Страница 60 из 64
После доклада о рядах написал снова. Письмо заканчивается припиской по-английски: «Очень жаль, что ты не в Воронеже».
Из Воронежа Вавилов съездил в Козлов – познакомиться с кудесником-садоводом Мичуриным, увидеть своими глазами его знаменитый сад, уговорить подготовить книгу о своем опыте. Оттуда отправился в Петроград, по пути остановился в Москве, где застал Леночкино письмо. О чем оно?
Ее письма были изъяты в 1940 году при обыске квартиры Вавилова молодчиками из НКВД, позднее уничтожены. Об их содержании мы можем только догадываться – по ответам Николая Ивановича, которые чудом уцелели.
Она писала о том, что не так всё просто в их отношениях, как ему кажется. Что люди осудят их «незаконную» связь, осудят самые близкие: его семья и ее. Писала о том, что он слишком влюблен в науку, чтобы она, Лена Барулина, могла претендовать на важное место в его сердце. Привязанность его может оказаться мимолетной – ведь он такой увлекающийся… И у него жена, ребенок – имеет ли она право ломать их жизнь, делать их несчастными? А еще он должен знать правду: ее любовь к нему – не первая любовь восторженной девочки. Был другой человек, которого она любила; она должна об этом сказать, чтобы быть чистой перед ним.
Глубокой ночью с 1 на 2 октября он пишет ей большое «безумное» письмо – первый ответ на ее душевное смятение, вызванное внезапным счастьем, в которое она боялась поверить.
1 октября 1920 г., Москва: «Всё, что узнал из письма, еще дороже сделало для меня тебя, милая Леночка. Я не мог думать, что ты не любила и не была любима. Это так естественно. Мне больно причинять горе другому. Я всегда хотел бы избежать этого. Это удерживало долго от признания. Я бы хотел, чтобы всё вышло возможно мягче. <…> Жизнь научила осторожно относиться к людям.
Но жизнь надо строить, как подсказывает чувство и разум. И у меня нет сомнения, что оба мы правы. Мне м. б. проще, ибо давно, не первый год, мне ясно, что между женой и мной мало общего. Это чувствовалось и не мною одним. Как натуралист я объективно мог анализировать себя. Научная работа давала импульс жизни, позволяла не углублять анализа. Но результаты его мне были ясны давно. Любить – это постоянно хотеть видеть любимого человека, хотеть постоянно делиться с ним своими переживаниями, жить с ним в унисон и, если возможно, работать с ним вместе. Этого, Лена, не было. Любовь я понимаю как святая святых души. <…>
Для того, чтобы любовь была крепка, сильна, надо знать друг друга, понимать. Милая Лена, мне страшно хочется после твоего ответа, чтобы любовь наша была сильна и крепка. Не зная тебя в личной жизни, я полюбил тебя. По мелочам, по обрывкам твоей личной жизни на моих глазах я реставрировал в уме твою жизнь. Я понял интуитивно, что я могу тебе сказать, что люблю тебя. <…>
Я не пессимист, скорее оптимист. Юношеская жизнь прошла не так полно, как хотелось бы. Жену свою знаю давно, со студенческих лет, но не близко. Это была самая умная, образованная слушательница в Петровке, которую уважали все, от студентов до профессоров. Она была старше меня на год. Была попытка пойти одной дорогой, но из этого ничего не вышло. Тем более что этому мешал и тяжелый характер Екатерины Николаевны.
И единственное, что связывает нас, – сын, которого нельзя не любить. Я очень хотел бы, чтобы он был дорог и тебе. В нем много моего и мне хотелось бы передать ему всё лучшее, что смогу. Я привык жизнь свою связывать с будущим. Это путь верный – в этом я глубочайше убежден и как биолог, и иначе не могу думать. Мать моя добрая, простая, уже почти старуха. Горе за горем в семье сделали ее нервной, плохо разбирающейся в людях. Нас она мало понимает, но очень любит, и я очень ее люблю. Она не скоро поймет всё и за Олега будет строга.
Брата Сергея я люблю, хоть мы и не очень близки с ним. Он очень способный и будет, вероятно, выдающимся физиком. Он очень уважает Ек[атерину] Ник[олаев]ну и, конечно, будет не на моей стороне, по крайней мере первое время. У нас в семье держатся старых традиций, которые я сам не одобряю. Старшая сестра, пережившая сама многое, относится очень просто и спокойно, как и я сам поступил бы. Жизнь свою каждый решает сам.
<…> Отец был крупным промышленником и коммерсантом. Начал с ничего. Пользовался большим уважением. Отец, по-видимому, умер, но точно я не знаю. Все мы очень самостоятельные, хотя были очень богаты и потому не привыкли к устроению своей внешней жизни. Семья теперь бесповоротно разорена.
