Страница 40 из 93
Ночью Анни не смогла заснуть. Она ерзала, вертелась и успокоилась только в объятиях Алека. — Пожалуйста, обними меня покрепче.
Алек почувствовал, что она дрожит. А когда Анни положила голову ему на плечо, ее щека оказалась влажной. Алек понял, что она плакала.
— Что случилось? — Он крепче прижал ее к себе.
— Мне очень страшно, — прошептала Анни. — Я так боюсь, что умру во время операции.
Алек встревожился. Это было так не похоже на Анни. Она никогда не думала о себе. Он нагнул голову, пытаясь в темноте разглядеть выражение ее глаз.
— Тогда не делай этого, — предложил он. — Ты не обязана.
— Нет, обязана. — Анни села, уперлась руками ему в грудь. — Для ребенка это единственный шанс.
— Возможно, они найдут другого донора.
— Они сказали, что я единственная.
— Господи, они же на тебя надавили.
— У меня такое сильное ощущение. — Анни поежилась. — Как будто я и в самом деле умру. Это будет наказанием за все мои плохие поступки.
Алек рассмеялся, притянул ее к себе, поцеловал в губы.
— За всю свою жизнь ты не сделала ничего плохого.
Я не могу представить, что не увижу, как вырастут Клай и Лэйси. — Анни расплакалась по-настоящему, и Алек понял, что у жены снова разыгралось воображение, как это часто случалось. Фантазии мучили ее сильнее реальности. — Я не увижу моих внуков, — продолжала всхлипывать Анни. — Алек, я хочу состариться вместе с тобой. — Она умоляла его, словно он мог каким-то образом обеспечить ей желанное будущее.
— Я не хочу, чтобы ты в этом участвовала, — решил Алек. Он тоже сел, сжал ее руки ладонями. — Свали все на меня. Скажи им…
— Я не могу. Маленькой девочке необходимо…
— Мне наплевать на маленькую девочку. Анни немедленно вырвала руки.
— Алек! Как ты можешь такое говорить?
— Я с ней незнаком. Я ее никогда не видел и никогда не увижу. А тебя я знаю очень хорошо, и ты слишком напугана. Плохо, если ты ляжешь на операцию с таким настроением.
— Я обязана это сделать. Со мной ничего не случится. — Анни покачала головой. — Ты же знаешь, что посреди ночи я совершенно схожу с ума. — Она снова улеглась, прижалась к нему, помолчала и только потом заговорила снова: — Позволь мне кое о чем спросить тебя. Это будет гипотеза, и только.
— Да?
— Если я умру, как скоро ты начнешь встречаться с другой женщиной?
— Анни! Отмени эту чертову операцию.
— Нет, Алек, я говорю серьезно. Так когда ты начнешь ухаживать за другой?
Алек долго молчал, неожиданно осознав, что он очень скоро может потерять ее. Анни могла навсегда оставить его из-за операции, на которую она вызвалась сама. Он крепче прижал ее к себе.
— Не могу даже представить кого-то другого на твоем месте.
— Ты имеешь в виду в сексуальном плане?
— Я сказал то, что сказал. Точка.
— Господи, я не хочу, чтобы ты до конца дней прозябал в одиночестве. Но если я все-таки умру, не мог бы ты подождать год, а? Ведь это не слишком долгий срок, чтобы оплакивать ту, кого ты так любил? Это все, о чем я прошу. А через год ты можешь делать все, что захочешь, но было бы неплохо, если бы ты вспоминал обо мне время от времени и считал свою новую женщину несовершенной почти во всем.
— Почему же только почти? — поинтересовался Алек с улыбкой. — Все или ничего, Анни. — Он приподнялся на локте и поцеловал ее. — Может быть, нам заняться любовью в последний раз, коли ты уже одной ногой в могиле? — Его рука легла ей на грудь, но Анни сжала его пальцы.
— Ты мне ничего не пообещал. Только один год, пожалуйста.
— Согласен на два года, — заявил Алек, уверенный в том, что этот разговор всего лишь результат необоснованных страхов жены.
