Ковчег

Константин Палыч окончания переговоров не дождался, только раздраженно махнул рукой, взял сумку, пошел в магазин. Людмила Михайловна, наговорившись, принялась за готовку. После обеда смотрели сериал, который так нравился Константину Палычу. А там уже и стемнело.

Надо было вывести еще раз пса, и Людмила Михайловна вызвалась пойти. Надела извивающемуся от радости песику шлейку, пошагали вниз по лестнице. Гуляли обычно за домом, на пустырьке. Погода была отличная: лениво сыпал редкий снежок, легкий морозец пощипывал щеки и кончик носа, так что глаза сразу по-стариковски заслезились. Песик радостно скакал по снегу, тыкался носом в пушистый белый покров, мотал лохматой головой, разбрызгивая вокруг снежные брызги. Глядя на его незамысловатое счастье, Людмила Михайловна невольно вспомнила и свой вчерашний радостный подъем, окрыленность. Недоверчиво улыбнулась – привидится же! Попыталась нащупать внутри себя это вчерашнее состояние, украдкой огляделась и решилась. Сделала шаг, другой, ощутила всем телом, что да, вот оно! Оторвалась от земли и пролетела несколько шагов вперед над дорожкой. Бонька скакал рядом, не отставал.

Людмила Михайловна оглянулась, чтобы оценить преодоленное по воздуху расстояние. Заснеженную дорожку освещали только окна окрестных домов, но небо над городом здесь, кажется, никогда и не гасло, впитывая свет множества фонарей, реклам, вывесок. В этом полумраке на дорожке отчетливо были видны следы на снегу, потом они прерывались, и дальше оставались только зигзаги суетливой собачьей беготни. А человеческих следов не было, наверное, метров пять или шесть. Увидев позади себя это белое нетронутое пространство, Людмила Михайловна вдруг испугалась, поежилась сиротливо в своей старой куртке, оставленной только для гуляния с собакой. Показалось, как будто ее саму стерли из жизни, даже следа не осталось.

– Бонька, домой! – крикнула Людмила Михайловна и с неудовольствием услышала в собственном голосе нервную, высокую ноту. Развернулась и, специально приволакивая ноги, чтобы загрести как можно больше снега, пошла к дому.

Тоскливое настроение не отпускало весь вечер. Но сначала можно было еще не думать обо всем этом, можно было включить телевизор, заняться ужином. Соседке, в конце концов, позвонить – сколько уже можно откладывать. Но когда легла и выключила свет, тут уж тревожные мысли накатили в полном ассортименте.

Не собралась ли душа отлететь?

А что, если это старческий маразм? Галлюцинации начались?

Надо бы к врачу. Давление проверить. Может, что-то с вестибулярным аппаратом?

Косте рассказать? Да нет, не надо. Сама как-нибудь.

Невозможно.

Привиделось.

Еще часа два Людмила Михайловна ворочалась с боку на бок, пытаясь уговорить себя, что привиделось. Но если бы только привиделось, еще ведь причувствовалось. И как убедить себя, что не было этого чувства? Сладко-знакомого, словно из давнего сна, пьянящего, манящего чувства легкости.

Потом она наконец заснула и во сне снова ходила на работу, словно и сама, и весь коллектив забыли о том, что она уже десять лет как на пенсии. «Наверное, сложное задание, потому и вызвали меня, с моим опытом», – решила во сне Людмила Михайловна. А задача, и правда, была непростой: составляли проект очередной московской высотки, очень похожей на одну из семи прославленных. И вроде бы работали над проектом, но в то же время здание уже как будто и стояло где-то в городе, не совсем по-настоящему, а словно наложенный на реальность эскиз в натуральную величину. И Людмила Михайловна облетала его с разных сторон, то взмывала ввысь, к тонкому шпилю, то нарезала круги вокруг полупрозрачных стен, проверяя расположение коммуникаций и лифтовых шахт. И с гордостью думала, что вот ведь как хорошо пригодилась ее новая летная способность, как это удачно помогает теперь в работе. Проснулась бодрая, в приподнятом настроении. Полежала немного, наслаждаясь этим чувством, но потом вдруг опомнилась, схватилась руками за простыни. Нет, все-таки она не парила в воздухе, все-таки лежала, отпечатывая на постели свой вполне нормальный для такого роста и возраста вес.

