Страница 31 из 36
— Роза…
Она попятилась, пряча глаза. Ее руки дрожали, она нервно сглатывала.
— Зачем?.. Зачем? — шептала ученица. Кажется она от страха и злости на саму себя начала терять рассудок, потому что я услышал слова: — Вот так и разбиваются мечты… Когда за ангелом таится демон… Когда сила его проклятье и дар в тоже время… Маэстро… — ее глаза, переполненные слезами, устремились в мою сторону и смотрели так, словно девушка очнулась после тяжелой болезни. — Но и худжшее может стать лучше… Хочется, что вы научились видеть человека, судить его не по внешности, по силе или прошлому… — Роза заговорила совсем тихо, почти одними губами. — Лишь дела самого человека, его душа важны. Тогда даже нелетающая птица окажется в объятьях неба… О, Маэстро, я…
Меня передернуло: ее лицо снова перекосилось и… почернело! Глаза запылали огнем ненависти и страха. Господи, да она — вылитая я! За маской красоты скрывалось чудовище! Но я тут же устыдился этих мыслей, ибо она не была чудовищем: ни телом, ни душой. В ее словах и жестах были только тепло и забота. Но может ли ее… сила быть проклятьем, как мое лицо?
— Роза, — я сделал ей шаг на встречу, но девушка опять отошла от меня, — посмотри на меня.
Она покачала головой, крепко обнимая себя. Я видел, что она словно с чем-то борется. Пальцы Розы даже побелели от напряжения. Внутри нее словно что-то проснулось и просилось наружу, но она не давала. Не выдержав, она быстро скрылась за дверью своей комнаты. Я не стал ее беспокоить. И чего она так испугалась? К слову сказать, я тоже был напуган. Господи, я не заметил, как поставил себя на место Кристины! Уверен, она тогда в разгар моего безумия и ярости была напугана и… даже немного разочарована так же сильно, как я. Обдумав все хорошенько, я пришел к выводу, что мы с Розой похожи гораздо больше, чем я предполагал. Она владела магией, это точно. Но почему-то боялась своего дара… А может моей реакции?
Так мы стали жить порознь в одном доме. Если честно, еще месяц назад я был бы рад, что ученица не мельтешит перед глазами, но сейчас… Я иногда прислушивался к звукам из ее комнаты. Она пела. Особенно красиво у нее получалось, когда она грустила.
Дочь Света и Тьмы,
Рожденная любовью феникса
Учись быть одинокой.
Учись находить путь во мраке…
Кто будет с тобой?
Любить и заботиться…
Учись быть одинокой.
Отражение — твой лучший спутник.
Отвыкни мечтать, что в мире
Есть руки, что обнимут тебя…
Ты всегда знала —
Твое сердце не полюбит никто.
Так смейся одна
Дочь Света и Тьмы.
Учись быть одинокой,
Научись любить жизнь,
Которую проживешь одна.
Учись быть одинокой!
Жизнь можно прожить,
Жизнь можно любить
Одинокую…*
«Красиво… — думал я, положив пальцы на клавиши органа. — Похоже на… девиз что ли… Песня, передающая всю сущность ее судьбы и которая помогает смириться с нынешним положением. Совсем как моя «Никто не услышит».
Но грусть, уныние и депрессия затягивались. Я несколько раз звал Розу обедать, но в ответ была лишь тишина. Приходилось оставлять еду у комнаты: я думал, что она просто боится показываться мне на глаза. Мне не хватало ее компании, ее силы и решимости, колкостей и сарказма. И ее блюд конечно. Снова смеюсь. Да, Роза умеет сделать… спектакль даже из приготовления завтрака. Любит покрасоваться. Но готовит вкусно, в этом нет сомнений. И всегда при этом поет. Неважно — хорошо, плохо, просто поет и все. О, такие концерты были настоящей пыткой для моих ушей! Я не выдерживал, кричал, едва не бил посуду, а Роза все так же продолжала мне улыбаться. Ее улыбка… она была такой… такой… Для начала, искренней, нежной и такой доброй, что заходило сердце.
