Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 21 из 42

Я часто думаю, отчего Левочка поставил меня в положение вечной виноватости без вины. Оттого, что он хочет, чтоб я не жила, а постоянно страдала, глядя на бедность, болезни и несчастия людей, и чтоб я их искала, если они не попадаются в жизни. Того же он требует и от детей. Нужно ли это? Нужно ли, чтобы здоровый человек ходил постоянно в больницы и смотрел на корчи и страдания людей и слушал их стоны? Если случится на пути жизни такой больной, то пожалей и помоги ему, но зачем искать его?

Читаю жизнь философов. Ужасно интересно. Но трудно читать спокойно и разумно. Ищешь в учении и словах всякого философа то, что подходит к твоему убеждению и взглядам, и обходишь всё несочувственное. И вследствие этого учиться трудно. Стараюсь быть менее пристрастна.

Приехал Бутурлин. Этот – настоящий, и путаницы в нем мало.

26 октября. Левочка написал 1-е действие драмы [ «Власть тьмы»]. Я буду переписывать. Отчего я перестала слепо верить в его даже авторскую силу? Он пошел гулять с Бутурлиным. Темно, сыро.

Слишком много болтала с Бутурлиным. Забыла правило (слова Эпиктета: «Как можно чаще соблюдай молчание, говори только то, что необходимо, и в немногих словах»). Но он умен и всё понимает, этот Бутурлин.

Дети, Андрюша и Миша, играют с крестьянскими мальчиками Митрошей и Илюхой, и мне это неприятно, не знаю отчего. Думаю, оттого, что это их приучает властвовать и подчинять себе этих детей, а это дурно и безнравственно.

Перечитывала вчера письма Урусова, и больно ужасно, что его нет. Доискивалась в них того, что и при жизни его хотелось всегда знать: как он относился ко мне? Знаю одно, что с ним всегда было хорошо и счастливо, а чем это давалось – не знаю.

Думаю о старших мальчиках, как будто они отдалены ужасно, и мне это больно. Отчего отцам не больно бывает всё, что касается детей? И за что женщинам и эта тяжесть в жизни? Только путает жизнь.

27 октября. Переписала 1-е действие новой драмы Левочки. Очень хорошо. Характеры очерчены удивительно, и завязка полная и интересная. Что-то дальше будет. Левочка читал вслух вечером Бутурлину свою «Критику богословия»[52]. Я прислушивалась и тотчас же думала о другом. Не забирает меня – или сердце мое зачерствело, или не то.

От Ильи письмо о женитьбе. Не увлеченье ли это только что проснувшегося физического чувства, направленного на первую женщину, с которой пришел в более близкие отношения? Не знаю, желать этого брака или нет, и прямо, не прилагая к этому моей руки – во всем полагаюсь на Бога[53].

Учила не усердно и не плодотворно Андрюшу и Мишу. Они мне оба очень дороги. Поправляла корректуру для дешевого издания и очень устала. Жалею уезжать из Ясной особенно потому, что боюсь прервать работу, начатую Левочкой. Маша бегает без ученья, мальчики мучают, дела не идут. Если Левочка в Москве будет работать, я успокоюсь. Буду с ним осторожна, внимательна, чтоб беречь его для любимой мной работы его.

30 октября. Написано еще 2-е действие драмы. Встала рано и переписала. Потом вечером переписала вторично. Хорошо, но слишком ровно; нужно бы было больше театрального эффекта, что я и сказала Левочке.

Учила Андрюшу и Мишу. Поправляла корректуру. День прошел весь в занятиях. Читала малышам «Родник» и «Родные отголоски»[54]. Стихи и картинки им нравились, и они оживились. Девочки обе внизу сидят, пишут, читают. Были днем минуты тоски, старой, знакомой, тесно как-то.

Приходила [крестьянка] Аниска, говорила о болезни матери; поленилась пойти проведать, завтра пойду непременно. Когда села обедать, у меня спросили денег для какой-то старухи и для Гани-воровки. Спрашивал Левочка через девочек. Мне хотелось есть, досадно было, что все опоздали, и не хотелось давать денег Гане-воровке. Я солгала, что денег нет, а было еще несколько рублей. Но устыдилась и достала деньги, съев прежде весь суп (это я после вспомнила).