Мне будет 25 ноября 33 года. Вот краткое откровение. Пишу для того, чтобы вызвать тебя на то же. Мне всё интересно знать. Мне хотелось бы, чтобы когда-нибудь, когда со всем примирятся, а это, конечно, будет, быть близким к твоей семье, если ты это найдешь нужным.
Вот уже 4-й час, завтра много дела. Пора кончать и заставить себя спать. Милая, любимая Лена, мне так хочется, чтобы во всем мы поняли друг друга, чтобы любовь была сильна. Я бесконечно рад, что мы будем работать вместе. Милая и прекрасная Леночка, мне хочется, чтобы ты была счастлива. Мы правы в поступках. Всё сложное разберется. Всё трудное преоборимо.
Работы так много. Всё говорит за переезд в Петроград. Там будем устраивать вместе жизнь. Пиши, милая, мне так хочется видеть тебя. Твой Н.В.».
Утром, прежде чем отправить письмо, он сделал короткую приписку: «Мне хочется многое сделать. Ты знаешь немного планы, да они не вполне оформились. Ты пойдешь вместе, и я счастлив иметь самого близкого друга. Жизнь я привык связывать с наукой. Чтобы ты была довольна (будь очень строга), я приложу все усилия. Иногда, как теперь, я чувствую, что смогу сделать что-нибудь. Счастье дает силу. И я давно не был так счастлив».
Из Петрограда он шлет ей письмо за письмом, иногда по два в день. Письма такие же подробные, деловые, взволнованные, безумные.
5 октября: «Я не боюсь за нас с тобой. Ты будешь всегда со мной: вместе многое легче. Раньше, в студенческие годы, мне казалось, что сила только в одиночестве. Годы прошли, и я знаю, что это не так. Творчество требует импульса – без лаборатории, без внимания, без поощрения, мне кажется, я даже не могу совершенно работать. Мне хочется, чтобы ты знала всё, чтобы союз наш был на жизнь и на смерть. Последнее, конечно, совершенно не страшно, ибо нет ничего проще, как очутиться на том свете, мне хочется считать, что впереди не только свет, но и тени. Мне нужна твоя помощь, твоя любовь и симпатия к тому, что стоит впереди. <…> Милая Лена, ты часто как ангел-хранитель рисуешься в голове, и я уже привыкаю всё связывать с тобой».
10 октября: «Милый друг, я часто вспоминаю о тебе. Как хотелось бы часто, чтобы ты была со мной».
17 октября: «Мне хотелось бы так много узнать от тебя. Но пока у меня только первое твое письмо, хотя я, кажется, посылаю десятое».
И дальше по-английски: «Только одно желание, я хотел бы, чтобы ты была совершенной. Я уверен, ты можешь это сделать. <…> Я хотел бы, чтобы ты стала настоящим помощником. Вместе мы сможем сделать гораздо больше, вдвое больше, чем я способен сделать один. Мы будем работать вместе».
Леночка оставалась наедине с его письмами. Своими тревогами, переживаниями, сомнениями ей не с кем было поделиться, они ложились на бумагу.
Часть его ответов по-английски: ей это полезно для практики в языке.
7 ноября: «Мысли роятся в мозгу. И часто по преимуществу они связаны с тобой. Я обдумываю нашу любовь. Это так ясно для меня, что я не могу больше поступать, как раньше. Я действительно вполне свободен. В этом нет сомнения вовсе. В целом я терпелив, как, по меньшей мере, кажется мне, но я не могу любить мою жену. Это вполне объективно. Я думаю, что это вполне ясно и ей тоже. Для меня нет сомнения, что я имею право любить тебя. Внутренне нет даже малейшего сомнения в этом. Ты была лучшей из всех, кого я видел, твоя любовь к моей работе была ясна для меня. За три года, что я знаю тебя, по меньшей мере, твою жизнь в лаборатории. Ты знаешь, я довольно критичен. Прежде всего, ты была субъектом критики, конечно. Первая реакция ученого – строгая критика. Прости меня за все эти строки. Но ты сама пишешь и говоришь о сомнениях. Я хорошо знаю все трудности на пути, но я готов к ним, и я чувствую, это обоснованно. Мой сын всегда будет моим сыном. Я надеюсь, ты полюбишь его, ты будешь добра к нему, он такой хороший мальчик. Мы должны обсудить много вещей. Я думаю, всё устроится. Сейчас твое слово, дорогой друг, ты должна быть очень критичной, по крайней мере на некоторое время. Будь осторожна в своем решении. Ты свободна, действительно, не внешне, не на словах, но в своих внутренних чувствах. Будь очень строга к себе и ко мне. Я готов ко всему. Ведь жизнь не только в лаборатории. Жизнь в ее многообразии перед тобой. Твоя любовь к работе была одним из первых импульсов для моей симпатии к тебе. Я считаю, что самое важное в нашей жизни – мы должны понимать друг друга и работать вместе. Но закончилась ли твоя первая любовь? Твой отрицательный ответ, конечно, очень ранит меня, но лучше это будет сейчас, чем позже».