Обрести силу

Хотевший было огрызнуться в ответ подросток, вдруг замер. Его нос учуял какой-то безумно дразнящий пряный аромат.

— Кушай, сынок, кушай, — тем временем пожилая гнома погладила его по макушке, жалостливо приговаривая. — Совсем, смотрю, исхудал. Одни кожа да кости… Куда же мамка твоя-то смотрит? — ее тяжелая рука снова и снова ерошит волосы мальчика. — Ну что ты? — торга, едва подросшего мальчишку, все-таки «повело»… от всего этого: от доброжелательного отношения, тепла, чистоты и доброй, почти материнской заботы. — Бедняжка… Досталось смотрю тебе, — гнома заграбастала большими пропахшими ароматной похлебкой руками к себе и крепко обняла. — Ну, ничего, ничего… Все будет теперь хорошо. Глава о вас теперь позаботится. Колин, он такой. Никого и ничего не забудет.

Она подвинула тарелку ближе.

— У нас тебе понравиться, — подросток, все-таки распробовав, уже наворачивал пельмени; эти странные кусочки теста с нежнейшим варенным мясом и капелькой пряного бульона, показались мальчишке, привыкшему лишь к жаренному и вяленому мясу, да к кислому молоку, безумно вкусными. — Подожди-ка…, — матушка Шаша наклонилась чуть ниже. — Хм! Танум! — недовольным голосом спросила она. — Ты что же это, в мыльню его еще не водил? Негодный мальчишка! Как покушаете, чтобы мигом туда! — гнома уперла руки в бока и грозно посмотрела на обоих подростоков. — Понял меня?!

Чуть позже Валу смог познакомиться с этим зверем… Мыльня! Такого слова он раньше не знал и что за ним стоит даже предполагать не мог…

— Не знаю, как тебе, но мне это не понравилось, — пронырливый гном вел его какими-то обходными путями, через извилистые тоннели и полузаброшенные переходы; по его словам, так их не заметят какие-то «учителя». — Раньше у нас такого не было. А теперь все изменилось.

В какой-то момент Валу почувствовал, что в тоннеля стало довольно жарко. Под теплым полушубком с него просто ручьями стекал пот.

— Пришли, — гном толкнул в стене неприметную дверцу и они оказались в плену влажного тумана, который словно теплое и мокрое одеяло окутывал их с ног до головы. — Здесь моемся мы, — он подвел торга к стене и ткнул в незнакомый ему символ, изображавший странную монстрообразуную и явно мужскую фигуру. — Скидывай свое барахло, — и торг почувствовал, как его потянули за теплый плащ. — Снимай-же…

Валу уперся, не давая стянуть свой плащ. Ему вообще все это казалось это невиданной дикостью. Мыться по своей воле?! Как так?! Если попал под ливень и вымок с головы до ног или пришлось переправляться с одного берега реки на другой, это одно дело… Но чтобы по своему желанию лезть под струю горячей воды. Нет! Извольте!

У торгов с водой вообще было связано много суеверий, которые прямо увязывали ее и демонические силы. Вообще, считалось, что обливаясь, человек своими собственными руками смывает с себя удачу, которая уходит в землю и уже никогда не возвращается назад.

— Ты, что уперся? — торг чуть ли не с диким страхом смотрел на льющуюся из стены парящую воду. — Всем поначалу страшно. И мне и другим. Но владыка прямо сказал, — гном уже скинул все с себя. — Если не будем мыться, то крошечные демоны — microbi — будут медленно и незаметно пожирать твои внутренности… Что ты так смотришь? Это владыка так сказал! Говорит, есть такие маленькие — маленькие зверьки, которые живут на грязном теле и питаются грязью. А от этих зверьков и все болезни…

Все-таки Валу скинул с плеч свой плащ и ему сразу же стало легче дышать. Потом, он по примеры своего сверстника снял теплые сапоги. Теплый камень приятно грел ноги.

— Главное, вот что запомни, — Валу с опаской уставился на гнома. — В мыльне есть одно место, куда ходить не стоит, — если честно, то юный торг вообще бы в этом огненном аду и шагу не сделал. — Вон там находится пещера, где очень жарко, — понизил голос до шепота гном. — Там только владыка может мыться… Там очень жарко…, — для Валу и здесь то уже было невыносимо; зверски хотелось выскочить наружу и вдохнуть чистый морозный воздух. — И даже камни раскаленные. Все шипит и брызгается горячей водой… Никто кроме него там и мгновения не выдержит. Сразу бежит назад… Правду говорят, что у владыки душа дракона и он любит огонь.

15

В это утро Кордова ни чем не напоминала собой тот замерший в страхе и нерешительности город, которым она была последние несколько месяцев. Казалось, столица провинции ожила, вновь приобретая купеческую живость и торговую многолюдность давних времен, когда десятки караванов и обозов со все сторон королевства въезжали и покидали его.

Огромные деревянные ворота крепости, смотрящие на юг, были широко раскрыты. Через проем, в котором с легкостью могли разъехаться две, а то и три повозки, непрерывным потоком проходили легионеры Шамора. С радостными лицами они обсуждали обещанную Сульдэ новую добычу, до хрипоты спорили о величине богатств следующего взятого ими города, гоготали по поводу прелестей ждущих их горожанок. Между туриями неспешно мешали только что выпавший снег высокие фургоны с припасами и снаряжением.

Отогревшие и «выпившие Кордову до суха» легионеры, наконец-то, получили приказ выступать. Передовые отряды бессмертных покинули город еще глубокой ночи, отправившись в глубь территории очередной провинции Ольстера. Основная часть легиона начала выдвигаться на рассвете…

— Победоносный, серая тысяча покинула казармы, — на территории бывшего лагеря короля Роланда перед замершим подобно статуе Сульдэ склонился один из его тысячников. — Бессмертные готовы выступать.

Старик кивнул, не говоря ни слова. В такие минуты он предпочитал молчать, наслаждаясь восхитительным зрелищем марширующих стройных коробок турий. Всякий раз его охватывало одно и то же чувство — чувство сопричастности с этим огромным человеческим организмом, в которое превращались тысячи частичек-легионеров. Сульдэ чувствовал себя продолжением легиона, который он снова и снова внутри себя сравнивал с необыкновенным пробуждающимся зверем.

Он не отрываясь смотрел на развертывающийся легион, на строящиеся в единый порядок турии; вслушивался в резкие звуки приказов, звонкое гудение труб сигнальщиков, ржание лошадей… Однако, в какой-то момент чуткое ухо командующего уловило в давно уже ставших для него привычными звуках что-то чуждое — что-то непонятное вносило диссонанс в это по-своему красочную и торжественную симфонию войны, страха и боли.

— Стойте! Стойте! — чей-то пронзительный крик все сильнее и сильнее раздавались чьи-то крики. — Дорогу! Вашу…! Дайте дорогу!

Через стоявшие в походном порядке турии тяжеловооруженных бессмертных пытался пробраться какой-то человек. Он расталкивал плотно стоявших солдат локтями, пытаясь пробиться через очередной строй.

— Дорогу! Дайте…, — воин (а Сульдэ мог бы поклясться, что рвущийся к нему человек именно воин и скорее всего не рядовой бессмертный) кричал, размахивая какой-то светлой тряпкой. — Разойдись! Быстрее!

За сотню шагов до места, где расположился сам Сульдэ и кади Даданджи, его сразу же скрутила личная охрана командующего и скрюченном виде потащила его дальше.

— Победоносный…, Господин, — едва пойманного бросили на землю, как Сульдэ стало ясно, что он не ошибся — этот окровавленный, в помятых доспехах бессмертного, воин, действительно не был рядовым. — Господин, — с земли на них смотрело обезображенное кровоподтеками лицо комтура. — На передовой дозор напали…

Командующий махнул рукой, и стоявшего на коленях поставили на ноги. От резкого движения фибула, скреплявшая плащ комтура, слетела и плащ сполз с плеч, открывая изуродованный метал панциря. Фигурные вставки на его поверхности были вдавлены внутрь, словно кто-то молотил по нему с чудовищной силой.

— Примерно семь лиг отсюда, на юг, — Сульдэ в нетерпении наклонился вперед. — Сначала нас обстреляли, господин, — из-за пояса комтур вытащил обломанную стрелу с уже знакомым всем черным матовым наконечником. — Как всегда, выпустили несколько стрел из леса и скрылись, — комтур то и дело прерывал свой рассказ хриплым кашлем, от которого сотрясалось все его тело. — И в этот раз, хвала Богам, мы отделались лишь парой царапин, — хриплый кашель вновь настиг его.