Конец сказки

– Потому и здесь, – мрачно сказал леший. – День целый в дороге. Берлогу прибрать не успел.

– Ну пошли тогда, – мотнул головой Яромир. – Где там ты его разместил?

– Нигде я его не размещал. И никого в этот раз не размещал. Полисун сам явился, незван-непрошен. Воспользовался, что раньше всех проснулся, паскудник.

– Ну так пошли, перетолкуем с ним.

Мусаил покосился на оборотней. Не хотелось ему ввязывать сюда братьев Волховичей. Не их это дело. Лешие сами разберутся, без человечьего племени.

Нет, против Серого Волка Мусаил ничего не имел. Знакомство они водили давнее, и были коли уж не друзьями, то по крайней мере приятелями. И мед хмельной вместе пивали, да и помогать друг другу случалось.

Но ягоды отдельно, коренья отдельно. У леших, водяных, полевых и даже запечников-домовых свой мир, наособицу. Свои порядки, свои законы. Когда они того не желают, люди их даже и не видят.

Волховичей это не касается, конечно. Эти видят оба мира, зримый и незримый. Тятькина кровь, как же. Волх Всеславич, внук великого волшебника и сын… Числобог один знает, чей он был сын. Некоего дивного создания – может статься, что и кого-то из старых богов.

Потому и отчества не носил, а носил «дединство». Матка-то его, Марфа Всеславовна, была вроде как обычной девкой, хотя и княжной, зато уж ее тятька, Всеслав Бречиславич, не просто так Чародеем прозывался.

Но то давно водой утекло, быльем поросло. Больше ста лет минуло со дня смерти князя Всеслава. Больше семидесяти – со дня смерти его внука. Волховичи ой как немолоды ведь уже.

Были б они просто людьми – ходить бы им в дряхлых старцах.

Но они оборотни. Им на роду два, а то и три человеческих срока отмерено. Еще немало годов, поди, будут по русским землям бродить, лежачие камни переворачивать. Уж и Ванька-Дурак состарится, в могилу уйдет, а эти все с прямыми спинами будут.

– Кстати, Яромир, а что ты сегодня без своего заспихи? – спросил леший, ведя Волховичей по лесу. – Я осенесь-то понаслышал всякого о ваших похождениях. Вы, говорят, Езернима избили да ограбили?

– Болтают больше, – отмахнулся Яромир. – Мы его пальцем не тронули.

– Да мне можешь не хитрить, – хмыкнул Мусаил. – Мне до его сомовьих слез дела нет. Так чего тут Ванька Тиборский не околачивается?

– Незачем его в это впутывать, – сказал старший из братьев, Гнедой Тур. – Сами разберемся, без князей.

И без оборотней – хотелось добавить Мусаилу. Но не добавил, сдержался. Пожалуй, если Полисун рогом упрется, так он еще и порадуется, коли с ним эти трое будут.

А упереться он может. Полисун пошел против решения лешачьей сходки. Уд положил на мнение хозяина сих краев. Мусаилу это тяжкое оскорбление, и Полисун этого не понимать не может.

Что начнется, если каждый дух-хозяин станет ходить куда хочет, творить в чужих владениях что хочет? Сам принцип местничества стоит на том, что у каждого есть вотчина, и границы четко очерчены. На своей земле ты царь и бог, но к другим не лезь, остерегись. Если и заглянешь к кому – так только с его разрешения, блюдя уважение.

Но со звериными духами-хозяевами всегда были проблемы. Их-то вотчина на одном месте не лежит, границ не имеет. Поневоле иногда поссоришься.

А Святобора больше нет. Ушел Лесной Царь, оставил свои бескрайние владения. Некому больше судить и рядить простых леших.

Каждый теперь сам за себя, один Род за всех.

Волков вокруг становилось все больше. На оборотней они смотрели недобро, скалились, но нападать не нападали, держались на расстоянии. Остерегались Мусаила.

– Далече от меня не отходите, – напомнил леший. – Кинутся.

– А и кинутся – так раскаются, – равнодушно откликнулся Финист. – Еще я лесных собак не пужался. Яромир, без обид.

– Какие обиды, – пожал плечами тот. – Они мне не друзья.

И вот деревья расступились, и Мусаил с детьми Волха вышел на поляну. Там собралось три дюжины особо крупных, старых волков – вожаки стай. Среди них ходил-бродил Полисун, козлоногий и лохматый.

И не один он тут был. Мусаила уже опередили иные лешие – видать, их Полисун с самого начала кликнул. Были тут похожий на громадного медведя Боровик, златорогий олень Туросик и лохматый, с топорами вместо рук Стукач.

