В плену страсти

Нет, подумала Сара, понимая, как она скучает по нему. Это неправда. Она не обрадуется, когда Йен уйдет. Боль станет еще острее. И не пройдет никогда.

Несмотря на это, она все-таки протянула к нему руку.

– Йен!

Несколько секунд он не отвечал. Сара встала рядом с ним на колени, словно могла унять его боль. Словно это уняло бы ее собственную боль.

– Я не могу отдыхать, – сказал Фергусон. – Я не могу встретить с поднятой головой то, что меня ждет.

Сара была готова поклясться, что сердце подскочило у нее в груди. Господи, это невыносимо!

– Если вы не постараетесь, то вам никогда не справиться с лихорадкой, – сказала она, осторожно прикасаясь рукой к его колену. – Мне кажется, скоро она пройдет. Еще день или два. Пожалуйста! Если хотите, я останусь.

– Ты не можешь оставаться со мной, детка, – проговорил он. – Неужели никто не будет тебя искать?

Сара смахнула волосы с его лба.

– Только не после обеда, – ответила она. – Они все боятся, что я заставлю их работать.

Наконец Йен поднял свое измученное лицо. Сара едва не вздрогнула, увидев блеск отчаяния в его глазах.

– Они ждут в темноте, – прошептал он.

Сара не поняла, что выронила свои вещи, пока не осознала, что стоит перед ним на коленях и держит его за руки, хотя ей больше всего хотелось обнять его, чтобы своими руками отогнать от него призраков.

– Но тогда я встречу их вместе с вами, – вымолвила она, робко улыбаясь.

Йен не улыбнулся в ответ.

– Но даже я не хочу видеть их, – сказал он. – Как можешь ты хотеть этого?

Ее сердце сжалось. Сара почувствовала, как жгучий огонь слез обжигает ей горло. Как она может? Она не хочет знать.

– Но это же не мои ночные кошмары, – вместо этого заметила она. – А теперь ложитесь. – Потянувшись к нему, Сара взяла в ладони его измученное, усталое лицо. – Я буду рядом, Йен.

Ее сердце, ставшее еще более ранимым, рыдало от горя. А потом, поскольку прагматизм был ее лучшей защитой, Сара помогла Фергусону лечь на кровать и провела остаток ночи, тщетно пытаясь унять его лихорадку.

Как он и боялся, эта ночь оказалась самой тяжелой. Сара не знала, ее это вина или его, но, называя имена своих призраков, он кричал громче, чем прежде. И она знала, что это не битва. Когда Йен видел вокруг себя кровопролитное побоище, когда его люди умирали у него на глазах, он становился больше, тверже, а его боль превращалась в нечто живое, извивающееся. Когда он начал что-то бормотать в самые темные предрассветные часы, свет фонаря осветил его глаза, расширившиеся от шока. От затемнения сознания. От нарастающего ужаса.

– Они не здесь? – хрипло проговорил он, шаря руками вокруг себя. – Конечно, они тут. Они должны тут быть.

Сара взяла Йена за руку, желая успокоить его. Но он схватил ее руку так сильно, что казалось, вот-вот раздавит ее.

– Я оставил их здесь, – проворчал он. – И тебе это известно. Куда Фиона с Мейрид пойдут, если их тут нет? Им всего по двенадцать лет!

«Боже! – пронеслось в голове у Сары, руку которой Фергусон по-прежнему крепко сжимал. – Он думает о своих сестрах!»

– Нет, их тут нет, – проговорила она, пытаясь остановить его ночной кошмар. Она не хотела знать, чего ему стоило найти своих сестер под тем мостом. – Их просто нет тут сейчас.

Фергусон дернул ее за руку, словно хотел наказать за ложь.

– Нет! Нет! Я оставил их здесь. Они были… Они были в безопасности. Я убедился в том, что они в безопасности, несмотря на то, что мы потеряли мать…

– Они в безопасности, Йен, – прошептала Сара. – Честное слово.

Но Йен ее не слышал. Он слышал другие голоса. Видел другую реальность, а его глаза были слепы ко всему, кроме давнишней сцены, разыгравшейся перед ним.

Он спорил и искал, звал их на гэльском языке, и его слова кружились по комнате, как шотландский хоровод рилл. Его глаза наполнялись слезами, которые стекали по щекам. Сара слышала в его голосе безудержную тоску, разрывавшее его чувство вины. Настойчивую решимость изменить правду.

