Встать с колен

Тысячник Борхе повернул голову в сторону донесшейся до него громкой перепалки. Со стороны леса, возле которого и квартировалась его тысяча, пара низкорослых, заросших по самые глаза, горцев кого-то тащили, связанного по рукам и ногам. Судя по их гортанному говору и тяжелым засаленным епанчам оба они были из вспомогательной сотни.

— … Куда тебе, сын ишака, такую кольчугу? — наседал первый, яростно размахивая руками. — Она тебе нужна, как корове седло!

— Что?! — возмутился второй, норовя пнуть своего товарища. — Закрой свою пасть, пока я…

Однако, заметив недовольный взгляд тысячника, рука которого уже сама собой потянулась к нагайке, они сразу же бросились на колени, растягиваясь перед копытами его коня. Увлекаемый ими, неуклюже свалился и их пленник — избитый молодой молодой в добротной длинной кольчуге редкого двойного плетения.

— Господин! Господин! — сразу же на разные голоса заголосили они, стараясь поймать его взгляд. — Я поймал лазутчика! Нет, я! Брехливая собака! Ты в это время гадил у реки! — один из них, тот что покрепче, вцепился в густую бороду другого, и начал с яростно его таскать за нее. — Нет, господин, он все врет! Это я поймал ольстерского лазутчика!

В себя они смогли прийти лишь тогда, когда со свистом рассекая воздух по их спинам начала гулять узкая кожаная плеть. Дюжий нукер, повинуясь кивку головы своего господина — тысячника, с силой снова и снова опускал плеть на вопящих горцев.

— Хватит, хватит, Атон, — недовольно поморщился он, когда после одного из особенно удачных ударов тряпье на спине одного из братьев разошлось и на смуглом туловище выступила кровь. — Ты мне так вообще никого не оставишь… А теперь… говори ты! — он ткнул пальцем в того, что был ближе к нему. — Быстро!

Тот бросил опасливый взгляд на прикусившего от боли губу брата и быстро начал рассказывать.

— Вон там, на опушке, он пытался проскочить, — горец, не вставая с колен, рукой показал на северную часть леса. — Почти ушел… Стрелой сняли его. Эх, конь у него хороший бы, да пришлось прирезать, — в его голосе слышалось искренне восхищение и досада одновременно. — А это, отородье Манула (одно из высших божеств нижнего мира горского пантеона), лягаться начал, — пленник так и лежал во время этого рассказа, сверкая сине-багровым лицом. — Еле угомонили его…

Тут говоривший резко замолк, когда тысячник вдруг спрыгнул с коня и подошел к пленнику. Повелительный взмах рукой, и избитого ольстерца мгновенно подняли на ноги.

— Говоришь, это лазутчик…, — насмешливо проговорил тысячник, внимательно рассматривая пленника и его одежду. — Ха-ха! Хожга! — тот самый дюжий воин с плетью, «бессмертный» с нашивками десятника на груди тут же возник из-за плеча своего господина. — Что скажешь?

Тот словно собака-ищейка резко шагнул вплотную к пойманному и с шумом втянул носом воздух. Толстыми пальцами с кривыми черными ногтями он быстро «облапил» металл кольчуги.

— Не похож он лазутчика, господин, — голос у десятника был глухой, словно говорил он из глубины огромной бочки. — Совсем не похож… Хорош он больно для лазутчика. Одежда ладная, кольчуга дорогая, — он снова прошелся пальцами по переплетению металла. — Да и…, усмехнулся десятник. — Благоухает от него как от бабы! Скорее это… гонец.

Тысячник удовлетворенно улыбнулся, заметив, как неуловимо дернулся пленник.

— Вы, олухи, обыскали его? — презрительно оттопырив губу, спросил Борхе. — Это гонец, безмозглые гурхи (маленький грызун, в минуту опасности выпускавший в сторону врага струю чрезвычайно вонючей жидкости)! Вы понимаете?

Те несколько секунд недоуменно переглядывались. Казалось, можно было услышать, как в их черепах со скрипом крутились металлические шестеренки. А потом, вдруг, резко вскочили с колен и бросились на связанного пленника. За какие-то секунды того раздели аж до узких нижних портов. Верхнюю же его одежду и кожаные сапоги тут же принялись тщательно прощупывать.

— Нашел, нашел, господин! — внезапно заорал один из братьев, откидывая в сторону плотный шерстяной камзол с небольшим потайным кармашком. — Есть! Пакет! — в руке он нежно, словно величайшую драгоценность в мире, держал маленький сложенный вдвое кусок пергамента. — Вот, господин…

Миг, и послание оказалось у тысячника, который с нескрываемым удивлением начал вчитываться в какие-то закорючки.

