АН -7

— Всех не сменим, великий. Твой же собственный наместник не захочет воевать одними только неопытными новобранцами и потребует от нас, чтобы ему оставили хотя бы треть старого состава, пока не набрался опыта новый. Значит, треть легиона останется на второй срок, и пополнение будет знать, что та же судьба ожидает и каждого второго из них, а их семьи тем временем будут бедствовать. Это не прибавит им боевого духа. Одно дело — защищать свою страну или пускай даже и расширять её пределы, и совсем другое — завоёвывать чужую где-то далеко за морем. Зачем крестьянину далёкая чужая страна? Не это мы с тобой обещали людям, давая им землю и обязывая за неё службой.

— Ну так римляне же служат за морем, в той же Бетике, хотя где Италия, а где — Бетика? Неужто наши люди хуже римлян?

— Не хуже, великий, но как их это до добра не доводит, так не доведёт и наших, — вмешался я, — Римляне служат по пять лет в Бетике и по шесть — в Ближней Испании, а их хозяйства тем временем приходят в упадок и разоряются. Вот — цена испанских серебра, меди и железа для римской казны, которую платит за них римский народ.

— Максим, ты чей друг — наш или римлян? — пошутил царь, смеясь вместе со всеми присутствующими на правительственном совещании.

— Как римский гражданин, хоть и всего лишь простой вольноотпущенник — не могу молчать! — отшутился я, вызвав новый взрыв смеха всего собрания.

— Римским солдатам, конечно, не позавидуешь, — задумчиво признал монарх.

— Ну так и зачем ставить в их положение своих? — додавил его Фабриций, — Так они хотя бы уж за металлы испанские страдают, а за какие ценности хочешь надорвать наших турдетанских крестьян ты, великий? Металлов на Островах Блаженных всё равно нет. И бананов на них, кстати, тоже ещё нет — их ещё сажать там надо и выращивать, и это — только после завоевания и замирения. Мы тебе их с Горгад, которые уже наши, раньше привезём, сколько понадобится.

— А драгоценная "драконова кровь"?

— Тоже есть и на Горгадах. Тебе мало той, что мы привозим оттуда?

— Ну, её много и не нужно, и привозите вы её достаточно.

— Тогда зачем тебе войны где-то в далёких странах? У нас — наёмники, которые не сеют и не пашут, и им всё равно, где и сколько служить, лишь бы жалованье платили, да было где поразвлечься. А у тебя — крестьяне, которых не стоит отрывать от их земли надолго. Чем меньше войн, тем больше их достаток, а с него — и доходы твоей казны. Ну так и наслаждайся мирными годами вместе с ними. Рим, конечно — наш большой друг и союзник, но это ещё не значит, что нам следует брать с него пример абсолютно во всём.

— Ладно, с Островами Блаженных я тоже понял, — кивнул Миликон, — А как тогда насчёт Мавритании? — мы обалдело переглянулись и едва не попадали от смеха, — И что я сказал смешного? Она же недалеко, сразу за проливом.

— То есть прямо напротив римской Бетики, — намекающе заметил Васькин.

— Я бы на месте римлян не одобрил, — согласился Сапроний, — Расценил бы как подготовку ещё одного плацдарма для отвоевания Бетики.

— Ладно, согласен! — неохотно признал царь, — Тогда — немного дальше к югу.

— Это тогда будет уже не так уж и немного, — прикинул я, — Почти так же, как и до Островов Блаженных, только мавры знают металлы, имеют весьма недурную конницу, а с недавних пор — и боевых слонов.

— Наверняка скверно обученных.

— Нашей кавалерии это не сильно поможет, — возразил Сапроний.

— Верно, наши лошади непривычны к слонам, — помрачнел венценосец, — А у вас там ещё южнее, вроде бы, тоже есть какие-то слоны? Сюда их никак не привезти?

— Официально они не наши, а мавританские, и с нами они никак не связаны. И не в наших интересах разубеждать в этом римлян, — пояснил ему Фабриций.

— Но купить-то мы их у мавров можем хотя бы несколько?

— Купить — можем, конечно, но боюсь, что наших отношений с Римом это не улучшит, — мы снова рассмеялись, — И даже сам наш интерес к Мавритании может быть истолкован в Риме превратно — из-за заигрываний с маврами со стороны Карфагена.

