Страница 18 из 93
Алек не удивился, когда увидел, что Рэнди ждет его в кабинете. Последние полгода он избегал ее, хотя изредка сталкивался с ней то в магазине, то в «Морской утке». Он всегда старался сократить их встречи, а потом начал избегать коллегу, заметив, что сострадание в ее глазах сменяется нетерпением. Но на этот раз ему некуда было бежать..
— Сядь, Алек.
Рэнди расположилась в красном кресле, в котором недавно сидела Оливия, так что Алек устроился за своим столом.
— Мне было так приятно сегодня увидеть тебя на рабочем месте, — сказала Рэнди.
— Послушай, Рэнди, мы с доктором Саймон пришли сюда, чтобы поговорить о вещах, которые невозможно обсуждать в кафе.
— Когда ты приступишь к работе, Алек?
Очень неприятно, что она так прямо задала этот вопрос. Теперь ему не вывернуться.
— Не знаю, — так же прямо ответил он.
— На что, черт побери, ты живешь? Откуда у тебя деньги, чтобы кормить детей? Как ты планируешь заплатить за обучение Клая в колледже?
— Это для меня не проблема.
— У тебя что, крыша поехала?
— Мне нравится не работать, Рэнди. Это позволяет мне много времени заниматься спасением маяка.
Рэнди откинулась на спинку кресла и нахмурилась.
— Алек, ты выводишь меня из себя. Он улыбнулся.
— И спрячь эту свою снисходительную улыбку, — потребовала она и тут же улыбнулась сама. — Ах, Алек, если б ты знал, как мне тебя не хватает и как я беспокоюсь за тебя. А ты взял и все свалил на меня. Ты сказал, что тебя не будет месяц, и вот уже почти год я разбираюсь со всем одна.
— Еще нет и шести месяцев, и ты не одна, — возразил Алек. — Разве Стив Мэтьюз не работает?
Она нетерпеливо махнула рукой.
— Не в этом дело.
Алек встал, обошел стол и прислонился к нему. Он решил держаться поближе к дверям.
— Рэнди, если тебе и в самом деле так тяжело, скажи, и мы найдем еще кого-нибудь, кто будет тебе помогать. Я не хочу, чтобы ты перенапрягалась.
Она вздохнула и съежилась в кресле.
— Я справлюсь. Я просто подумала, может, стоит попытаться сыграть на твоем чувстве вины?
Рэнди встала, и Алек понял, что она сдалась. Рэнди подошла к нему, они обнялись. И Алек вдруг удивился, почувствовав прикосновение ее упругой груди, ее душистые волосы у своей щеки.
Он мягко отстранился.
— Давненько я не обнимал женщину. В глазах Рэнди мелькнула искорка.
— Мне не терпится познакомить тебя с моей подругой, Алек, — сказала она.
Он только отрицательно покачал головой.
— Она бы тебе понравилась. Тебе уже пора выбираться из берлоги. В мире полно одиноких женщин, а ты теперь свободный мужчина.
Слово «свободный» подействовало ему на нервы.
— Слишком рано, — холодно ответил он.
— А как насчет этой женщины-врача? Она симпатичная и…
— Доктор Саймон замужем и ждет ребенка.
— Неужели ты не тоскуешь без секса? — Это был откровенный вопрос.
— Я тоскую без Анни, — бросил он, неожиданно рассердившись, и Рэнди невольно сделала шаг назад. — Это не игра в бутылочку, Рэнди. Я потерял жену. Это все равно что потерять правую руку. Анни никто никогда не заменит.
— Я знаю об этом, — прошептала Рэнди, в ее глазах заблестели слезы.
— Не торопи меня, ладно? — Алек взял со стола ключи и направился к двери.
— Алек, — окликнула его Рэнди, — не сердись, пожалуйста.
— Я не сержусь. — Он открыл дверь и посмотрел на нее. — Я не жду, что ты поймешь. Все слишком сложно…
Когда Алек подошел к машине, пот лил с него градом. Он посидел немного, не закрывая дверцу, давая возможность кондиционеру выгнать из салона горячий воздух. Потом Алек выехал на шоссе и направился на север. Очень скоро он добрался до Киссривер. В это время дня на маяке могли быть туристы, но он умел избегать встречи с ними.
