Страница 8 из 15
Но эта злобная ведьма на этом не остановилась – куда там! – решила ещё и память о Ломоносове вытравить в сознании народа, святой дух его навсегда избыть. А для этого первым делом решила уничтожить его богатейший архив – “зачистить концы” это называется на блатном жаргоне. Профессор МГУ М.Т.Белявский про это её окаянство пишет так в своём фундаментальном и качественном исследовании «М.В.Ломоносов и основание Московского университета»:
«Навсегда утрачен конфискованный Екатериной II архив Ломоносова. На другой день после его смерти библиотека и все бумаги Ломоносова были по приказанию Екатерины опечатаны Гр. Орловым, перевезены в его дворец и исчезли бесследно. Ряд <…> исследователей расценивал это как проявление “особой заботы” Екатерины о литературном и научном наследстве Ломоносова, как доказательство того, что Г. Орлов “обожал” Ломоносова. <…> Действительные цели этого акта были совсем иными. Об этом убедительно говорит письмо Тауберта Миллеру. Не скрывая своей радости, Тауберт сообщает о смерти Ломоносова и добавляет: “На другой день после его смерти, граф Орлов велел приложить печати к его кабинету. Без сомнения в нём должны находиться бумаги, которые не желают выпустить в чужие руки”. О том, чью волю выполнял Орлов, недвусмысленно говорит письмо жены Ломоносова: “Все письма с прочими вещами запечатаны печатью его сиятельства графа Г.Г.Орлова по высочайшему соизволению…”. В результате этого мы не имеем ни одного письма из переписки Ломоносова с его учениками, в частности, с Поповским и Барсовым. Нет в нашем распоряжении ни материалов о связи Ломоносова с Московским университетом в 1755—1765 годах, ни материалов, связанных с его работой над планом и проектом Московского университета».
И дальше профессор с горечью пишет:
«В 1812 году погиб варварски уничтоженный армией Наполеона архив Московского университета, от которого уцелело лишь несколько случайных книг и документов. В огне московского пожара погибла библиотека Московского университета, собрания “Общества истории и древностей”, материалы “Вольного Российского собрания”, библиотеки и архивы ряда профессоров университета. Наконец, по неизвестным причинам за несколько дней до своей смерти уничтожил все свои бумаги наиболее тесно связанный с Ломоносовым его ученик и первый профессор Московского университета Николай Поповский.
В результате такого положения с источниками в ряде вопросов исследователь вынужден ограничиваться лишь косвенными доказательствами. Не все вопросы могут быть освещены с исчерпывающей полнотой»…
А сын Екатерины II, будущий Российский император Павел I, пошёл ещё дальше матушки. Узнав про смерть Ломоносова, он с нескрываемой радостью и неким внутренним облегчением произнёс на каком-то банкете или приёме:
«Чего дурака жалеть!!! Только казну разорял да ни черта не делал!!!…»
Эти похабные и кощунственные слова Павла стали как бы путеводной звездой всех будущих Императоров Всероссийских из анти-русской и гнилой романовской Династии, и магистральным идеологическим направлением одновременно по отношению к памяти Ломоносова, которого (направления) потом строго придерживались все российские придворные исследователи до Февраля Семнадцатого, все романовские подпевалы, лизоблюды и холуи.
Профессор Белявский про это узаконенное дореволюционное глумление и поношение светлого русского гения сообщает так (цитата будет длинной, уж извините, но очень и очень важной):
«С фальсификацией мировоззрения и деятельности Ломоносова непосредственно связано извращение его роли в основании Московского университета, а также извращение содержания и значения деятельности первого русского университета. Наиболее грубо и открыто это выявляется в трудах представителей официальной дворянско-монархической историографии (Шевырёва, Снегирёва, Погодина, Половцева и других). В решении ряда второстепенных вопросов, в изложении и оценке отдельных фактов из истории основания и деятельности Московского университета дворянские и буржуазные авторы во многом расходятся, но все они сходятся в главном. Для их работ характерны следующие основные положения:
1) Восхваление Елизаветы и Шувалова и крайнее преувеличение их роли и, наоборот, систематическое замалчивание и извращение роли Ломоносова в создании и превращении университета в центр передовой русской науки и культуры.