— О! — изумленно воскликнул Борхе, когда причудливые закорючки знакомого ему ольстерского письма сложились во фразы. — Теперь понятно, почему этот молодой Лис (король Роланд) решил выползти из своей норы…, — он призывно махнул рукой долговязому воину из своего окружения, носящего высокую пику с небольшим треугольным багровым флажком. — Скачи в ставку и передай Победоносному, что перехвачен конец с посланием короля Роланда своему брату. Король Ольстера хочет, чтобы отряд его брата ударил в нужный момент в тыл наших атакующих войск. Сигнал для начала атаки — поднятый вверх зеленый стяг над ставкой короля… Пусть Победоносный не беспокоиться за свою спину, — Борхе горделиво вскинул голову, все своим видом показывая, что если надо, то он лично изрубит всех врагов. — Бессмертные Борхе раздавят сброд этого напыщенного павлина, а его самого приведут на аркане и бросят под ноги господина!

— Хой! — стукнул себя по груди гонец и вскочил в седло.

Однако, Борхе уже и думать о нем забыл. Сейчас его мысли занимало совершенно иное… Он никогда не считал себя честолюбивым и до безумия не жаждал власти, однако, будоражащие его в этот момент яркие картины будущего говорили совершенно об обратном. «Я возьму его сам. Этот жалкий слизняк будет умолять о пощаде, извиваясь у моих ног как продажная девка, — тысячник облизнул пересохшие от видений губы. — А за такой подарок Сульдэ не пожалеет и свою правую руку. Н-е-ет! За голову врага не грех спросить и чью-то жизнь…, — губы Борхе разошлись в хищной улыбке. — Например, жизнь моего врага, — перед ним сразу же возникло ненавистное лицо Касатуе — тоже тысячника, с которым они уже долгое время совершенно искренне ненавидели друг друга. — А Победоносный с радостью заплатит и эту цену…».

Тут он вновь вспомнил о гонце и, главное, о содержании послания. «Если все именно так…, то в письме лежит голова самого короля Роланда, а значит и…, — тысячник почувствовал, как волосы на его спине зашевелились от осознания важности этого послания. — И судьба всего королевства… Ольстерец надеется, что его брат ударит к нам в тыл. Поэтому он и решил вылезти на свет… А если, брат не появиться, то мы прихлопнем его как таракана! А потом Великий спросит, кто принес Вечному Шамору целое королевство? — Борхе тут аж закатил глаза от нахлынувшего на него восторга. — Кто тот герой, которого мы должны возвысить и приблизить к себе? — в своих мыслях он уже видел себя командующим целого атакующего тумена тяжелых пехотинцев и настоящим владетелем богатой провинции. — Как мы должны достойно наградить его?».

Однако, какие-то громкие крики спорящих моментально разрушили все так тщательно выстроенные им воздушные замки. Раздраженный Борхе открыл глаза и, найдя источник громких воплей — его сотников, направился к ним.

Сотники стояли спинами к нему и что-то яро обсуждали.

— … Не может быть! — Арслан, высокий молодец — любимец женщин, яростно тряхнул своими черными как смоль волосами. — Отец еще восемь лет назад рассказывал, что это проклятое племя под корень вырезали. Откуда вообще теперь могли появиться? — он с вызовом посмотрел на широкоплечего крепыша напротив, сжимавшего в руке необычную стрелу с длинным черным наконечником и густым оперением из бурого пера дикой утки. — Уж не привиделись ли они тебе? — сотник демонстративно заржал, показывая крупные зубы; он без всяких купюр намекал на ставший широко известным случай, когда один из сотников так напился, что ему увидел крылатых демонов. — А?

Кое-кто из стоявших рядом тоже не сдержался и начал ухмыляться.

— Замолкните все! — виновник веселья с красным от бешенства лицом уже был готов броситься на обидчика, как его оттер плечом сосед — пожилой воин с обезображенным ожогом лицом. — А ты, — он недовольно посмотрел на красавчика. — Попридержал бы свой грязный язык, иначе можешь его лишиться, — с угрозой закончил он. — Мне тоже знакомы такие стрелы. Стрелой с таким же оперением меня чуть не отправили в объятия Великой Матери, — сотник, оказавшийся адептом одного из матриархальных сект Шамора, повернул голову, показывая остальным отталкивающую сине-багровую борозду давно уже зажившего шрама. — Это был младший вождь племени торков! Тогда он думал, что убил меня… Как же он вопил, когда я поджаривал его на огне, — чуть увлекшись пробормотал воин.