Не сахарные

-Я буду счастлива. Но отказываться я ни от чего не собираюсь.

-Ох… Вообще, я так и думала. Просто лишний раз хотела это сказать… А еще знаешь что хотела лишний раз сказать? Я на все 100% с тобой. Что бы не случилось.

Я улыбнулась:

-А я в этом никогда и не сомневалась.

Подруга крепко обняла меня, и я с удовольствием ощутила такое родное тепло и запах.

-Ты опять кричала ночью.

Лиззи-Лиззи, можно подумать, что я этого не знаю. Сложно не заметить, когда ты просыпаешься с болью в голове, горло саднит и ты весь в гребаном поту. Но сделаем вид, что это не так, пожалуй…

-Да? Дерьмо.

-Давно не было.

-Агам… Наверно, стресс из-за переезда сюда. Да и академия…

Практически каждую ночь мне снились сны. С самого детства я вполне могла не смотреть мультфильмы, так как ночные образы были так красочны, реальны и интересны, что их было достаточно. Но когда моя жизнь разделилась на «до и после», сны изменились. Я все еще вижу их каждую ночь, они все еще будто реальны, но зачастую ко мне приходят одни и те же видения.

Всего повторяющихся снов четыре. Первый сон – моя личная сказка. В ней есть лесная поляна, утопающая в зелени и ярко-фиолетовых и амарантовых цветах. Может они были и не такие насыщенные, но во сне и в памяти все именно так. Поляна обрамлена стволами деревьев, которые образуют почти идеальный квадрат. Этот квадрат похож на сцену. И когда я выхожу из «зала» на сцену – я вижу его, артиста, Эльфа моего детства. Он стоит в самом сердце поляны, в полной тишине, как застывшая мраморная статуя, кажется, он даже не дышит. Его глаза закрыты, лицо поднято вверх, освещаемое и обогреваемое лучами солнца. Солнце ласкает его, как своего сына. Руки его опущены, плечи расслаблены. Я смотрю на него мучительно долгое мгновение, замерев, как испуганная лань. И тут он отмирает. Лишь когда он поднимает руки, я замечаю, что он что-то держал в них… Скрипка! Скрипка в левой и смычок в правой – они дополняют образ, делая его гармоничным. Он вскинул скрипку к плечу и заиграл. Живую, яркую мелодию, от которой мир вокруг будто засиял, загорелся, вспыхнул. Деревья зашелестели, цветы обрели свои сочные краски и стали ароматными, бабочки запорхали, птицы запели, поддерживая музыканта. А я... Моя опустошенная душа, изодранная в клочья, усталая, измученная, наполнилась таким искренним счастьем, как будто звуки музыки наполняли меня. И я улыбалась. Наконец-то улыбалась.

Второй и третий сон были посвящены моим родным. В одном я была со всей семьей. Когда я говорю «всей» я имею в виду и Роберту. Иногда мои сестра и брат, Роберта и Роберт (Да, мои родители очень оригинальны в подборе имен, странно, что меня не зовут Робби, Бобби или хотя бы Берта...), катали меня на качели на заднем дворе нашего дома. Мама, в легком летнем платье, усыпанном желтыми цветами, накрывала на стол, а отец, проходя мимо, к барбекю, звонко целовал ее в щеку, и на ее лице расцветала такая искренняя улыбка, что она затмевала даже самые красивые цветы на ее наряде. Мы смеялись, хохотали. Роберт дразнил меня, а я делала вид, что намереваюсь спрыгнуть с качели и погнаться за ним, хотя до смерти боялась такого развития событий. Но признаться Роберту, что я трусишка? Да уж, еще чего. Я смотрела то на их лица, обрамленные потрясающе, невероятно белыми волосами, как у мамы, то на отца, жарившего барбекю и дирижирующего кухонной лопаткой невидимым голосом Чарли Рича*, доносившего до нас свои баллады из динамиков. Потом я смотрела на наш огромный белый дом, и на небо, на котором уже стал заниматься закат. Я смотрела на свои носки туфелек, с огромными бантами по бокам: мелькающим передо мной, когда качели поднимали меня особенно высоко и резко опускали вниз. И я как можно внимательнее смотрела на Робби и Роба, впитывая в себя каждую черточку их счастлив лиц. Этот сон был прекрасен как летний день.