Я ничего о ней не знал: ни о родителях, ни о происхождении (хотя, наблюдая за ее манерой держаться за столом, предположил, что она из высоких слоев общества), ни о том, как она оказалась в Париже и чем занималась до того, как попала в мой дом. Как-то я попытался затронуть хотя бы тему ее родителей.
— Ты не скучаешь по родителям? По дому? — этими вопросами я как бы ненавязчиво намекал, что может ей пора вернуться домой.
На это девушка отвечала коротко.
— Нет, нисколько.
— Твой язык говорит одно, но глаза… — начал было я, но тут Роза так на меня посмотрела, что кровь в мгновение застыла. Я весь покрылся испариной. Больше мы к этой теме не возвращались. Мне это показалось странным, ведь раньше на любой мой вопрос она всегда отвечала подробно, местами туманно, но трогательно и с таким упоением, что часто забывала о моем присутствии. Не смотря на благородные манеры, Роза была не прихотлива, хотя и своенравна: мы могли часами спорить о чем-нибудь. Зачастую так далеко уходя от первоначальной причины спора, что все разрешалось само собой. Розу не смущало, что она находится в одном доме с мужчиной.
«Нет тут ничего такого, что повредит моей репутации. — Заверила она. — К тому же, вы не давали мне повода для беспокойства».
Однако ее женская жесть для нее значила все. Однажды, когда посреди ночи меня разбудили ее крики, чтобы попасть к ученице в комнату, пришлось буквально выламывать дверь. Господи, она своим… двойственным поведением сводила меня с ума!
И вот теперь, когда занавес сущности моей ученицы слегка приподнялся, она стала меня избегать. Может боялась встретить в моих глазах страх и отвращение? Я просто не мог найти другого объяснения. Я сам через все это прошел. Но в отличии от моего изуродованного лица магия Розы не несла в себе ничего опасного или отвратительного. Это была светлая магия! Я до сих пор ощущаю приятное тепло прикосновения этого голубоватого сияния. Я постучался к девушке.
— Роза? Роза, можно войти?
Ответа не последовало. Тогда я тихонько приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Моя ученица мирно спала на ложе из цветов, прикрывшись покрывалом. Ее красивое и всегда румяное, сияющие детской радостью лицо было покрасневшим и влажным от слез. Мое сердце замерло в этот момент, клянусь! Я впервые видел ее слезы… На негнущихся ногах подошел и аккуратно присел на край кровати. Как же хотелось обнять ее сейчас, утешить, но я боролся с этим желанием. Не очень успешно, признаюсь честно, потому что руки мои медленно, но потянулись к Розе. Вдруг она вздрогнула во сне, но, к счастью, не проснулась. От моего чуткого слуха не укрылись ее слова:
— Мама, папа… Я скучаю…
Утром следующего дня я неспешно прогуливался среди серости и тишины. Нет, это был не Париж в дождливую погоду, а мой оперный театр. Сгоревший… Да, два года прошло после того пожара. С тех пор я ни разу не заглянул сюда. Странно, но разглядывая сгоревший почти до тла зрительный зал, ложи и сцену, я только сейчас испытал чувство отдаленно похожее на сожаление. И почему оно пришло спустя столько времени? Когда уже в нем нет никакого смысла. Ну, лучше поздно, чем никогда. Зачем я поджог оперу? Это был мой дом, место, где я раскрыл свой талант, обрел друга, ученицу и первую любовь. Первую? Ха, первую и… От моих тихих шагов испуганно вверх вспорхнул голубь. Единственные теперь обитатели Опера Популлер. Ну и я с Розой. Кстати, о ней… Я посмотрел на часы. Девушка не опаздывала еще, но я все равно нервничал. Я оставил ей записку, что буду ждать ее в опере. Ученица давно просила меня показать все, чем я жил в прошлом. Но я все отнекивался, переводил тему разговора. Я не хотел подниматься и снова видеть то место, где из-за моей оперы «Триумф Дон Жуана», оперы, что была воплощением огня, бури и отчаяния, в объятьях стихии оказался мой дом. Но уныние, в котором находилась Роза последние дни, заставили меня передумать.
— Маэстро?
Я обернулся. Роза стояла там, где не так давно была оркестровая яма. Вид у нее был… грустный, но это не портило ее красоты. Зеленый цвет платья подчеркивал золотые блики на волосах.