Простые смертные

«Неужели, — где-то засуетилась мысль, — это все правда?..»

Он вчитался в строки, но не понял ни слова. Прочитал снова, и снова ничего не понял, растерянно взглянул на Энни. Та смотрела на него торжествующе.

— Грязнокровкам не понять старинные рецепты древнейшего и благороднейшего семейства Блэк! — прошипела Энни, наклонившись вперед и ткнув Снейпа острием палочки. — Руки! Руки вперед!

Снейп медлил, и Энни, разозлившись, выдернула у него ложку и швырнула ее в сторону, рванула его за руку, одновременно ловко сунув палочку за пояс и вытащив откуда-то веревку. Раньше, чем Снейп успел осознать что-либо, она связала ему руки и оттолкнула в сторону.

Она была невероятно ловкой, когда этого хотела.

«Может, она и в самом деле волшебница?»

— Жалкая пародия на волшебника!

Снейп на нее не обиделся. Куда больше его злило то, что он опять растерялся, и теперь оказался совсем уж беспомощен. Энни придвинула к столу стул и, ухватив Снейпа за плечо, усадила его.

— Смотри, ничтожество.

Снейп сидел и смотрел, как Энни — и движения ее были даже красивыми — колдует над кипящим котлом.

Энни кружилась вокруг котла, и черные кудри, окружавшие ее лицо, смотрелись чуждо и неестественно. Она была будто наполнена какой-то безумной, безжалостной эйфорией, и непонимание причин этой эйфории пугало Снейпа с каждой минутой все сильнее. Что именно добавляла Энни в котел — Снейп не понимал, она ловко хватала из баночек, чашечек ингредиенты и кидала в котел, хохоча.

— Это сильное средство. Оно поднимет тебе все, что нужно, — обещала Энни. — Я объясню тебе, для чего. Выпьешь, выпьешь… Тебе поможет, вот увиди-и-ишь…

Снейп категорически расхотел употреблять это внутрь, как только увидел какие-то загнутые желтоватые ногти. Однако Энни явно была настроена его этим напоить. Лишь в ей одной известный момент она погасила огонь, ловко налила варево в большую пиалу и шагнула к Снейпу.

— Северус, вы должны выпить это.

Хохочущий дьявол исчез. Перед ним снова стояла знакомая Энни.

Он не планировал ничего подобного, просто слишком резко дернулся всем телом, желая выразить отказ, и Энни, споткнувшаяся об его ноги, уронила чашку с только-только вскипевшей дрянью на стол. На связанные руки Снейпа.

Он запомнил это по собственному крику, очень громкому крику, который раздался раньше, чем Снейп успел осознать боль. Он запомнил это по полу под спиной — потому что упал со стула, судорожно рванувшись, спасаясь подальше от боли.

Потом все покрылось пылающей пеленой.

— Какая я неловкая, — причитала Энни и сжимала его и без того пылающие пальцы. У Снейпа кружилась голова, и перед глазами плыли цветные круги.

— Они были такие красивые, — раздраженно прошипела Энни, — а теперь никуда не годятся.

В этом раздражении прозвучало что-то страшное. Снейп и сам не понял, почему попытался дернуться и отползти, но замер, поймав перед глазами блеск бритвы.

Энни о ней не забыла, хотя Снейп и надеялся, что та безумная сторона этой женщины спряталась, сгинула за новой личностью, и ему не придется вновь ощущать этот ужас. Лучше хлыст, но нет. Новый облик Энни — с темными кудрями и страшными темными глазами — был страшней предыдущего, легкомысленного, развратного и рыжеволосого.

— Не шевелитесь, Северус, — глухо приказала Энни.

Снейп с ужасом понял, что надеялся на что-то иное. На то, что она перестанет внушать ему ужас, на то, что он найдет в себе силы сопротивляться ей хоть на секунду. Не смог.

— Не шевелитесь, иначе будет еще больней.

Он хотел рвануться, хотел ударить её — головой ли, связанными руками, хоть чем-нибудь. Но тело — тело было слабо, тело скулило и корчилось от боли. А Энни сидела на его спине, практически выкрутив ему руку, и перебирала его пальцы. Один за другим. Большой, указательный, средний, безымянный. Снова средний. Пальцы сжались на указательном. Энни судорожно вздохнула, и Снейп понял — сейчас что-то будет. Сердце сжалось от страха.

