Встать с колен

— Господин, — старый воин, наконец, нагнал его, крепко ухватив за отворот теплого подевки, выступающей из-под доспеха. — Господин, остановись! Господин! — он видел то, чего не видел или не хотел замечать его молодой господин — налитых злобой глаз воинов, сжимавших в руках оружие. — Достойнейший!

Урякхай очнулся лишь тогда, когда оказался в нескольких десятках метрах от головы обоза, прикрытый со всех сторон всадниками охраны. Прямо на него смотрел старший телохранитель, крепок его державший.

— Отпусти! — едва увидев кто его удерживает, прошипел Урякхай. — Иначе я прикажу стегать тебя до тех пор, пока твоя кожа не начнет слезать небольшими лоскутами.

С непроницаемым лицом телохранитель склонился в ответ и произнес.

— Твой отец, Победоносный Сульдэ, десница самого султана, приказал мне хранить тебя от опасностей и ошибок в этом походе…, — он смотрел прямо в глаза закипавшему от бешенства мужчине. — И поэтому я говорю тебе, господин, отбирая у своих воинов добро, ты нарушаешь Великую Иссу, наш закон и опору (Великая Иса — архаичный свод законов и неписанных правил, со временем ставший для Шаморского султаната главным законодательным актов, регламентирующим практически все сферы жизни человека).

В этот момент старый воин кивнул на суетившихся возле разбросанного имущества воинов, которые с драками и воплями отбирали друг у друга какие-то тряпки, свертки.

— Великая Исса гласит…, — начал старик однотонным речитативом «зачитывать» (словно молитву) соответствующую статью. — Если во время похода воин добудет себе имущество, то доля его после уплаты султанской священна…, — и тут его глаза укоризненно воткнулись в Урякхая. — Ты же сам господин, позволил своим воинам взять в селениях врага все, что они пожелают, и потом отдал их жителей на усладу своим воинам, — тот медленно темнел лицом. — Господин, большая часть твоих воинов еще недавно пасла чужие стада в степи и имела лишь одни равные порты. Эти вещи для лишь единственный способ вернуться в свои кочевья достойными людьми.

Урякхай опустил голову. Он, действительно, при подходе к первому крупному селению пообещал возглавляемому им отряду фуражиров отдать село и все, что в нем есть. Тогда все это было для него нескончаемым весельем — чередой быстрых скачек, кровавых развлечений с пойманными пленниками, сладостных утех с красивыми девами. Естественно, ему, сыну прославленного Сульдэ, возглавлявшего Великий поход Шаморского войска, было ни к чему какие-то кровавые тряпки, рваная одежда пленников, их жалкое имущество, их рано постаревшие жены. Для его же воинов все было совершенно иначе… Бывшие пастухи, годами не спускавшиеся с гор и редко видевшие других людей, после слов своего господина стали словно дикие звери, жаждущие крови. Ненасытной саранчой этот и другие отряда проходились по северным провинциям Ольстера, разбирая добротные дома и постройки королевских сельчан на части, собирая в свои неподъемные мешки каждый кусочек металла, каждый кусочек керамики, каждый рваную тряпку. Зверея от безнаказанности он набрасывались на беззащитных сельчан, убивая и насилую их… И сейчас, отяжелев от крови и убийств, они чувствовали себя людьми иной породы, которые стояли над всеми остальными, и они были готовы драться за свое барахло как псы…

— Хорошо, — с трудом он начал выдавливать из себя, исподлобья смотря на своего телохранителя. — Но все равно… поторопи это стадо. Я не желаю, гнить тут, пока мой отец ставит на колени этих грязных червей, пока он берет крепости и города королевства!

Не глядя больше на своего воина, Урякхай поднялся с земли и вскочил на жеребца. Телохранитель же, сделав несколько шагов в сторону обоза, внезапно застыл. Правая рука его скользнула на рукоятку длинного клинка, где и успокоилась.

— Туран! — крикнул десятника старик, не отводя глаз, от хвоста обоза, который исчезал за деревьями. — Возьми двоих из этих (этими он презрительно называл ополченцев) и проверь, что там случилось!