Алек свернул на петляющую в лесу дорогу, ведущую к маяку. Ему пришлось остановиться и пропустить дикого мустанга, статного черного жеребца, которого он лечил прошлой осенью, решившего пересечь дорогу перед его автомобилем. Алек ехал до тех пор, пока не очутился на маленькой стоянке, окруженной низкими плотными кустами восковницы. Он вышел из машины и направился по тропинке к маяку.
Океанские волны разбивались о мол, брызги долетали до Алека и дождем падали на лицо. Маяк возвышался над ним, слепя белоснежным кирпичом, выщербленным временем. Дети играли на узком полумесяце пляжа, вокруг бродили туристы. Кое-кто читал сведения о маяке, вывешенные на стендах, другие стояли, задрав голову к небу, и смотрели на чугунную галерею на самой верхушке маяка.
Алек постарался незамеченным проскользнуть к низкой белой двери в основании маяка. Он оглянулся на старый дом смотрителя. Судя по всему, в эту субботу никого из Службы заповедников не было. Отлично. Он достал из кармана ключ, сунул в замочную скважину, повернул. Дверь нехотя подалась. Мэри Пур дала этот ключ Анни много лет назад, и она им очень дорожила, ревниво не выпуская из своих рук.
Алек вошел внутрь и запер за собой дверь. В маленьком холле было темно и очень холодно. Где-то наверху гомонили птицы. Алек не видел их, но слышал эхо от шума их крыльев.
Он начал подниматься наверх по винтовой лестнице, не останавливаясь у прямоугольных окон, отмечавших площадку каждого из шести этажей. Когда Алек добрался до узкой комнатки под фонарем, он тяжело дышал. Он совсем забросил занятия спортом.
Алек открыл дверь, вышел на залитую солнцем галерею, сел, прижавшись спиной к стене, чтобы его не заметили снизу, и вдохнул влажный, соленый воздух.
Всюду, насколько хватало глаз, расстилалась поверхность океана. Он ясно видел мол, и это заставило его вспомнить похороны и то оцепенение, которое владело им тогда. С того момента, как Оливия Саймон сказала ему, что Анни умерла, он перестал что-либо чувствовать. Слез не было, ему не хотелось плакать. Нола помогла ему все уладить. Она все время всхлипывала, вспоминая, как умела все организовать Анни, как ей удавалось сплотить людей в тяжелую минуту. А он что-то бормотал в ответ, укрытый надежной капсулой своего бесчувствия.
Отпевание проходило в самой большой церкви в северной части Внешней косы, но даже она не вместила всех желающих проститься с Анни. Кто-то потом говорил ему, что люди стояли даже на ступеньках и на стоянке перед церковью.
Алек сидел между Клаем и Нолой. Лэйси отказалась присутствовать на похоронах матери, и Алек не стал ее заставлять, хотя все спрашивали, почему ее нет. Он был не совсем в себе и не понимал, что его ответ: «Она не захотела прийти» казался странным.
Приехала даже мать Анни, но Алек не предложил ей сесть рядом, хотя Нола умоляла его помириться с тещей.
— Анни никогда не допустила бы, чтобы ее мать сидела в задних рядах, — прошептала она ему на ухо.
— Я не хочу видеть эту женщину, — ответил Алек, делая над собой усилие, чтобы не одергивать Клая, обернувшегося назад, чтобы рассмотреть бабушку, которую он никогда прежде не видел.
Алек слушал, как люди вспоминали, сколько хорошего сделала для них Анни. Они по очереди поднимались на кафедру перед собравшимися. Последним слово взял мэр. Он вспомнил о том, как Анни выбирали «женщиной года» четыре раза подряд, как она подарила витражи библиотеке и общественному центру, как она сражалась за права тех, кто не мог сам защитить себя.
— Она была нашей Святой Анной, — сказал он. — Мы всегда знали, что можем обратиться к ней за помощью. Она не знала слова «нет».
Алек слушал все это, окруженный защитной стеной, которую сам воздвиг вокруг себя. Ему не понравились перечисление заслуг Анни, упоминания о ее необыкновенной отзывчивости и щедрости. Именно ее безотказность ее убила.
Почти все собрались позже на берегу возле Киссриверского маяка, чтобы посмотреть, как Алек и Клай пройдут по молу, неся в руках урну с прахом Анни. Только когда Алек перевернул урну и с ужасом увидел, как ветер подхватил пепел и понес его прочь, тупое оцепенение сменилось разрывающей душу болью. От его Анни остался только прах, а он так легко расстался с ним. Он долго смотрел в океан, пока Клай не потянул его за рукав.