«И что мне теперь с этим делать? – спросила себя Людмила Михайловна. – В цирке выступать? С аттракционом “Уникальная летающая старушка”?»

От этой мысли ей стало весело. Вообще, в утреннем свете все вчерашние ночные мысли, как это и бывает, развеялись, показались незначительными. Да и чувствовала Людмила Михайловна себя на редкость хорошо. Выпрыгнула из постели и, пока нашаривала ногами тапочки, позволила себе зависнуть в паре сантиметров над полом и даже очертить носком из такого положения завитушку на ковре. Пока гуляла с Бонькой, тоже немного шалила: делала шаг и пролетала немного вперед над белым нетронутым снегом, присыпавшим за ночь все ее вчерашние следы. Дошла до конца дорожки, оглянулась: позади словно кто-то играл в гигантские шаги, так далеко один человеческий след отстоял от другого. Она развернулась и, так же легко перелетая над землей, отпечатала в промежутках дополнительный след. Снова обернулась и рассмеялась: на заснеженной дорожке теперь видны были следы человека, одна нога у которого была вывернута пяткой вперед.

Семьдесят лет – это все-таки такой возраст, когда человек с трудом впускает в свою жизнь что-то новое. Куда оно теперь, к чему? Хватает и старого, пережитого, привычного, подлежащего последнему осмыслению. Но Людмила Михайловна на удивление просто впустила в свою жизнь неожиданно открывшуюся в ней способность к полетам. Когда оставалась дома одна, то передвигалась по квартире уже исключительно перелетами: от холодильника к столу, от стиральной машины с охапкой мокрого белья в ванную. С неудовольствием обнаружила, сколько пыли скопилось на люстре и на карнизах. С облегчением ощутила, как легко стало доставать книгу с верхней полки стеллажа и поливать цветок, стоящий на шкафу.

Главной трудностью было теперь не забыться, не воспарить в присутствии мужа или других каких-нибудь людей. Один раз чуть не погорела: сидя в кресле с томиком стихов, так зачиталась, так преисполнилась того самого чувства возвышающей, окрыляющей легкости, что, оторвав глаза от страницы, обнаружила себя висящей над креслом уже, наверное, в полуметре. Осторожно вернула себя назад, вниз, не спуская глаз с Константина Палыча. Он, на счастье, кажется, как раз задремал под монотонную телевизионную бубнежку.

Летала Людмила Михайловна и во сне. Но не так буднично, как днем, не так приземленно, а высоко. Чаще всего виделось ей, что она гуляет по Воробьевым горам, подходит к балюстраде, где стоят люди, любуются видом на город. А она отталкивалась от земли, взмывала вверх и парила, раскинув руки, описывала круги над Москвой: все шире и все дальше. Узнавала сверху знакомые улицы, проспекты, здания, площади, неслась над лентой реки, ощущая свежие влажные порывы ветра.

Иногда в первые дни еще укоряла себя. То ей чудилась какая-то безответственность в этих полетах, какая-то легкомысленность, то становилось неудобно перед мужем, от которого за всю долгую совместную жизнь по большому счету никогда ничего не скрывала. Но потом Людмила Михайловна убедила себя, что летает она безопасно: над полом невысоко, да и недалеко. А у Константина Палыча все-таки давление и сердце, так что его беспокоить совершенно не следует.

Да и когда разговоры разговаривать? Новый год на носу! Дочка приедет с мужем, соседка придет. А это ведь все хлопоты. Квартиру убрать, купить продукты, подарки всем приготовить, елку нарядить, на стол накрыть. Не до разговоров. Вот потом, может быть, когда схлынут праздничные дни и все снова войдет в привычную колею, вот тогда и поговорит, пообещала себе Людмила Михайловна.

За день до праздника уже начала готовить угощение. Константин Палыч как раз из магазина вернулся.

– Костя, а свекла где? – спросила Людмила Михайловна, разбирая сумки.

– Завтра куплю, – отмахнулся он, тяжело опускаясь на стул.

– Какое завтра? Мне сегодня она нужна! Она же так долго варится! – засуетилась Людмила Михайловна. – Мы что же, по-твоему, без селедки под шубой будем за новогодним столом?