Мощный воин с широченными как у гномов плечами с силой стукнул себя по груди и с хеканьем понесся вперед. Возле одной из повозок он гортанно что-то крикнул и к нему присоединилось еще двое всадников…

Странный шум тем временем нарастал. В какой-то момент изумленный Урякхай различил в этом общем гуле, который уже не глушили плотные еловые кроны деревьев и многочисленные повороты лесного тракта, явно чужие боевые кличи. В доли секунды на его лице явно отразились резко испытываемые им эмоции… «Враг!!! Это же враг!!! Наконец-то! — настороженность уступило место изумлению, которое в свою очередь превратилось в бешеную радость. — А-а-а-а-а! Настоящий враг! Эти земляные черви, мерзкие пожиратели падали все-таки решились на нас напасть! — он с трудом скрывал свою радость, предвкушая, как втопчет в грязь врага. — Я вырву их предводителю сердце и сожру его прямо на его глазах… А из его черепа я прикажу сделать кубок, чтобы все знали, что бывает с тем, кто посягнет на меня!».

Столпившиеся возле головы обоза всадники и пешие воины еще не понимали, что происходит. Этот гул, еле слышные выкрики, они списывали на очередную поломку или свару между ополченцами, не поделившими какое-нибудь барахло или еще оставшуюся в живых девку. Никто из них даже не почесался оправить кожаные нагрудники или проверить как вынимается меч.

— Увозите господина! — старик-телохранитель, не дожидаясь гонцов, уже отдавал распоряжения. — Я задержу их…, — вытащив тяжелый полуторный меч, он даже не посмотрел на остальных бессмертных в полной уверенности, что они выполнят его приказ.

Не учел он лишь одного — уязвленного самолюбия младшего Сульдэ, которого отец, всячески оберегая, и так старался отправлять на самые безопасные задания. Даже в этом поручении, собрать с десятка сел все продовольствие для армии, Урякхай видел для себя если не оскорбление, то уж снисходительную насмешку… Мол, ты сынок еще мал и неопытен, побудь пока позади нас, а потом, когда подрастешь… Словом, молодой шаморец увидел в этом неожиданном нападении для себя прекрасный шанс доказать своему отцу, что он уже давно вырос и достоин своего прославленного родственника!

— А ну прочь! — словно бешеный Урякхай заорал на массивных всадников, покрытых металлом. — Урякхай никогда не покажет врагу спину! — его длинный голубой клинок с тихим шелестом вышел из ножен. — С дороги, старый волк! — побледневший старик резко дернул поводья, уводя скакуна с его пути. — С дороги!

Его сразу же нагнали бессмертные в красно-черных доспехах и окружили плотным кольцом.

— Вперед! — заорал Урякхай, когда обрастая все новыми и новыми всадниками отряд его телохранителей, устремился к хвосту обоза. — Раздавим этих собак! Смерть земляным червям! Смерть земляным червям! А-а-а-а-а!

В это самое мгновение он был, действительно, счастлив! Прощай, снисходительные взгляды других сотников тумена бессмертных, опытных покрытых шрамами рыбак, которые прекрасно видели его привилегированное положение! Прощай, скрываемые усмешки друзей, за глаза называвших его молочным бычком! Прощай, злоба на свое собственное бессилие что либо изменить! Сейчас, именно сейчас, он докажет им всем, что достоит называться настоящим шаморцем!

Враг появился внезапно, словно вырос из под земли… Казалось бы, вот только что Урякхай скакал окруженный со всех сторон своими воинами, как и он радостно распевавшими песнь войны… Казалось, никто и ничто не способно остановить их — почти два десятка закованных в тяжелые доспехи всадников бессмертных, за которыми подобно бурной морской волне неслись и остальные ополченцы…

СШИБКА! Сильный удар! Громкий стук металла, жалобное ржание лошадей и яростные вопли людей — все это смешалось в дикий клубок сражения! Урякхай в какой-то момент оказался подхвачен настоящим вихрем, который словно не замечал его острого клинка и сильных ударов конских копыт! Он, как и все, что-то кричал, бросал меч то в одну то в другую сторону! Все перед его глазами смешалось. Шаморец уже не различал, кто перед ним свой, а кто чужой! Красно-черный метал доспехов бессмертных смешался с темным иссиня черным металлом лат гвардейцев Ольстера.