2) Попытка изобразить русскую национальную культуру и науку лишенными творческой самостоятельности. В применении к Московскому университету это сводилось к утверждению, что он – плохая копия немецких университетов, сделанная якобы Ломоносовым без учета русской действительности. Все успехи университета приписывались группе реакционных псевдоученых, работавших в нем в XVIII веке (Рейхель, Дилтей, Лангер, Шаден, Рост, Шварц и др.). Одновременно с этим замалчивалась и извращалась деятельность представителей передового ломоносовского направления: Николая Поповского, Дмитрия Аничкова, Семена Десницкого, Ивана Третьякова, Петра Страхова, Семёна Зыбелина, Петра Вениаминова и Матвея Афонина; точно так же извращались характер и содержание той борьбы, которую вели Ломоносов и его последователи против идеализма, схоластики и реакционной науки.
3) Откровенно холопские и либерально-монархические концепции при освещении политики самодержавия, особенно политики Екатерины II в области культуры и просвещения. Полностью игнорировалось то положение, что передовая демократическая русская наука и культура и, в частности, ломоносовское направление в Московском университете развивались не с помощью царизма, а вопреки ему, в непрерывной борьбе с ним.
4) Извращение роли Ломоносова и основанного по его инициативе Московского университета в общественно-политической жизни России XVIII века. Игнорирование тесной связи Московского университета с освободительным демократическим движением в стране и его места в этом движении. Стремление изобразить Ломоносова сторонником, а университет – оплотом монархии и религии.
Первый официальный историк университета П.Сохацкий, выступавший с докладом в день 50-летия со дня его основания, превозносил на все лады Елизавету и Шувалова и даже не упомянул имени Ломоносова.
“Патриотическим ходатайством пред великою в кротости Елизаветою, незабвенного друга просвещения, Шувалова, в златой век ее царствования положено в 1755 году первое основание мирного храма наук”, – заявлял Сохацкий.
В официально-монархических тонах с начала до конца выдержана появившаяся через 30 лет статья И.М.Снегирёва. Здесь мы снова встречаем “покровительницу наук Елизавету”, которая будто бы любила университет истинно “материнской любовью”, безудержное восхваление “изобретателя сего полезного дела” Шувалова, елизаветинских и екатерининских вельмож.
И.М.Снегирёв, правда, упоминал и о Ломоносове, но его роль он ограничивал ролью “консультанта”, которого привлек и использовал Шувалов. Что же касается последователей Ломоносова, то те несколько страниц, которые посвятил им Снегирёв, совершенно извращают как содержание, так и значение их деятельности. Такой же характер имели написанные Снегирёвым и П.И.Бартеневым биографии Шувалова, напоминающие торжественное похвальное слово в стиле XVIII века.
Логическим завершением и наиболее ярким выражением этих откровенно реакционных концепций явилась «История Московского Университета» С.П.Шевырёва, составленный под его руководством «Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского Университета» и речи, произнесенные на столетнем юбилее университета в 1855 году…»
Как это ни покажется странным, но наиболее живо, правдиво и горячо писали в те годы про Ломоносова и его достижения разночинцы Радищев и Чернышевский, яркие представители т.н. народничества, или же революционно-демократического направления в российской культурной жизни, в историографии и публицистике 19-го века. Но, как представляется автору, не из-за какой-то там особой любви к Михайле Васильевичу они это делали, нет, а исключительно в пику романовскому официозу, в пику властям. Что власти хаяли и не замечали тогда, что регулярно поносили и принижали, то они защищали, раскручивали и превозносили. Вот и вся немудрёная логика, объясняющая их поступки…