Страница 8 из 28
– Да ну вас совсем! – покрикивала на шалунов мать и, когда возня принимала слишком буйный характер, наудачу пинала их ногой под столом. – Белые в гости пришли, а им хоть бы что! Перестать сию же минуту! Сидите смирно, не то спущу я вас на одну пуговицу ниже, дайте только мистеру Джорджу уйти.
Трудно сказать, что означала эта страшная угроза; во всяком случае, ее зловещая неопределенность не произвела никакого впечатления на малолетних грешников.
– Фу ты, господи! – воскликнул дядя Том. – Им бы целый день веселиться, угомона на них нет.
Тут оба мальчугана вылезли из-под стола и, все перемазанные патокой, кинулись целовать сестренку.
– Да ну вас совсем! – крикнула мать, отстраняя рукой их курчавые головы. – Приклеитесь друг к дружке, потом не разлепишь. Марш к колодцу, умойтесь как следует!
И она сопроводила свои слова довольно увесистым шлепком, который исторг лишь новый взрыв смеха у малышей, кубарем выкатившихся за дверь.
– Видали когда-нибудь таких негодников? – благодушно спросила тетушка Хлоя и, взяв старенькое полотенце, плеснула на него воды из треснувшего чайника и стала смывать патоку с лица и рук малютки.
Натерев дочку до блеска, она посадила ее Тому на колени, а сама занялась уборкой посуды. Девочка тут же начала тянуть отца за нос, царапать ему лицо и – что доставляло ей особенное удовольствие – запускать свои пухлые ручонки в его курчавую шевелюру.
– Ишь озорница! – сказал Том, держа дочку на вытянутых руках, потом встал, посадил ее себе на плечо и давай прыгать и приплясывать с нею по комнате.
Мистер Джордж махал платком, Моз и Пит, уже успевшие вернуться, бегали за ними, ревя, как всамделишные медведи, и под конец тетушка Хлоя заявила, что они своей возней «совсем ее без головы оставили». Поскольку эта хирургическая операция производилась здесь ежедневно, заявление тетушки Хлои нисколько не умерило всеобщего веселья, и тишина наступила в хижине лишь тогда, когда все накричались, набегались и натанцевались до полного изнеможения.
– Ну, кажется, угомонились, – сказала тетушка Хлоя, выдвигая на середину комнаты низенькую кровать на колесиках. – Моз и ты, Пит, ложитесь спать, ведь скоро молитвенное собрание начнется.
– Ма-ама! Мы не хотим спать! Мы хотим на молитвенное собрание! На них весело бывает. Мы любим смотреть, как вы молитесь.
– Тетушка Хлоя, убери кровать! Пусть останутся, – решительно заявил мистер Джордж, отпихнув ногой это топорное сооружение.
Удовлетворившись тем, что приличия были соблюдены, тетушка Хлоя весьма охотно задвинула кровать в угол и пробормотала:
– Ну что ж, может, им это на пользу пойдет.
Теперь все сообща принялись обсуждать, как бы получше приготовиться к молитвенному собранию.
– Откуда нам стулья взять, просто ума не приложу, – сказала тетушка Хлоя.
Но так как эти еженедельные сборища спокон веков происходили у них в хижине при одном и том же количестве стульев, можно было надеяться, что и на сей раз все обойдется как нельзя лучше.
– На прошлой неделе старый дядя Питер пел-пел, разошелся, и двух ножек у стула как не бывало, – сообщил Моз.
– А ну тебя! Ты, наверно, сам их отломал. Мне твои проделки все известны! – прикрикнула на него мать.
– Ничего! Если этот безногий стул приставить к стене, он не упадет, – утешил ее Моз.
– Только дядю Питера на него не сажайте. Он, когда поет, по всей комнате скачет. В тот раз из угла в угол на стуле проехался, – сказал Пит.
– Вот и хорошо! Пусть на него и садится, – обрадовался Моз. – А как заведет: «И праведник и грешник, внемли моим словам!» – так и полетит вверх тормашками. – Моз гнусавым голосом затянул гимн и повалился на пол, изображая грядущую катастрофу.
