Страница 35 из 93
Мать Анни попыталась изобразить радушие, но Пол почувствовал, как холодна ее рука, когда пожимал тонкие пальцы. Миссис Чейз была ничем не примечательной женщиной, несмотря на чересчур усердное использование косметики. Ее рыжие волосы были собраны в пучок на затылке и полностью укрощены.
Пол едва сумел проглотить кусок ростбифа, который слуга положил ему на тарелку почти сразу, как они сели за стол. Он не стал проявлять норов и игнорировать осторожные расспросы о его семье, а принялся развлекать родителей Анни, намеренно давая им понять, что сын простого работяги и горничной ест с их тончайшего китайского фарфора, да еще, вероятно, и спит с их дочерью. Пол рассказывал об изготовлении фейерверков и о том, что его мать убирала в доме у мэра Филадельфии.
За десертом, когда был подан торт в форме теннисной ракетки, Анни преподнесла отцу запонки.
— Спасибо, принцесса, — поблагодарил мистер Чейз, поцеловал Анни и положил коробочку рядом с тарелкой. У Пола появилось чувство, что эти запонки доктор засунет подальше в ящик комода или вообще отправит в мусорное ведро.
— Преподаватель ювелирного мастерства говорит, что Анни лучшая среди его студентов, — объявил Пол.
— Пол! — укоризненно воскликнула Анни и покраснела. Доктор Чейз поднял глаза от своего куска торта.
— Что ж, Анни способна на многое, — заметил он. — Моя дочь могла бы блистать на любом поприще. У нее куда больше ума, чем требуется на то, чтобы делать из металла, пусть даже благородного, безделушки.
Пол посмотрел на Анни и заметил в ее глазах слезы. Доктор Чейз отложил вилку и посмотрел на часы.
— Мне пора, дети.
— Но, папочка, сегодня же день твоего рождения. — Голос Анни дрожал, но ее родители ничего не заметили.
Отец Анни встал, поцеловал дочь в макушку. Потом кивнул Полу.
— Приятно было с вами познакомиться, мистер Масел ли. Я уверен, что, увидев очередной праздничный фейерверк, мы непременно вспомним о вас.
Пол и Анни уехали вскоре после ужина. Когда они дошли до машины, девушка уже плакала навзрыд.
— Наверное, мне не следовало приезжать, — пробормотал Пол.
— Ты тут ни при чем, я всегда уезжаю от них в слезах.
— Прости меня, Анни, но твои родители совершенно ужасны.
— Прошу тебя, Пол, не говори так. От этого мне лучше не станет. Кроме них, у меня никого нет. У тебя есть сестры, а у меня только они. Все, точка. — Анни открыла дверцу машины и посмотрела на особняк. — У отца никогда нет для меня времени, не находилось, когда я была маленькой, нет и сейчас.
Лето они провели в местечке Нью-Хоуп в Пенсильвании. Пол жил у приятеля, которого знал еще со старших классов школы, Анни — с двумя подружками из Бостонского колледжа. Пол днем работал официантом, а вечерами участвовал в спектакле. Анни работала в художественной галерее и изучала основы изготовления витражей. Это было замечательное лето. Они оба занимались тем, что им нравилось, а свободное время проводили вместе. Им было всего по девятнадцать лет, но Пол ощущал зрелость их отношений. Они говорили о будущем, о детях, маленьких рыжеволосых итальянцах, которых они назовут Гвидо и Роза, чтобы насолить старшим Чейзам. Анни часто повторяла эти два имени, и ее бостонский акцент вдали от Новой Англии казался Полу странным.
Они предпринимали неспешные прогулки по маленькому уютному Нью-Хоуп. Анни буквально влюбилась в маленькую синюю лошадку из перегородчатой эмали, которую нашла в одном из магазинчиков. Хотя она заходила туда каждый день, чтобы только посмотреть на лошадку, Пол знал, что она ее себе никогда не купит. Поэтому, накопив нужную сумму, он решил удивить любимую подарком. На лошадку ушли почти все сэкономленные им деньги, и сначала Анни хотела вернуть ее в магазин. Но Пол настоял на том, чтобы она оставила подарок себе. Тогда Анни завернула лошадку в кусочек мягкой ткани и повсюду носила с собой в сумочке, показывая ее всем знакомым. Она назвала ее Бэйби Блю, в честь песни Боба Дилана.