— Понял! — наш монарх помрачнел ещё сильнее.

Разжёвывать ему не нужно, потому как буквально на днях мы обсуждали как раз вот эту североафриканскую политическую ситуёвину. Прошлый год оказался богатым на смерти известных политических деятелей Средиземноморья. Таковых оказалось аж трое. О том, что смерть одного из них, некоего Ганнибала Барки, была инсценировкой, знают лишь весьма немногие, и Миликон, например, в это число не входит, а официально — и то лишь для достаточно узкого круга, царя уже включающего — мы привезли только мелкого Гамилькара, которому не велено распространяться с кем попало о том, что его отец на самом деле жив. Так что для всего античного Средиземноморья за крайне редким исключением Ганнибал Тот Самый в списках живых не значится, а числится почившим в бозе. И при всём моём уважении к Одноглазому, не могу не отметить, что на политику его официальная смерть если и оказала какое-то влияние, то самое минимальное. Ни на что он уже на тот момент не влиял и влиять не мог.

Несколько больший политический резонанс — ну, в Греции, по крайней мере — вызвала смерть Филопемена Того Самого, то бишь знаменитого восьмикратного стратега Ахейского союза, окончательно решившего проблему Спарты и включившего в Союз весь Пелопоннес. Но в прошлом году от Союза отложилась Мессения, Рим отказал ахейцам в поддержке, и поход своими силами оказался для них неудачным, а для самого стратега — роковым. Семьдесят лет как-никак — в таком возрасте давно на пенсию пора, но кто ж об этом скажет столь знаменитому и заслуженному пенсионеру? Мужик он был крепкий и для своих лет здоровый, и ушёл бы на заслуженный отдых — мог бы прожить ещё немало. А так — проиграл сражение, сам в плен угодил, а в плену его мессенцы траванули. Хоть и странно всё это выглядит в отношении человека с таким авторитетом, но факт остаётся фактом. Официозная версия, в основном с его жизнеописанием от Плутарха совпадающая, как нам его Юлька пересказывала, всех собак на его личного врага вешает, мессенского стратега Динократа, но поговаривают вообще-то, что и сам пленник вёл себя не слишком благоразумно — за ним ещё смолоду водилось по жизни горячиться, а с возрастом характер у людей обычно не улучшается. Пенсию ж просто так-то не дают, верно? Так или иначе, свою чашу с ядом он от мессенцев схлопотал, на что ахейцы, такого юмора не поняв и не оценив, крепко обиделись и уже в начале этого года сурово Мессению наказали — нехрен тут ахейских стратегов травить, да ещё и столь знаменитых. Резонанс же события таков, что на три ближайших года Ликорт, продолжатель политики Филопемена, дружественной Риму, но самостоятельной, не будет иметь реальных соперников. Позже популисты будут лебезить перед Римом или психовать и лезть на рожон без толку, пока не угробят Союз, так что не зря Филопемена назовут в будущем последним из великих эллинов.

Для нас же важнее всего последний из этих великих покойников — Сципион Тот Самый, то бишь Африканский. Этого никто не травил, и сам он тоже не травился, а помер естественной смертью. Здоровье у него и в молодости-то было хлипкое, да и нервы были напряжены от постоянных нападок Катона и его приспешников, так что удивляться тут и нечему. В самом-то Риме его смерть вызвала наименьший резонанс, потому как последние годы он в Риме и не жил, удалившись в добровольное изгнание и никак не участвуя ни в какой римской политике. Группировку его в сенате возглавляет теперь его двоюродный брат — Сципион Назика, и так бы и осталась смерть отошедшего от политики Сципиона Африканского событием заурядным и примечательным лишь по совпадению со смертью Ганнибала, если бы не Африка. Я ведь упоминал уже о давнем ещё захвате Масиниссой карфагенского Эмпория и об улаживании этого безобразия римской сенатской комиссией со Сципионом во главе? Судя по всему, он был тогда связан инструкциями сената и не мог урезонить нумидийца официально от имени сената и народа Рима, но в частном порядке — на правах патрона — взял с этого разбойника слово, что пока он жив, тот удовольствуется захваченным и не будет посягать на большее. Но теперь, когда Сципион мёртв, Масинисса больше не связан ничем, а аппетит он за эти годы успел нагулять немалый…