В другом сне я постоянно куда-то ехала. Я ехала на пассажирском сидении авто, в хорошем и удобном салоне. Машина мчалась на бешеной скорости, поэтому воздух, прорывающийся сквозь открытое окно, трепал мои волосы. Отчего-то они были белые, как у мамы и близнецов. Странно, ведь мои волосы всегда были как у отца... Я подняла руку и посмотрела на привычный золотой браслет на моем запястье. Почему-то вместо двух подвесок, маленького крестика и зайчонка, их было три. Третью я не видела. И это не все, что мне не удавалось разглядеть, вытащить из сновидений в реальный мир… Из динамиков раздавалась веселая музыка и все бы ничего, да только кто меня вез? Я постоянно пыталась рассмотреть водителя, но его лицо как будто было зачаровано. То он был одной сплошной тенью, то будто смазан от скорости, то (И это почему-то было самое страшное для меня.) водителя вообще не было. Но я была уверена, что он есть, но я не вижу его. Куда мы ехали? Не знаю, я никогда не досматривала этот сон до конца.

И последний в моем шорт-листе сновидений. Именно тот, из-за которого мне приходится менять простыни, насквозь пропитанные потом, наволочки, мокрые от слез, и соседей (Как оказалось, мало кто терпит истошные крики). Этот гребаный сон преследует меня уже почти 4 года, то пропадая надолго, будто простившись навсегда, но, когда я действительно начинаю верить в его уход из моей жизни, он внезапно возвращается, заставляя меня метаться по кровати и биться в истерике. В нем я тоже со всей семьей, но на этот раз Роберта и Роб не качают меня на качелях и не смеются. Они оба лежат в гробах, а на их лицах то самое выражение безмятежного счастья, что я так тщательно храню в своем сердце. Почему у них такое выражение? Как они могут быть счастливы, когда я страдаю? Они счастливы, что оставили меня? Счастливы, что наш добрый отец поднимет руку на мать? Что они будут на грани развода? Счастливы, что я останусь одна? Это все их вина. Все они. Я перевожу взгляд на туфли. Туфли снова с бантами, но они черные. Они неудобные и не нравятся мне, а на носках уже есть прилипшая грязь. Кладбищенская земля. И я уже хочу прокричать все это, как понимаю, что что-то не так. И каждый раз это озарение застает меня врасплох, как в первый раз. Роберт же не должен быть там? Умерла Роберта, почему он лежит рядом? Потому что близнец? Близнецов хоронят вместе как две части одного целого? Эти ужасные, глупые вопросы снуют в моей маленькой голове. И тут каждый из присутствующих (А их здесь несколько сотен!) подходит к могиле и начинает кидать туда по горсти земли. Я понимаю, что произошла чудовищная ошибка, что они просто заживо закидывают землей моего старшего брата, моего любимого Роба, одного, кто остался у меня, одного, кто любит меня. И тут я с громким криком начинаю бежать. Я бегу, бегу, несусь к могиле, в этих узких туфлях, но расстояние между нами только увеличивается. Люди, пришедшие попрощаться с Робертой, нет, со всей нашей семьей, хватают меня за руки, плечи, волосы, не давая пробежать к брату и достать его оттуда. Я кричу имя брата и не отрываясь смотрю в могилу, ожидая, что он встанет на мой зову и защитит меня от всех. Но он не встает. Вместо этого он медленно открывает глаза, смотрит на меня бесконечно грустным взглядом и одаривает тенью теплой улыбки. Я не умею читать по губам, но по его прочла: «Прости меня, зайчишка Сэми». Я с громким ревом кидаюсь на колени, и хватаю руками мокрую траву. Руки дрожат, плечи трясутся, грудь саднит от рыданий, лицо щиплет от слез…

Наверное, где-то в этом моменте я просыпаюсь, но какой в этом толк? Если мой кошмар только начинается с того, что я понимаю, что все это реальность.