И Пущевик, конечно. Старший леший Кащеева Царства. Этакая колючая коряга с руками-ветвями. Острый весь, цапучий – схватит коли, так не выпустит, в кровь раздерет. Из-под зеленых волос сверкали глаза-угольки – и при виде братьев-оборотней они вспыхнули ярче звезд.

– А вот и гости наши пожаловали! – проскрипел злобный лешак. – Гостенечки-гости, глодать прадедовы кости! И Мусаил тут, человечий прихвостень! Что, телята-щенята, всполошились, забегали?

– А ты и рад стараться, леший? – фыркнул Финист. – Всеядец ты гнусный, смутьян глумливый, тварь навья, червословящая. Что ты вообще тут делаешь? Тут не твой лес.

– Мой лес там, где я, – ответил Пущевик. – А ты, куренок, клюв захлопни, не с тобой говорят. Ты тут вообще самый младший. Сейчас вот рукавом махну, да и станет у тебя в глазах темным-темно.

– Тихо оба! – возвысил голос Бречислав. – Мы сюда не свориться пришли, Пущевик!

– Ты пасть тоже лучше не разевай, бык комолый, – огрызнулся леший. – Думаешь, боюсь я тебя? Никого я из вас не боюсь. За моей спиной сам царь Кащей. А за вашей кто – Глебка-князь? На него и Кащея не нужно – Жердяя хватит послать или Шерстнатого.

– Посылали уже, – спокойно ответил Яромир. – И нету больше Жердяя. И Шерстнатого тоже нет.

– А… как… ты… – стушевался Пущевик. – Это как…

Он растопырился колючками, гневно засопел. Как и другие лешие, Пущевик зимой крепко спал. Не все новости еще успел услышать.

– Неважно, – прохрипел Полисун. – Сгинули и сгинули, туда и дорога. Этакого сора мы веником по углам наметем, дай срок. А людов изведем всех до последнего. Отправятся волкам на корм.

– Может, где в иных краях и отправятся, но не здесь! – рявкнул Мусаил. – Здесь моя земля! Мои владения! И мы, кажется, договорились, что наше дело сторона!

– Вы, может, и договорились, а мы нет! – огрызнулся Пущевик. – Я сразу сказал, что нами решение принято! Лешие Кащеева Царства все за Кащея! Кто согласен со мной?!

Приведенные им лешие одобрительно загомонили. Над поляной разнесся уже их собственный язык – скрипучий, шелестящий, похожий на все лесные звуки разом. Мусаил ответил на том же наречии – зло, требовательно.

Бречислав, единственный из братьев немного знающий лешачье размолвие, шепнул Яромиру и Финисту, что Мусаил прогоняет пришлых. Он хозяин лесов Тиборска – требует, чтобы в его вотчине людей не трогали, чтобы свар никаких не было.

Но остальные лешие и не думали уходить. Они собрались аж впятером, и один только Мусаил с ними сладить не мог. Набросятся всей оравой – завалят.

Усердствовали, правда, только Пущевик и Полисун. Боровик, Стукач и Туросик пока помалкивали, выжидали. Будь здесь только они – пожалуй, послушались бы Мусаила, ушли подобру-поздорову.

Но Пущевик не унимался. Размахивая руками-ветками, он гневно скрипел:

– Глаза-то раскрой, шишка еловая! Ты кого защищаешь, кого защищаешь?! Не твои ли ели люди рубят, не твое ли зверье губят дуром, не твои ли земли жгут и распахивают?!

– А кто иначе живет на этом свете? – угрюмо отвечал Мусаил. – То ли скажешь, кто из зверья если поумнеет, на задние лапы встанет – так иначе жить будет? Псоглавцы иначе себя вели? А людоящеры? А, говоря о присутствующих, сатиры-козломорды?

– Мое племя так себя не вело! – огрызнулся Полисун. – Мы в лесу жили, без городов! Со всеми зверьми в ладу!

– Исключительно по малочисленности, да по убогости. Сами недалеко от зверя ушли. Люди в стародавние времена тоже в лесу жили, без городов. Пока дики были и безгласны. А ты, Пущевик, сам-то кем был до смертного часа? Не человеком разве?

– За себя говори, за других рта не разевай! – скрипнул Пущевик. – Был ли я человеком, не был ли я человеком – того сам не помню. Не был, думаю. А коли б и был – так что? В прежние времена люди не такие были, тут ты прав. Не столько от них вреда лесу было. Не так еще расплодились, да и старых богов еще почитали. А теперь – посмотри, посмотри!.. Вон, ливень вчера был над людами! Само небо плакало от ярости, видя, в какую вонючую, смердящую кучу они обратились!