Страница 4 из 14
– Ладно, старик, утро дает новые силы. Постели-ка ты мне где-нибудь, хочу отдохнуть после долгой дороги.
– А как же, а как же! – поспешно согласился старик. – Постелю тебе ложе из толстолистиков. Уснешь как убитый.
Он вскочил с неожиданной для его возраста проворностью и мелкой трусцой засеменил на другую половину дома.
Лируанец пошарил у себя в необъятных складках плаща и вытащил на свет небольшую пузатую бутыль с темноватой жидкостью. Со стуком поставил ее на стол.
Старик вернулся:
– Постелено!
Увидав пузырек на столе, радостно сверкнул глазами.
– Прими, старик, наш лируанский нектар! – Лируанец кивком головы указал на бутыль.
– Ух, ты! – старик взял бутыль и стал разглядывать ее содержимое на свет ночника. – Густой! Лируанский я еще ни разу не пробовал! Благодарствую! Этого мне надолго хватит!
Радость его была неподдельной.
Утро встретило Арринтура, как всегда, радостно, солнечно и зазывающе. Он не стал дожидаться, когда его наставник Иллиюм хриплым голосом попросит приготовить чай и пожарить перепелиных яиц. Быстро справился с завтраком, в великом нетерпении ожидая появления Иллиюма после утренней молитвы. Вчерашняя ловушка для куниц настоятельно требовала его присутствия. Сработала ли она? Попался ли в нее меховой зверек с узким длинным телом и глазами-бусинками? Все его мысли были заняты этой ловушкой, и он даже не заметил, когда из-за полога тихо вышел и подошел к столу Иллиюм – глубокий старик с седой бородой, весь испещренный морщинами, но с ясными живыми глазами.
– Что задумал, шкет?
Аррринтур подскочил на месте.
– Ничего, наставник.
Иллиюм задержал на нем проницательный взгляд и затем опустился на скамью.
– Мою одежду вычистил?
– Да, наставник.
– Сапоги приготовил?
– Да, наставник.
– Да, наставник, – неожиданно передразнил его Иллиюм, вытянув лицо.
– Скажите, пожалуйста, какой паинька! Поди, опять в лес собрался, сорванец.
– Только, чтобы выполнить уроки.
Арринтур старательно разливал из кувшина разбавленный нектар. Разлил по двум кубкам и уселся за стол. Иллиюм взялся за кубок, собираясь отпить из него, и, вспомнив что-то, поставил назад.
– Какое было третье задание? – внезапно спросил он.
Арринтур оторвался от кубка с нектаром и, невинно хлопая глазами с белесыми длинными ресницами, ответил:
– Определить к какому виду относится ершик пахучий. Изучить корни, стебли, листья. Определить полезные и вредные свойства.
Иллиюм окинул ученика долгим взглядом, потом придвинул к себе кубок.
– Неужто за ум взялся, а, шкет?
– Я всегда стараюсь, наставник, только ты меня не понимаешь.
– Поглядите-ка на него! Я его не понимаю! Может, мне еще пожалеть тебя?
Арринтур, опустив голову, что-то пробормотал.
– Что ты там бурчишь себе под нос?
– Ничего, наставник.
– Что бурчишь, спрашиваю! – повысил голос Иллиюм.
– Эх… – вздохнул Арринтур, – сиротинушка я несчастная, родителей своих не помню, и никто меня понять не хочет.
– Поплачь еще мне! – с напускной строгостью проворчал Иллиюм. – Ты своих родителей, будь они у тебя, раньше времени отправил бы на встречу с загробными стражами.
Арринтур громко шмыгнул носом и принял такой неподдельно несчастный вид, что сердце старого наставника дрогнуло, и он замолчал.
Много лет назад в его скромную обитель постучался исполин с ярко-голубыми лучистыми глазами, который держал в руках сверток из дорогого полотна. Это был воин с могучими плечами и суровым взглядом. Все черты его благородного лица были словно вырезаны из мрамора, а высокая, стройная и сильная фигура бросалась в глаза и выдавала в нем представителя династии Астератов. Иллиюм склонился перед ним в благоговейном трепете, и, увидев сочащуюся кровь, кинулся осматривать повязку, обмотанную вокруг упругих мышц на предплечье. Исполин мягко отстранил его и протянул свой сверток. Иллиюм, приняв ношу, обнаружил, что сверток шевелится и, развернув, увидел упитанного малыша с ясными живыми глазками.
– Иллиюм, мы знаем тебя, как преданного и верного служителя астератов, твоя честность и благородство всегда ценились нами. У нас к тебе просьба, возможна последняя. Нас осталось совсем мало, в нескончаемых раздорах мы уничтожили себя сами. Сохрани этого малыша, и если никто из нас не явится за ним, значит он последний астерат, тогда воспитай его как своего и дай ему все знания, какими обладаешь сам, и только тогда ты будешь вправе дать ему ключ от Астерхума.
Столько лет прошло, а благородный воин до сих пор стоит перед глазами, как живой, и его мелодичный голос все еще звучит в ушах. Он тогда и представить не мог, что видит его в последний раз. Даже не допускал, что династия астератов может вся до последнего погибнуть, кроме этого мальчика. С затуманившимся взглядом он вернулся из своих воспоминаний и мягко посмотрел на Арринтура.
– Ну, неси мою одежду!
Арринтур стремглав унесся прочь и вернулся с ворохом одежды. Иллиюм слегка поморщился от такой готовности ученика поскорей спровадить его. Вздохнув, он стал натягивать высокие сапоги из оленьей кожи с ажурными голенищами и пружинящим каблуком. Арринтур суетливо подавал то одну вещь, то другую. Иллиюм наконец облачился в свою дорожную одежду и выжидающе застыл. Арринтур какое-то время глядел на него недоуменно, потом стукнул себя по лбу и помчался в покои наставника.
Подставив стул, полез на верхнюю полку за деревянной тяжелой шкатулкой. Осторожно снял ее, пыхтя и отдуваясь, соскочил со стула и поставил на стол. Откинув крышку из потемневшего от времени тусклого дерева с резьбой по самому краю, достал с бархатного мягкого ложа толстую продолговатую трубку из астерхумского хрусталя, бесполезную вещь, по мнению Арринтура. И чего старик так над ней трясется, непонятно. Ну да, светится трубка в руках старика, как только в руки ее возьмет, и вся польза. Но повсюду с собой таскает, зажмет трубку в своей ладони и замирает с закрытыми глазами. Арринтур, конечно, не удержался однажды, когда старик отлучился ненадолго из дома. Взял хрустальную трубку в ладонь, и так зажимал, и этак, даже дул на нее, и на свет сквозь нее глядел – никакого толку. Это, должно быть, одна из тех вещичек, вроде молитвы, когда старик закроется в своей комнате, закроет глаза и превращается в неподвижный столб. Да еще и его заставляет: «молись, Арринтур, молись, загляни внутрь себя, тебе много чего откроется». Ничего там нет. Темно и пусто, да еще и скукотища страшная. Голову морочит старик.