– Веди себя как следует! – остановила его тетушка Хлоя. – И не стыдно тебе?
Но мистер Джордж расхохотался вслед за озорником и назвал его молодчиной, вследствие чего материнские увещания не достигли своей цели.
– Ну, старик, пора, – сказала тетушка Хлоя, – тащи сюда бочонки.
– У мамы эти бочонки вроде той вдовы, про которую нам читал мистер Джордж, – они тоже устоят перед любым испытанием, – шепнул брату Моз.
– А вот посмотрим – устоят ли! – возразил ему Пит. – Помнишь, на прошлой неделе у одного бочонка днище провалилось во время пения, и все на пол попадали.
Пока Моз и Пит перешептывались между собой, в комнату вкатили два пустых бочонка, подперли их с обеих сторон камнями, а сверху положили доски. К этому устройству добавили несколько колченогих стульев, перевернутые вверх дном ведра, лоханки, и на том подготовка к молитвенному собранию была закончена.
– Я знаю, мистер Джордж не откажет нам сегодня почитать по книжке, – сказала тетушка Хлоя. – Уж больно у него это складно получается. А когда по книжке читают, еще интереснее.
Джордж с готовностью согласился выполнить ее просьбу, ибо ему, как всякому мальчику, было приятно чувствовать значительность своей персоны.
Вскоре в комнате собрались негры всех возрастов, начиная с седовласого старца восьмидесяти лет и кончая пятнадцатилетними юношами и девушками. Начали судачить, впрочем на весьма безобидные темы, например о том, что у тетушки Салли появился откуда-то красный головной платок, что хозяйка собирается отдать Лиззи свое батистовое платье, белое в крапинку, когда сошьет себе новое, и что мистер Шелби думает купить гнедого жеребчика, отчего слава поместья еще приумножится. Кое-кто из богомольцев приходил сюда из соседних поместий, с разрешения своих хозяев. Они тоже сообщали весьма интересные сведения о том, что говорится и делается у них в господском доме и на ферме. И все это выслушивалось здесь с не меньшим интересом, чем выслушиваются подобные же пересуды в высших кругах общества.
Немного погодя, к великому удовольствию всех присутствующих, началось пение хором. Ничто – даже несколько гнусавая манера исполнения – не могло испортить природную свежесть и силу этих голосов, разливавшихся в причудливых и вдохновенных мелодиях. Пелись и всем известные церковные гимны, и духовные песни с более живым, капризным ритмом.
Припев одной из них был спет с особой силой и проникновенностью:
В другой, видимо, особенно любимой здесь, часто повторялись строки.
«Берега Иордана», «Земля Ханаанская» и «Новый Иерусалим» то и дело упоминались в этих песнях, ибо богатому, пылкому воображению негров особенно милы живописные картины и словесная пышность.
Распевая свои любимые мелодии, они и смеялись, и плакали, и били в ладоши или же горячо пожимали друг другу руки, словно им и в самом деле удалось достичь «берегов Иордана».
Пение перемежалось проповедями, назидательными рассказами. Одна убеленная сединами старушка, уже давно не работающая, но всеми почитаемая, как живая летопись минувших времен, встала с места, опираясь на свой посох, и повела такую речь:
– Дети мои! Не могу вам сказать, как я рада видеть вас и слышать вас, потому что, кто знает, – когда мне будет суждено приобщиться к вечному блаженству? Но я готова, дети мои, так готова, что будто и узелок у меня связан в дорогу и чепчик сидит на голове, и я только и жду, когда за мной подъедет повозка и увезет меня домой. Иной раз не спишь ночью и все караулишь – не застучат ли ее колеса. И вы тоже будьте готовы, дети мои, – тут она ударила посохом по полу, – ибо нет ничего слаще вечного блаженства. Говорю вам, дети мои, нет его слаще! Если бы вы только знали, как это хорошо – вечное блаженство! – Не в силах продолжать, старушка опустилась на место вся в слезах, а хор грянул: