Жулики. Книга 1

– Ну, мне трудно вам, что-то возразить, Федор Леонидович, Вы -спец. А у меня по русскому всегда тройка была самой высокой оценкой и по литературе тоже. Не любил я эти предметы. Скукотища зеленая. Спал на уроках. А когда училка заболевала, и уроки ее отменяли, то радовался громче всех в классе. Ура орал так, что у самого в ушах звенело.

– Не хочу хаять ваших педагогов, но думаю, что виной всему все-таки методики, которыми пользуются они, неся знания. Несовершенны, скучны, заполитизированы сверх всякой меры, а значит – однобоки и ущербны, по этой же причине. Вы правы – «скукотища зеленая». Мертвый язык, мертвая литература. Поэтому школьник и спит на уроке. Он чувствует, что ему, как это говорят нынешние – «впаривают» эрзац. Душа протестует и, отторгая, игнорирует. На физическом плане это проявляется этими вашими криками «Ура», ну и в зевоте тоже. Нормальная реакция живой души на всяческую мертвечину. Вы не способны осмыслить, но реакция правильная. У вас на глазах измывались над сокровищем, над языком. Да еще и участвовать в этом процессе принуждали. И тройка ваша в этом случае – это не признак ущербности а, пожалуй, даже наоборот. Признак души живой,– Академик улыбнулся.– Не слишком заумно наплел?– Мишка мотнул головой.

– Нет, что Вы. Это я понял про что Вы. А вот отличники, которые на пятерки «рубили» и как говорят от «зубов у них отскакивало», они что, козлы что ли?– Мишка озадаченно взглянул на Академика.

– Нет, молодой человек. Не козлы – люди. Практичные люди. Вы вспомните и скажите, кто из отличников души не чаял в этих уроках и не радовался вместе с вами, когда «училка» заболевала? Кто огорчался?

– Не было таких. Все орали,– Мишка хмыкнул, вспомнив радостные лица одноклассников.

– Вот, видите? Тоже не любили эрзац. Притвориться можно, что любишь. Притворщики они. Вот поэтому и взрослыми становясь, живут лицемерно. Так приучены.

– Это Вы мне говорите, жулику со стажем, Федор Леонидович? Меня знаете, как называют друзья-приятели? Жуком. Жучарой. Я ведь людей на бабки развожу. Тем и кормлюсь. Паразитирую, в общем-то. Или это тоже протест против ханжества и лицемерия? А вот одноклассники мои – отличники, в институты и универы поступили. И возможно, что вы кому-нибудь из них лекции свои читали. Вот они позаканчивают ВУЗы и станут настоящими, полезными стране людьми, а я – я мусор.

– Вы не правы, Михаил – это в Вас максимализм юношеский крылышками плещет. На черное и белое все норовите разделить. А жизнь она из оттенков состоит и нюансов тончайших. И Вы только в самом начале ее пути. Все может перемениться завтра или послезавтра. Одна нечаянная встреча, один взгляд, одно Слово. Я ведь тоже в Ваши годы шалопаем был и сорвиголовой. По молодости даже в местах не «столь отдаленных» побывать довелось.

– Ну?– не поверил Мишка.– И по какой статье «чалились»?

– Чалился? За «хулиганку» трояк влепили. По «малолетке» и отбывал. Ну, а отбыл срок и сразу на фронт ушел. Война вокурат через месяц с Германией началась. Вот там пришлось всякого повидать и людей она выворачивала так, что утверждать что-то категорическое быстро отучаешься. Видел я, как вчерашний зек, весь синий от наколок, под танк с гранатой кинулся. А политрук роты, интеллигентнейший человек, полиглот и эрудит – подкрадывался и, подслушав, о чем бойцы промеж себя говорят – доносы писал. И по ним несколько человек в штрафбат ушло. Так-то вот.

– И что потом с этим политруком стало?– заинтересовался Мишка дальнейшей судьбой эрудита-стукача.

– Зарезали ночью. Возвращался к себе в землянку, напали и горло от уха до уха располосовали. Из роты нашей, конечно, кто-то руку приложил. Не нашли преступника. На допросы особист всех перетаскал, но вычислить ни кого не смог. Рукой махнул и на немчуру списал. «Погиб смертью храбрых». Не спешите ярлыки на людей вешать. И на себя тоже,– никто с Мишкой так никогда не разговаривал. Академик уходил, а он снова и снова вспоминал его слова и начинал смотреть на себя и людей иначе. Поступки, слова, жесты, недомолвки. Люди становились интересны, даже лохи, приносящие в «клюве бабло» уже не вызывали в Мишке пренебрежительного к ним отношения. Раньше ему казалось, что он понимает их мотивы и желания. Теперь он понимал, что ни черта не понимал.– «А что я вообще знаю? Троечник серый. Поделил людей на овец и волков. Овец много, волков гораздо меньше. Вот и хорошо, я-то среди волков зубастых»,– Теперь все по-другому виделось. Оттенки, оказывается есть и полутона.– «А может людей нужно делить на смирившихся с мертвечиной и не смирившихся с ней? И может быть в его деятельности жульнической больше правды и жизни, чем во всех декларациях официальных? Которые, лицемерно призывают к законопослушности, чтобы стричь баранов покорных удобнее было?»– думал Мишка.

Глава 3

Кирюха действительно к Мишке быстро привык и любил, усевшись на его плечо левое, на то которое вздернуто чуть повыше из-за ранения, переминаться с лапы на лапу. Рубах у Мишки истрепал несчетно. Кроме своей коронной фразы, которую он мог действительно за день проскрежетать несколько раз, – «Я – Кирилл, а ты – дебилл»,– Кирюха произносил еще с десяток таких же коротких и емких.– «Кирюша хороший», «Давай, наливай», «Сам такой», ну и еще несколько подобных.

С тех пор как он поселился у Мишки в салоне, Кирюха освоил еще одну коротенькую, но действующую на клиентов убойно, фразу, – «Михаил прав – молодец, мать твою». Специально Мишка ему ее не вдалбливал. Просто однажды подошел к клетке перед уходом домой и, постучав ногтем по ней, попросил:

– Кирюха, скажи что-нибудь хорошее, мать твою. Скажи, что я молодец и что всегда прав?

Кирюха потоптался на насесте и каркнул дежурную фразу: – Я – Кир-р-рил, а ты – деб-б-билл.

– Спасибо на добром слове,– обиделся Мишка.– Молодец, мать твою. Я не дебилл, я Михаил и я прав, а ты засранец и завтра садишься на диету,– уехал домой, набросив на клетку с грубияном, темную ткань. А когда утром вернулся и откупорил хамскую птицу, то услышал эту фразу:

– «Михаил прав – молодец, мать твою»,– Кирюха повторил ее раз пять. Видать диеты испугался. А произнеся ее в пятый раз, щелкнул клювом по прутьям и выдал: – Кирюша хороший,– и обалдевшему Мишке показалось, что фраза прозвучала явно с вопросительной интонацией.

– Хороший, хороший, Кирюха. Усиленное питание заслужил. Диета отменяется.

– Сам такой, давай наливай,– выдал Кирюха.

– Потерпи чуток, не погоняй,– Мишка выпустил Кирюху из клетки и тот моментально уцепившись за его плечо, начал тереться головой с хохолком о его висок.

– Подлиза,– констатировал Мишка и легонько щелкнул попугая по клюву.

И все же Академика Кирюха любил больше чем Мишку и когда тот приходил, то начинал радостно метаться, а усевшись ему на плечо, ворковал совсем как голубь и даже перья топорщил.

Ну, а когда Федор Леонидович уходил, то сидел Кирюха, после его ухода, пригорюнившись и почему-то норовил почесать лапой свою голову. Получалось это у него неуклюже и потешно. Но Мишке было не смешно. Ему было жалко попугая.

Полистав конспект Академика, Мишка привез и установил в углу помещения здоровенную корягу дубовую, еле затащил. Чтобы Кирюха чувствовал себя комфортно и мог ползать по ней, когти и клюв стачивая. У попугаев, как у крыс зубы, эти части организма постоянно природой наращиваются. Коряга Кирюхе понравилась, метался по ней вверх вниз, только крошево летело дубовое. Хорошо, что целых две уборщицы-секретарши-ассистентки / Лерка и Верка/ все равно без дела болтались. Занятие теперь у них появилось постоянное, в самый раз для их уровня интеллекта. За Кирюхой каждый час уборку осуществлять. Привыкшие ничего не делать, только глазки посетителям строить, Лерка с Веркой взвыли уже через два дня и потребовали увеличить им зарплату. Пришлось добавить. Грозились иначе уволиться и в путаны уйти. Молодые еще, глупые. Так им Мишка и сказал:

– Дуры, вы дуры. Вам, можно сказать, высокое доверие оказано. Кирюха ведь не простой попугай – это же Кокаду Инка. Таких, может быть, во всем мире сотня какая-нибудь осталась всего. Гордиться вы должны дуры и радоваться. А вы?– «В путаны уйдем». И чего хорошего? Там же работа нервная, вредная для здоровья и пенсия по старости никакая. Вообще пенсии нет, если конкретнее. Жалко мне вас дур и привык я к вам уже, поэтому добавлю чуток из сострадания, но имейте в виду, если хоть крошку на полу увижу, то не обижайтесь. Вышвырну без выходного пособия и попрошу братву поставить вас на точки самые завалящие,– «дуры» испугались, стали прощения просить и даже от дополнительной оплаты отказываться, но Мишка по столу, красным бархатом застеленному, ладонью хлопнул и послал их в зоомагазин за смесью из семян, для Кирюхи. Кирюха, правда, был неприхотлив и молотил все чего ни дашь, даже огурцы и морковку не привередничая, крошил клювом своим. А уж фрукты любые просто обожал. Однако смесь из всяких там орехов, семечек и зерна, «рубал» с особенным энтузиазмом. Даже глазки закатывал подлец от удовольствия.