Родители навестили Анни в середине июля, и три дня Пол ее не видел. В конце концов он не вытерпел и отправился в галерею, где работала Анни, и сразу заметил, как она изменилась. Под глазами появились круги, улыбка больше не освещала ее лицо. Пол испытывал жгучую ненависть к старшим Чейзам, которые так отравляли жизнь дочери.
— Они хотят, чтобы я занялась чем-то другим, — сказала Анни.
— И чем же?
— Чем-то более полезным. — Анни поправила висящую на стене картину. — Если я не выберу себе другую специальность, они перестанут платить за меня. Но я не могу бросить искусство. Мне придется им лгать. — Она посмотрела на Пола. — И о тебе я им тоже солгала.
— О чем ты говоришь?
— Я сказала, что мы с тобой больше не встречаемся. Я не говорила им, что ты в городе. Родители бы никогда не позволили мне остаться, если бы узнали об этом.
— А как же наше будущее? Что будет, когда мы решим пожениться?
Анни нервно накручивала на палец прядь волос.
— Не знаю. Я не могу думать об этом сейчас.
— Они лишат тебя наследства, если ты выйдешь за меня?
— Если бы дело заключалось в этом, я не стала бы беспокоиться, — бросила Анни. — Мне не деньги нужны от них, Пол. Неужели ты еще этого не понял?
Анни и в самом деле практически могла обходиться без родительской помощи. Она сама шила себе наряды и покупала самый дешевый шампунь, поэтому от ее волос пахло стиральным порошком. Пол не мог зайти в прачечную, не вспомнив о волосах Анни. Деньги нужны были ей только для того, чтобы помогать другим. Она часами не могла уснуть, пытаясь решить, кто больше нуждается в помощи. В конце лета на все заработанные в галерее деньги Анни устроила праздник для ребятишек в местной больнице.
Перед тем как они вернулись в колледж, Анни перестала принимать противозачаточные пилюли, которыми пользовалась с пятнадцати лет.
— Это вредно для здоровья, — решила она. — Попробую какое-нибудь другое средство.
— Я могу пользоваться презервативами, — вызвался Пол.
— Не надо, — ответила Анни. — С ними ты не получишь и половины удовольствия.
Пол даже не пытался с ней спорить. Так начался долгий период, когда Анни испробовала всевозможные противозачаточные средства. Пол не раз молился о том, чтобы они ее подвели. Ему нравилось думать о том, что у них будет ребенок, который укрепит связь, существующую между ними.
Когда они вернулись в Бостон, Пол поселился в том же общежитии, что и Анни, только этажом ниже. Их отношения, ставшие такими спокойными и размеренными в Пенсильвании, не изменились.
Так продолжалось почти до конца учебного года. Но в конце второго семестра родители Анни получили «документы для оплаты и выяснили, что дочь по-прежнему занимается искусством. Когда они позвонили ей, чтобы обвинить во лжи, трубку в комнате Анни снял Пол, назвавший себя, потому что решил, что звонит кто-то из преподавателей. К тому моменту, когда Анни в тот же вечер перезвонила родителям, те были в бешенстве. Телефонное сражение продолжалось уже около часа, когда Пол вышел из комнаты Он больше не мог выслушивать сбивчивые оправдания Анни.
Через несколько часов после этого разговора мать Ант позвонила снова и сообщила, что доктора Чейза отвезли в больницу с сердечным приступом. Ему стало плохо после разговора с дочерью. Врачи опасались за его жизнь.
Анни не позволила Полу сопровождать ее. Ее не было неделю. Она не отвечала на его звонки, хотя он не был уверен, что ей передавали, что он звонил.
Когда Анни вернулась в колледж, она очень изменилась Между ними появилась трещина, которую она не хотела признавать, не давая, таким образом, возможности Полу как-то наладить прежние отношения.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Пол. Я же с тобой, так? Чего же ты хочешь?
Они продолжали встречаться, ходили в кино, ели в кафетерии, но Анни была с Полом лишь наполовину.
Наконец как-то вечером перед самым концом учебного года Пол остановил ее у двери его комнаты.
— Я хочу знать, что творится в твоей голове.