Потом я молчала и думала, возможно ли вызвать в сердце ту требуемую Левочкой любовь всех ко всем и вот, например, к этой женщине, воровке Гане, которая не оставила ни одной души в деревне, у которой бы чего не украла, у которой дурная болезнь и которая лично страшно антипатична. Что-то шевельнулось, похожее на чувство жалости, но скоро прошло.

Приходил Фейнерман. Его присутствие меня стало меньше тревожить[55]. От старика Ге были письма. И опять недоверие к нему, что-то напускное, фальшивое. Бутурлин уехал, и не жаль. А пока был тут, интересовал.

Таня неприятно упрекнула, что я не дала денег отцу. И мне странно вдруг показалось, что действительно я ему не дала так, как он просил. Но в минуту мысль о Левочке была так далека! Ведь не для него нужны были деньги, и эту мысль отказа в чем-нибудь ему я так и не могла связать с отказом Гане. Это часто со мной бывает.

1887

3 марта. Встревожило известие о бомбах, найденных в Петербурге у четырех студентов, которые хотели их бросить государю проездом с панихиды по отцу[56]. Так встревожило, что весь день не опомнюсь. Это зло породит целый ряд зол. А как мне теперь тревожно всякое зло! Левочка уныло и молчаливо принял это известие. У него это уже прежде переболело.

Успех драмы [ «Власть тьмы»] огромный, и мы оба с Левочкой спокойно относимся к нему. Писала дневник, когда она была начата, и потом так много пришлось переписывать, что дневник прекратила.





11 ноября умерла моя мать в Ялте (там и похоронена). 21-го я переехала с семьей в Москву. Левочка написал повесть из времен первых христиан[57], теперь работает над статьей «О жизни и смерти»[58]. Он жалуется часто на боль под ложечкой.

Мы мирно и счастливо прожили зиму. Вышло новое дешевое издание. Интерес мой к этому делу совсем пропал. Деньги радости не дали никакой – да я это и знала. Поступила новая англичанка, miss Fewson, Маша больна. Я читала ей «Короля Лира» вслух. Люблю Шекспира, хотя он часто необуздан и границ не знает, например, в бесчисленных убийствах и смертях.

6 марта. Переписала «О жизни и смерти» и сейчас перечла внимательно. С напряжением искала новое, находила меткие выражения, красивые сравнения, но основная мысль для меня вечно несомненная – всё та же. То есть отречение от материальной, личной жизни для жизни духа. Одно для меня невозможно и несправедливо – это то, что отречение от личной жизни должно быть во имя любви всего мира, а я думаю, что есть обязанности несомненные, вложенные Богом, и от них отречься не вправе никто, и для жизни духа они не помеха, а даже помощь.

На душе уныло. Илья очень огорчает своей таинственной и нехорошей жизнью. Праздность, водка, часто ложь, дурное общество и главное – отсутствие всякой духовной жизни. Сережа уехал опять в Тулу, завтра заседание в их Крестьянском банке. Таня и Лева огорчительно играют в винт. С меньшими детьми я потеряла всякую способность воспитывать. Мне их всегда ужасно жаль, и я боюсь их избаловать. У меня старческий страх за них и старческая нежность к ним. Желание же и важность образования их остались всё так же сильны. Точки опоры в жизни у меня теперь нет никакой; но есть прекрасные минуты одинокого созерцания смерти и иногда ясное понимание раздвоения материального и духовного сознания, себя и несомненность вечной жизни того и другого.

Левочка иногда собирается в деревню, но опять остается. Я всегда молчу и не считаю себя вправе вмешивать свою волю в его действия. Он очень переменился; спокойно и добродушно смотрит на всё, принимает участие в игре в винт, садится опять за фортепьяно и не приходит в отчаяние от городской жизни.

52

«Исследование догматического богословия».

53

Илья Львович увлекся Софьей Николаевной Философовой, на которой женился в феврале 1888 года.

54

Ежемесячный, иллюстрированный журнал для детей и сборник стихотворений русских поэтов.

55

И.Л.Толстой писал, что молодой учитель И.Л.Фейнерман был «искренний последователь отца, бескорыстный и убежденный идеалист. Он жил в деревне, работал для крестьян, не требуя за свой труд никакой платы, кроме самой простой, суровой пищи, и мечтал об учреждении христианской общины». Позже написал о Толстом несколько книг весьма недостоверного содержания.

56

Имеется в виду покушение на Александра III, совершенное 1 марта 1887 года.

57

«Ходите в свете, пока есть свет. (Повесть из времен древних христиан)».

58

Так первоначально назывался трактат Толстого «О жизни».