– Вы видели их? – начал он спрашивать. – Двух девочек лет двенадцати? Рыжеволосых, как я? Пожалуйста! Вы должны были с ними сталкиваться.

Сара почти воочию видела, как Йен пробивается сквозь промозглую зимнюю сырость, как все глубже и глубже забирается в трущобы Эдинбурга. Видела, как с каждым разом, когда ему говорили, что он пришел слишком поздно, его сердце сжималось все сильнее, и ее сердце разрывалось вместе с ним.

– Йен, пожалуйста, – повторяла Сара, утирая слезы с его ввалившихся щек. – Они в безопасности. Фиона и Мейрид в безопасности.

Он так и не услышал ее.

Сара еще могла переносить сцены битв, потерю его людей. Но это совсем другое. Она даже лучше Йена Фергусона знала, как Фиона и Мейрид страдали во тьме под тем мостом – две двенадцатилетние девочки, покинутые всеми, кроме них самих. Это было еще хуже, потому что теперь Сара познакомилась с Йеном. Сам того не желая, он разрушил ту защитную стену, которую она вокруг себя возвела, как будто та была из тонкого льда, и Сара неожиданно оказалась… не в аду, конечно, но в полном замешательстве в месте, заполненном возможностями, болью, радостью и сомнениями. Дрожащая, испуганная, торжествующая, живая… Взгромоздившаяся на опасную высоту, где ей помогала удержаться только рука Йена.

Сара не знала, что делать, как удержать эту близость, как заставить ее обрести привычную форму. Ей было больно и от печали, и от вызываемой этой близостью радости. Ей хотелось всегда быть той единственной, к кому Йен придет со своей болью. Хотелось помочь ему переживать ее.

– Как я могу не остаться с тобой? – повторила Сара его недавний вопрос, и ее слезы смешивались с его слезами, и этот вопрос был задан не только ей самой. – Как могу не остаться? Я тебя люблю.

Глава 9

Земля не дрогнула. Звезды не задрожали. Йен даже не заметил, что жизнь Сары бьется вокруг нее в конвульсиях. Она, во всяком случае, молила, чтобы он ничего не увидел. Потому что ее любовь к нему ничего не меняет. Разве что она теперь не знала, что делать с той бурей чувств, которая ее охватила. У нее никогда не было возможности любить кого-то так, как сейчас, ведь это было сладостное, глубокое чувство. С радостью и печалью, с незнакомым ей ощущением обладания. Саре никогда не дозволялось этого. Сирота никому не принадлежит. И уж конечно, не отцу, не пожелавшему признать свою ошибку. Не работникам приюта, не той паре, которая ни на минуту не давала ей забыть о том, что ее взяли, исключительно выполняя свой христианский долг.

Даже друзья никогда не принадлежали Саре в полной мере. Конечно, она их любила. И считала, что они любят ее. Но Сара пришла в свою школу с твердым осознанием того, что защищать себя от чрезмерной близости с ними она должна сама.

И вот после шести дней в компании Йена Фергусона она чувствует себя в полной растерянности. Не важно, что он не может любить ее, – в конце концов, он действительно просто не может этого. Йен слишком честен, чтобы позволить себе это. Он обручен с другой и не нарушит своего обещания. Но Сара любит его. Она была связана с Йеном, переплелась с ним. Неожиданно, сам того не ведая, он пригласил ее разделить с ним жизнь. Принять в ней участие. Принадлежать ей.

Принадлежать…

Быть частью чего-то, кого-то. Соединить руки и присоединиться к танцу, за которым она так долго только наблюдала. Безрассудно, безжалостно, бесстрашно открыться ему и впустить его к себе.

Сара должна бежать. Исчезнуть, пока не окажется там, откуда не будет возврата. Пока жизнь, которой она жила, не потеряет ценности.

И все же она осталась. Она отказалась убегать от него. И легла рядом с ним, обхватив его руками, будто могла смягчить удары, которые ему приходилось переносить. Когда Йен плакал и всхлипывал, называя имена своих сестер, она плакала вместе с ним. Когда он с силой прижимал ее к себе, Сара зарывалась лицом в ямочку на его плече и поглаживала его спутавшиеся волосы. Она позволяла ему дрожать в своих объятиях, прижиматься к ней, и их близость была больше, чем утешение, чем дружба, чем любовь. Именно так она заблудилась. Потому что когда Сара не знала, как еще утешить Йена, она просто поднимала его лицо и целовала его.