Утром Анни чувствовала себя лучше, привычный оптимизм сменил мрачное настроение. Алеку, напротив, стало не по себе, словно ее страх передался ему. К тому времени, когда они во вторник садились в самолет, вылетающий в Чикаго, его томило беспокойство. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, стараясь не обращать внимания на подступающую тошноту. Анни держала его за руку, положив голову ему на плечо, и читала ему статью из «Береговой газеты». Журналист описывал ее путешествие в Чикаго как очередной подвиг Святой Анни О'Нил.
Ей пришлось провести ночь перед операцией в больнице. Алек снял номер в гостинице напротив. До рассвета он смотрел телевизор, потому что боялся уснуть и не услышать звонка будильника. Ему хотелось повидаться с Анни до того, как ее увезли бы в операционную.
Алек появился в больнице ранним утром и зашел в палату жены, как только ему разрешили. Она была такой красивой и спокойной. Волосы рассыпались по плечам, на лице довольная улыбка.
— Алек. — Она коснулась его руки. — Ты не спал всю ночь.
— Нет, спал, — солгал он. Анни покачала головой.
— У тебя круги под глазами. Ты выглядишь ужасно. Он попытался улыбнуться.
— Спасибо.
Вошла медсестра и сообщила, что Анни пора в операционную. Алек поцеловал жену и долго не мог оторваться от ее губ. Она прошептала:
— Не бойся.
Алек с трудом сдерживал слезы и страх, глядя, как каталку увозят все дальше по коридору.
Операция прошла успешно, и, когда Анни вернулась обратно в палату, она была почти в эйфории.
— Как только кончилось действие наркоза, моей первой мыслью было: «Я жива!» — сказала она с усталой улыбкой. — Только меня сильно тошнило…
На обратном пути ей трудно было сидеть в самолете. Он;: никак не могла устроиться в кресле поудобнее, но не жаловалась.
— Я тут подумала, — начала Анни, когда они пролетали где-то над Виргинией, — что нам надо кое-что изменить в нашей жизни.
— Например? — заинтересовался Алек.
— Нам надо больше времени проводить вместе.
— Замечательно.
— Предлагаю встречаться за обедом раз в неделю.
— Двумя руками «за».
— Это будет долгий обед, часа на два, — продолжала она, — в мотеле.
— Понимаю. — Алек рассмеялся.
— Мне в самом деле это нужно, Алек. — Анни поудобнее устроилась у него на плече. — Нам никак не удается побыть наедине, дети всегда рядом. А это так важно. Это намного важнее, чем ты думаешь, а я не могу тебе объяснить.
Они стали встречаться по пятницам, с полудня до двух часов дня в любом мотеле, где находилась свободная комната Зимой номер найти было легче, а летом они платили значительные суммы, чтобы побыть вдвоем. Но к этому времени Алек уже знал, что эти два часа стоят того. Ощущение близости, царившее в номере мотеля, держалось все остальные дни недели, и он заметил в Анни перемены. Она больше не отдалялась от него, у нее прекратились приступы плохого настроения, так мучившие их обоих раньше. Просто удивительно, как много смогли изменить всего два часа в неделю.
— Я никогда не была так счастлива, как в этот прошедший год, — призналась ему Анни.
Почти год они встречались по пятницам вместо обеда, и ее удовлетворение было настолько полным, что депрессию, в которую она погрузилась с приходом осени, нельзя было не заметить. Анни стала нервной, взрывалась по любому поводу. Когда они занимались любовью в мотеле, она была на грани истерики, молчала, пока они ели то, что она привозила с собой. Разговаривая с Алеком, Анни избегала смотреть ему в глаза. Иногда она начинала плакать без всякой причины. Как-то раз Алек обнаружил, что жена рыдает, лежа в горячей ванне, и он не раз просыпался по ночам, слыша, как она всхлипывает, уткнувшись в подушку. Все стало намного хуже, чем раньше, или Алек просто отвык от этого.
— Впусти меня в свой мир, Анни, — попросил он, — позволь мне помочь.
Но, казалось, она и сама не понимает причины своего отчаяния. Так что Алеку оставалось только покрепче обнимать ее, стараясь справиться с бившей ее дрожью.
И вдруг Анни не стало. В тот рождественский вечер в больнице Алек вспомнил данное ей обещание. Ему показалось смешным, что она просила оплакивать ее всего год. Он и представить не мог, что его когда-нибудь заинтересует другая женщина. Год казался не длиннее той секунды, когда гас фонарь маяка.