презентация во «Фламинго», реклама чуть ли не на каждом глухом фасаде.