А Энни приложила острие бритвы к третьему суставу указательного пальца и надавила.

6. Повешенный

Было больно.

Глаза отказывались видеть нормально.

Мозг отказывался что-либо воспринимать.

Снейп помнил стол на кухне и зеленую клеенчатую скатерть в желтую клетку, заляпанную кровью. Острое лезвие уверенно резало веревку, который были стянуты его обожженные руки. Лицо Энни было сосредоточенным и хмурым, без примеси безумия, движения ее были точны и скупы, она не несла угрозу, она помогала, но от нее все равно хотелось убежать. Снейп дергался и хрипел, Энни с силой прижимала его руки к столу и продолжала освобождать от веревки.

Во благо, возможно, но благо шло через боль и страх.

Снова было больно: раскаленная поварешка прикоснулась к изуродованной руке. Руке без пальца.

Это было до того, как он оказался на кухне, определенно до того, но Снейпу казалось, что все-таки после. В его расколотом невыносимой болью мозге время расплывалось и искажалось, и события перемешивались.

Еще больней.

Глаза не хотели раскрываться. Энни перетянула ему руку чуть ниже локтя, но это не спасло от боли, ее стало только больше. Снейп кричал, а Энни колола его, колола, казалось, без остановки, и места уколов горели. Но потом становилось легче.

Снейп лежал на чем-то жестком. На полу, и дышать ему мешала клеенка, та самая, вся в крови, со стола, он не видел в темноте, но чувствовал запах крови и знал, что не ошибается, плюс еще и характерная структура… У него был кляп во рту, и он не знал, что это за комната. Он слышал голоса: мужской и женский, он пытался кричать, но не мог пошевелиться, скованный, — не связанный, но все равно скованный, и не мог издать ни звука, не мог вытолкать проклятый кляп. Он даже не был уверен, что голоса реальны, что они — не галлюцинация, не прогнувшаяся под кошмар реальность, не потусторонний, затертый в боли мир. И все равно он рвался туда, где, как ему казалось, было спасение.

Его мучила жажда — Энни поила его водой. Он глотал, глотал без боли, а быть может, боль в руках перекрыла всю остальную боль. Потом все пропадало — и клеенка, и комната, и боль, и кляп. Оставалась только темнота, и сил не было шевельнуться.

Он пьян?

Если он и был когда-то пьян, то это не было так ужасно. С чем сравнить то состояние, в котором он оказался, он не знал.

Его сунули в огонь, и он корчился в муках, кричать он уже не мог, слезы давно выжгли глаза, и в голове бился только один вопрос: за что?

Что он сделал, или не сделал, почему он покорно, как курица, дал себя изувечить?

Если Энни — не Энни, если Энни и есть тот самый всесильный, жестокий волшебник? Почему он не может противиться ее — или его — воле? Что это — зелья, внушение, проклятие? Что делать, куда бежать, как бежать, как спасаться, где найти в себе силы, если сил этих нет?

Снейп больше понял, что в него в очередной раз вонзилась игла, чем почувствовал это, но даже не рванулся — он был бы рад отвлечь себя новой болью от пылающей руки, но этого не потребовалось. От иглы пришло облегчение и краткое забвение.

— Ты больше ничего не испортишь. Никогда. Никогда.

Он был бы рад умереть. Но не умер. Не в этот раз.

Он не умер, он пришел в себя комнате с чучелом блондинки, снова на той же кровати, снова с манекеном рядом, и как прежде, в лицо ему лезли волосы, а руки дергало ненавязчивой болью — только палец был будто раздавленный прессом. Снейп осторожно вздохнул, подождал. Пошевелился, опять подождал. Прислушался. Энни рядом не было.

Он попытался сесть, не смог и просто чуть поднял руки. Обожженные кисти были перевязаны, а в том месте, где адской машинкой перемалывали указательный палец, была пустота.

Снейп удивился: он ощущал этот палец, болевший намного сильнее, чем руки, и какое-то время он вяло размышлял, как может такое быть. К его правой руке опять тянулась капельница, и он решил, что в этот раз Энни добавила туда какое-то обезболивающее, иначе он не смог бы ни впасть в забытье — или сон, — ни чувствовать себя вполне сносно.